Наталья Солнцева - В горах ближе к небу Страница 36

— Он просто шарлатан, этот Таузенд. Фокусник. Алхимики славились непомерными амбициями и ловкостью рук.

— Не все так думают, — возразил Самойленко. — Даже практичные и трезвые немцы иногда увлекаются.

Таузендом заинтересовался генерал Людендорф, который искал денежные источники для себя и национал-социалистического движения. Вряд ли генерал был глупым или легковерным человеком. Он наверняка потребовал от Таузенда доказательств его искусства и получил их.

— Ты серьезно?

— Более чем. Генерал бредил созданием баварской «золотой кухни» и не стал бы связываться с заурядным авантюристом.

— Допустим. И все-таки при чем тут Ревин? Доктор поправил на носу очки и уселся поудобнее.

— У него интересная биография, — понизив голос, продолжал он. — Оказывается, бабка господина Ревина — чистокровная немка. Из самих князей Шенбург-Вальденбург.

— Шутишь…

— Представь, нет. Правда, фрау Анхен происходила из обедневшей ветви княжеского рода. Поэтому в ее семье остро стоял финансовый вопрос. В это время при поддержке Людендорфа в Германии образовывается тайное «Общество 164». Его глава — Франц Таузенд — собирает средства под свое обещание производить золото. В общество вступают крупные промышленники, знать и, конечно, простые граждане. Всем хочется разбогатеть! Они вручают алхимику накопленные ими денежные средства. Причем некоторые расстаются с последними сбережениями, как, например, семья фрау Анхен.

— Но как тебе пришло в голову связать это с Ревиным? — удивилась Ангелина Львовна.

— Так я же говорю — магический шар. Откуда еще подобное могло прийти мне на ум? Сижу я в кабинете, беседую с пациентом, и вдруг… в моем воображении возникает замок Эппау в южном Тироле. Таузенд по милости судьбы стал бароном и владельцем этого замка. Причем все так ясно представилось — имена, географические названия, внутреннее убранство немецкого богатого дома, — что я застыл с открытым ртом. Веришь? Еле довел сеанс до конца и выпроводил пациента. Не мог ни о чем больше думать. Вижу, как наяву, алхимика, который в охотничьем зале ведет важный деловой разговор с итальянским профессором химии. Понимаю каждое слово, хотя ни по-немецки, ни по-итальянски ни бум-бум!

— О чем же они говорили?

— Таузенд обещал, что Германия и Италия станут самыми мощными державами мира благодаря новому процессу получения золота…

— Слушай, ты меня потрясаешь! — воскликнула Закревская. — Неужели шар…

— Он! Не сомневайся. Потом… передо мной развернулась вся история, как в кино. Кончилось все непонятно. Таузенда якобы уличили в обмане. Он бежал. Его поймали и привезли в Германию. Алхимик твердил о своей невиновности. Его адвокату удалось добиться проведения «следственного эксперимента». Не где-нибудь, а на главном монетном дворе Мюнхена, в присутствии его директора, полицейских, прокурора, следователя и защитника Франц Таузенд выплавил из свинцовой пробы золото. Маг, лжец или аферист, но он сделал это!

Самойленко так радовался, как будто золото из свинца сотворил он сам, а не некий загадочный Таузенд.

— А дальше?

— Полное молчание, — вздохнул Олег Иванович. — Сколько я ни рылся в архивах, ничего не нашел.

— И как это связано с Ревиным?

— «Общество 164» перестало существовать. Семья фрау Анхен, по-видимому, разорилась после исчезновения алхимика, и прекрасная немка в поисках заработка уехала в Прибалтику. Вскоре началась война. Анхен, не подозревая об этом, влюбилась в агента советской разведки. Благодаря своему происхождению и безупречному знанию немецкого она помогала ему в годы оккупации. Они оба погибли при невыясненных обстоятельствах в своей квартире на окраине Риги. При обыске в их тайнике наряду с прочими «шпионскими» атрибутами обнаружили старую фотографию Франца Таузенда.

— Очень романтично…

— Пожалуй. У этой странной пары остался ребенок, мальчик, который вырос в детском доме. Ему дали фамилию Ревин. Это и есть папаша нашего Даниила Петровича.

— Он жив?

— Умер. Пять лет назад. И его жена тоже, через год после супруга.

— Ты основательно изучил родословную Ревина. Но зачем?

— Как зачем? Разве не странно, что Ревин давно «крутится» вокруг золота? И все видения, навеянные шаром, тоже касаются золота? Это от него шар набрался, ей-богу! И невольно послужил проводником между Ревиным и нами.

