Анна Дубчак - Куклы на чердаке Страница 36

После того как Герман произнес несколько фраз обо мне (прозвучали мои имя и слово, похожее на «русс»), человек в плаще, вероятно, инспектор, взглянул на меня с любопытством.

– Инспектор Крулль спрашивает у Софи, когда она в последний раз видела своего садовника Уве Шолля, – перевел Герман.

– И что она отвечает? – Я вся напряглась.

И тут я поймала взгляд Сони. Она словно умоляла меня молчать. Хотя можно было и не умолять…

– Она говорит, что видела его последний раз несколько дней назад в домике для садовника – он спал мертвецким сном… Ты можешь это подтвердить?

– Могу. Он пил, Соня сказала мне, что ужасно сожалеет, что приняла его на работу… Что он не выполняет свои обязанности и что создается такое впечатление, будто бы он нашел просто теплое место с ночлегом и бесплатной кормежкой… – Я подошла к ответу творчески.

Потом инспектор говорил довольно долго, отчего лицо Сони менялось. Когда он закончил говорить, она смотрела на меня уже с выражением смертельного ужаса на лице.

– Что случилось, Герман? Что он такого ей сказал? – Мы с Германом стояли чуть поодаль от Сони, и я очень надеялась, что все то, что он переводит мне, до Сони все-таки не долетает.

– Он сказал, что у него имеются сведения, полученные от непосредственного свидетеля, который утверждает, что садовник замерз в морозильной камере… И что узнала она об этом от тебя, Наташа… – приглушенным голосом переводил Герман.

Я почувствовала, что краснею. Конечно, речь шла о Розе, и именно она была тем свидетелем, о котором шла речь, больше некому. Значит, она прямиком отсюда отправилась в полицию. Что ж, она, вероятно, правильно поступила, обезопасив себя… К чему ей все эти садовники, трупы и куклы на чердаке, если она может спокойно уволиться и забыть об этом кошмаре? У нее-то все документы в порядке, не то что у некоторых… Вот только я оказалась плохим психологом, раз не просчитала этот ее поступок. Я рассказала ей о замерзшем садовнике исключительно для того, чтобы она испугалась и ушла из этого дома, чтобы не подвергала себя дальнейшему риску. Ушла, и все. Без последствий. Я и предположить не могла, что в ней проснется гражданская совесть и она отправится в полицию – закладывать Соню (а может, и меня?). Вот и делай после этого людям добро…

Неожиданно Соня направилась ко мне. Выражение ее лица свидетельствовало о сильнейшем волнении. Она шла мне навстречу так, как если бы вокруг нас не было ни единой души – только она и я. Приблизившись ко мне, она произнесла с чувством, так, словно от этих ее слов зависела вся моя дальнейшая судьба:

– Еще не поздно подписать те документы, которые находятся у тебя… – Она не сводила с меня немигающих глаз. – Ты поняла меня? Они расспрашивают меня об Уве, но я не знаю, где он… И о той информации, что касается его исчезновения, мне тоже ничего не известно.

Она предупреждала меня:

– подпиши все документы, и визит полицейских не будет иметь к тебе никакого отношения;

– молчи об Уве, и визит полицейских не будет иметь к тебе никакого отношения;

– не будь дурой, и визит полицейских не будет иметь к тебе никакого отношения.

Я поняла все то, о чем она хотела меня предупредить, но и доставать из-под майки пачку документов и начать подписывать прямо на глазах у присутствующих казалось мне также нелепым… Ведь, если эти документы действительно могут помочь мне упрочить свое положение в этой стране, то какая разница, когда я их подпишу – сейчас или, скажем, через полчаса, когда полицейские удалятся. Другое дело, что они могут потребовать посмотреть мои документы…

Комиссар окликнул ее, она резко повернулась и вернулась на прежнее место – отвечать на его многочисленные вопросы.

Ситуация была идиотской. Я еще подумала тогда, что если бы не было вообще этого Уве, этого садовника, то и полицейского бы тоже не было. Не стала бы Роза рассказывать в полиции о макете и проявлениях безумства своей хозяйки. А что, все крутится как раз вокруг этого Уве, этого пьяницы, которого мы благополучно, как мне кажется, похоронили на дне котлована…

Я посмотрела на Германа. Он, в свою очередь, не сводил своего озабоченного взгляда с Сони. Он-то в отличие от меня понимал, о чем идет речь…

Склонившись ко мне, но по-прежнему продолжая следить за Соней, он спросил меня вполголоса:

– Она говорит, что ты – ее близкая подруга, проживаешь в Болгарии… Она говорит о тебе очень хорошо, как ни странно…

