Ирина Мельникова - Бесы Черного Городища Страница 36

Тартищев при этом замечании удивленно поднял брови, и Алексей пояснил:

— Я процитировал Сыроварова, он имел в виду, что мадемуазель Клементине, это уже в Североеланске она стала мадам, дарили богатые украшения местные купцы и промышленники. В Иркутске у нее отбоя не было от поклонников, но она проигрывала камни и золото в карты, закладывала их, а иногда просто теряла. Поэтому когда осталась не у дел, то была беднее церковной мыши. Именно Сыроваров подал ей мысль заделаться прорицательницей. Внешность у нее была подходящая, то ли цыганка, то ли индианка. А надуть нашего обывателя, сами понимаете, плевое дело!

— И, судя по ее доходам, надувала она изрядно! — усмехнулся Тартищев. — Скорее всего из украшений у нее кое-что осталось, может, из дорогих сердцу воспоминаний. Дамочкам этого возраста свойственно хранить подобную чушь и обливать ее слезами. Плохо, но мы пока не располагаем сведениями, что хранилось в сейфе! Сыроваров то ли скрывает, то ли впрямь не знает. Как он? Держится?

— Он только поначалу растерялся, а после взял себя в руки, он ведь учился некоторое время в университете, на юридическом факультете, и в законах неплохо разбирается. И до сих пор продолжает настаивать, что Бучилину не убивал. Дескать, не было ему никакого резона. Все наши версии насчет ревности и сведения счетов с соперником решительно отвергает. Когда я привел уличающие его доказательства, заявил, что это похоже на дешевый спектакль. Если бы он замыслил убийство, то позаботился бы и об алиби, и о том, как избавиться от улик. Честно сказать, я тоже склоняюсь к мысли, что обстоятельства убийства очень смахивают на пошлый водевиль. Судите сами, дворник показал, что Сыроваров регулярно три раза в неделю отлучался из дома, заметьте, в одно и то же время, в десять часов вечера. Не находите, что это слишком похоже на свидание? И если он не выдает свою даму сердца, то, бесспорно, из-за того, что не желает огласки. Несомненно, убийца знал об этих отлучках, а добыть костюм и оторвать от него пуговицу и вовсе не составило труда. Ну какой преступник станет так небрежно прятать орудие убийства и костюм, в котором он его совершил? А тут схоронили в доме и только слегка забросали мусором и углем. Явно все было рассчитано на то, чтобы и бутылку, и сюртук нашли как можно скорее.

— А как же насчет пальчиков?

— Сыроваров утверждает, что преступник мог найти пустую бутылку в мусоре. Она — из-под венгерского вина, которое Сыроваров по вечерам иногда потребляет. Я проверил, в его комнате есть шкафчик, в котором я обнаружил три бутылки такого вина. Одна из них начата. Ошибиться невозможно.

У основания горлышка этих бутылок выбиты две медали Парижской выставки — 1883 и 1887 годов, — точно так же, как У обнаруженного нами осколка…

— Ты думаешь, подстава? — спросил Тартищев.

— Пока это одна из версий, но я тщательно все проверяю.

И пытаюсь убедить Сыроварова, что в его интересах признаться, где он находился в ночь убийства. Если его алиби подтвердится, то можно будет наверняка сказать, подстава это или нет.

— Да-а, — протянул глубокомысленно Тартищев. — Закрутилось! И учтите, никто с вас утопленницу не снимал. Работайте с мельником! Делайте все, что хотите, но чтобы он у меня заговорил! — И требовательно спросил:

— Как у тебя дела, Иван? Что-нибудь обнаружил?

— Я вплотную занимался утопленницей. Сделал письменный и телеграфный запросы в сыскную полицию Санкт-Петербурга, чтобы нашли и допросили Циммермана, владельца шляпной мастерской. Алексей утверждает, что шляпка, которую мы нашли в яме, где захоронили убитую женщину и ее Младенца, очень дорогая и, вполне вероятно, исполнена на заказ в единственном экземпляре. Возможно, ее опознают мастера или продавцы. Пока никаких других завязок у нас не имеется.

— Объявления в газетах? — Тартищев перевел взгляд на Алексея.

— Уже прошли сутки, как их опубликовали, но пока никто с заявлением не обратился. Я все больше склоняюсь к мысли, что убитая недолго проживала в Североеланске, если вообще не оказалась здесь проездом. Возможно, она сообщница преступника и стала для него обузой, когда забеременела?

— Да ладно вам, не хватало мне слезливых подробностей о несчастной любви и злодеях-любовниках, — отмахнулся Тартищев. — Вы мне конкретный материал подавайте, а версии городить я без вас умею.

— Материалы экспертизы подтверждают, что женщина недавно родила и найденный младенец принадлежит ей. Рот и ноздри у него забиты землей. Скорее всего его закопали живым. Это говорит о том, что мамашу зарезали тотчас после родов. Не пойму, в чем тут смысл? — Иван развел руками. — Почему ей позволили родить и только потом убили? Я просто шкурой чувствую, здесь какой-то расчет, но какой?