Ангелина Львовна вспомнила свой сон об алхимике и призадумалась.

— Намекаешь, что мои «глюки» навеяны мыслями Ревина? Посредством шара?

— И твои, и мои, — радостно подтвердил Самойленко. — Сначала шар зарядился информацией от Ревина, потом она потекла к нам… непроизвольно, сама собой. Мы с тобой люди ищущие, готовые воспринимать… вот и…

— Тебя послушать, так Ревин — какой-то монстр, — перебила Закревская.

— А что, нет? Вспомни его золотые зубы. Он просто маньяк, помешанный на золоте!

— Скажи еще, нечистая сила, которую смерть не берет, — нервно улыбнулась она. — Сколько раз покушались, а ему хоть бы что. Господин Ревин в огне не горит и в воде не тонет…

— Ух ты! — восхитился Самойленко. — Точно подметила. Умная ты баба!

Глава 17

Манфи испытывала горькую печаль. Такая, как есть, она больше не сможет существовать в прежнем мире. Ее ужасное приключение закончилось, но и жизнь на Хелионе тоже. Теперь ее ждет Нойлех — астральный двойник родной планеты. Берега Снов Лучезарного Хели. Там все точно так же, как и на Хелионе. Почти…

Ей захотелось увидеть их с Тэллом дом… Он стоял на берегу реки, в тени огромных деревьев — чем-то похожий на бутон хрустального цветка: изогнутые «лепестки» опор сходились кверху, между ними виднелись сверкающие грани стен. Манфи чувствовала, что дом пуст. Конечно, кому же там быть?… Она обернулась к реке и засмотрелась на рыб, скользящих в прозрачной глубине. Их узкие пятнистые спины мелькали среди водорослей и ярких кораллов. Рыбы подплывали к поверхности, поворачивали желтые глаза с черными, блестящими зрачками и разглядывали Манфи.

«Они ощущают мое присутствие», — подумала она.

Берег пестрел цветами. В их густых зарослях шумел ветер. Под сенью деревьев разлеглась большая черепаха, ее панцирь отливал золотом.

— Иди ко мне! — шепнула Манфи.

Черепаха высоко подняла голову. Она подползла ближе и положила свою морду в ладони Манфи, излучая блаженство…

Тонкий мир Нойлеха почти не отличался от форм, которые принимала твердая материя, образующая планету Хелион. Здесь так же сверкали в лучах солнца вершины «хрустальных» гор, журчали реки и шелестели деревья. Только свет Спящего Хели — холодного солнца — выглядел иным, голубоватым и тусклым.

Нойлех населяли только умершие. Живущие бывали здесь лишь в краткие мгновения сна, как черепаха, лежащая в тени деревьев.

Манфи вошла в дом. Она любила здесь каждый уголок, каждую безделушку, — золотые статуэтки животных, светильник-часы «Глаза», мозаики на стенах, мягкие драпировки и пушистые ковры… Манфи приблизилась к своему огромному, до потолка, зеркалу и взглянула на себя. Красивое тело, обтянутое белыми переливами платья, волнистые волосы, точеное лицо… все, как прежде, только кожа более светлая, бледная, как стекло.

«Тень Манфи! Вот как я буду называть себя», — решила она.

На подставке у зеркала лежал набор для причесок, подаренный ей Тэллом. Он привез его с далекой планеты Сахти в созвездии Крылатый Дракон. Расчески, гребни и заколки из золота с примесью других металлов потемнели и потеряли блеск, но Манфи очень дорожила ими.

«Почему это случилось со мной? — замирая от тоски, подумала она. — Виной всему — мое безрассудство и неугомонный нрав. Я слишком увлекаюсь…»

Тонкий мир Нойлех имел свои прелести. Будучи двойником Хелиона, он, тем не менее, жил по своим собственным законам. Берега Снов существовали задолго до того, как сформировалась твердая планета, на которой зародилась и получила развитие цивилизация, где золото стало основным элементом, необходимым для поддержания жизни.

«Ткань» многомерного пространства Нойлеха обладала чудесными свойствами. Она легко трансформировалась в соответствии с мыслями и чувствами своих обитателей. Любая игра воображения, любой мысленный образ воплощались здесь практически мгновенно. Это забавляло существ, привыкших к длинным временным отрезкам между желаемым и его про — явлением в мире твердых форм.

Манфи не могла долго предаваться грусти. Зеркало вдохновило ее, и она принялась менять облик, как ей хотелось.

Она стала такой, какою была, когда Тэлл впервые признался, что любит ее, — в роскошном «золотом» платье, украшенном драгоценностями и живыми цветами.

В воздухе распространился знакомый аромат…