— Олябьев засвидетельствовал, что женщина была вполне здорова и, вероятно, хороша собой. Роды прошли без осложнений, но, по некоторым признакам, без помощи акушерки. Экспертиза подтвердила наши предположения, что она сначала была сильно избита, а потом уже убита. Под ногтями у нее обнаружена кровь, кажется, она сопротивлялась и прилично кого-то поцарапала, — заметил Алексей.

— Теперь это не имеет никакого значения, — вздохнул Тартищев, — все шишки и царапины, которые она кому-то нанесла, за тот месяц, что прошел с момента убийства, давно исчезли. С этой стороны нам ничего не светит.

— Олябьев указал сроки пребывания в воде, я не буду приводить его доводы, они слишком специфичны, но одно скажу, что там она провела около месяца. Это не расходится с показаниями мельника. Но он до сих пор держится, не говорит, по какой причине жернова привязали к мешку с трупом за два-три дня до нашего появления. Скорее всего тело всплыло и он решил в очередной раз избавиться от него. Но не в его силах одному поднять жернов. Дурачок не в счет, выходит, ему помогал кто-то из родственников жены или тот же работник.

В пользу последнего говорит и след колеса, который обнаружил Иван. Петухов признался, что он от его телеги. Так что работник вполне мог оказаться тем самым человеком, который помог мельнику привязать обломки жерновов к мешку с трупом и снова спустить его в воду.

— По правде, у меня есть маленькая зацепка. Но это на уровне чутья, — признался вдруг Иван. — Может оказаться полнейшей туфтой. — Он выжидательно уставился на Федора Михайловича. — Рассказывать?

— Давай, — кивнул Тартищев, — только четко и лаконично.

— Я снова побеседовал со становым приставом Таракановым. Меня заинтересовали взаимоотношения в семье Петухова, — с самым важным видом стал докладывать Вавилов. — Семейка, скажу я вам, дурная и заполошная. Сам Петухов ничего, кроме своей мельницы, знать не желает, поэтому в доме, как бы он ни хорохорился, заправляет его супруга Акулина.

Ты помнишь, — повернулся он к Алексею, — как она этого дурачка Гришку, сынка своего, что девкой в подоле принесла, опекает? Я ведь сразу догадался, что она притворяется, под дуру-бабу косит. А как взъярилась, когда мы про дочь спросили? Я еще тогда заподозрил неладное — и вправду, чего яриться? Уехала и уехала… Кому какое дело? Но Тараканова я решил непременно спросить, с какой стати взрослую дочку от мамкиного подола отпустили. Ведь самый греховный возраст!

— Покороче! — сказал Тартищев и потер шрам на лбу, первый признак того, что начальник сыскной полиции серьезно озабочен свалившимися на его отделение проблемами. — Давай не темни! — приказал он устало. — Излагай самую суть.

— Слушаюсь! — с готовностью согласился Иван. — Излагаю без лишних деталей. Словом, у меня зародилось подозрение, что девку увезли не по причине отсутствия женихов, а скорее спрятали подальше от людских глаз. А происходит это в том случае… — он сделал многозначительную паузу и обвел торжествующим взглядом Тартищева и Алексея, — когда девка загуляет, и хорошо, если без последствий. Представляете, на несколько верст вокруг ни одной живой души, кроме придурковатых родственников, а тут вдруг новый работник, красавец, силач… Какая девка устоит?

— Это ты правильно заметил. — Тартищев хитро прищурился. — Сдается мне, у тебя весьма богатый опыт в таких делах?

— Обижаете, Федор Михайлович, — Иван с подчеркнутым огорчением посмотрел на начальство, — все в законных границах, исключительно в интересах службы…

— Ладно, знаем твои границы, — добродушно отмахнулся Тартищев, — досказывай уже…

— В общем, расспросил я Тараканова. И, надо сказать, поведал он мне нечто занимательное, что и навело меня на те самые подозрения. — Иван опять весьма многозначительно воздел очи горе и только после угрожающего взгляда Тартищева продолжил свой рассказ:

— Капитолина, дочь Петухова, по словам Тараканова, не слишком красивая девка, рослая, рябая, да еще перестарок. Отдай Петухов за нее в приданое свою мельницу и табун лошадей в придачу или десять тысяч золотом, все равно никто не позарится. К тому же, по словам Тараканова, в последнее время Капитолина изрядно растолстела. Он спросил ее матушку: с чего бы это? Уж не от болезни ли какой дочь пухнет? Но Акулина, как в случае с нами, очень рассердилась, раскричалась, а через несколько дней девку спровадили в Каинск. Ты, Алексей, у нас молодой, смотался бы до Каинска? — предложил он без всякого перехода. — Тут же недалеко, всего два десятка верст. За день обернешься. Разузнаешь, что к чему, с девкой повидаешься. Может, она тебе что-то новенькое о нашем работнике-любовнике расскажет?