– А они не спрашивают у нее, есть ли у меня виз…

– Тсс… – оборвал он меня, сверкнув глазами. – Думаю, что сейчас этот вопрос интересует их меньше всего. Ваша служанка, Роза, считает, что Софи убила садовника… Это серьезно… Они говорят о том, что скоро приедут эксперты, чтобы осмотреть дом, осмотреть морозильную камеру… Наташа, приготовься, сейчас вопросы станут задавать тебе…

На мой допрос ушло совсем немного времени. Герман переводил вопросы, я отвечала, и он переводил мои ответы уставшему и засыпающему на ходу комиссару Круллю.

– Давно ли вы гостите у фрау Бехер?

– Видели ли вы в доме садовника по имени Уве?

– Знаете ли, в каких отношениях фрау Бехер была с господином Уве Шоллем?

– Видели ли вы, кто и когда передавал семена цветов господину Уве Шоллю?

Понятное дело, что я ничего не знала, не видела, разве что какого-то парня в синем комбинезоне и с бутылкой виски в руке… Я чувствовала на себе благодарный взгляд Сони. И в который уже раз мне казалось, что все то, что со мной сейчас происходит, нереальность… И я не понимаю, как так могло случиться, что я во второй раз в своей жизни так по-крупному влипаю в криминальную историю.

Еще мне казалось, что Соня бросает на меня какие-то странные взгляды… То ли жалости, то ли сожаления… Но то, что голова ее по каким-то причинам дала сбой, чувствовалось во всем… Ну не было логики в ее поведении, не было, и все тут!

Как ни странно, но комиссар и полицейские, дождавшись экспертов, уехали. Предполагалось, что они еще вернутся…

После того как Соня, проводив их, вернулась в дом, она набросилась на Германа, стала на немецком бросать ему в лицо что-то явно нелицеприятное…

– Соня, ты почему кричишь на моего гостя?

– Просто объясняю ему, что это мой дом и что ему здесь делать нечего… И что ты, Наташа, не из тех девушек, которыми можно попользоваться и выбросить…

– Ты что, с ума сошла?

– Я должна с тобой поговорить, и этот тип мне мешает… У нас с тобой проблемы, Наташа, и я не желаю, чтобы какой-то там проходимец вмешивался в наши дела… Я должна срочно, слышишь, срочно, с тобой поговорить…

– Я уйду только тогда, когда Наташа сама это мне скажет… – сказал невозмутимый Герман. – И пожалуйста, не вмешивайте ее в свою историю с исчезновением садовника… Вы же прекрасно знаете, какое у нее положение… И это просто удивительно, что комиссар не заинтересовался ее документами. Вероятно, его больше всего занимала ваша личность, фрау Бехер.

– Я прошу вас удалиться, – сузив глаза, произнесла Соня, и я вдруг поняла, что наши отношения вступают в новую фазу. Что она теперь, когда у меня совершенно неожиданно появился защитник в лице Германа, перестала видеть во мне жертву. Того человека, на жизненном фоне которого она чувствовала себя комфортнее и увереннее… Наоборот, это она на моем фоне превращалась в убогое, безумное существо…

– Соня, прошу тебя, не надо так… Герман, конечно же, уйдет… но чуть позже… А ты успокойся, возьми себя в руки… Я понимаю, ты не хочешь оставаться одна… Вот и постарайся вести себя так, чтобы я сама захотела остаться жить в твоем доме… Не пугай меня.

– Хорошо, я пойду… Фрау Бехер сильно взволнована… А ты, Наташа, проводи меня, пожалуйста, до ворот… Заодно прогуляемся немного, подышим свежим воздухом…

Соня смотрела нам вслед. Я спиной чувствовала этот тяжелый, опасный взгляд.

Мы вышли из дома.

– А теперь слушай меня внимательно… Сейчас мы доходим до моей машины, ты усаживаешься в нее, и мы уезжаем… Надеюсь, паспорт при тебе?

– Да…

– Давай сюда… Еще есть какие-нибудь документы?

– Да… Вот, кстати, почитай… Соня привела сегодня человека из миграционной полиции…

Он взял, не глядя, мои документы, спрятал в карман:

– Так будет надежнее…

– А как же Соня?

– Ты не заметила, что комиссар не спросил у нее документов, как и у тебя?

– Да… Ну и что? Это же отлично!

– Может, оно и так. Да только так мог поступить человек, который знает ее в лицо… – У Германа был вид человека, мучительно вспоминающего что-то важное, но упрямо ускользающее.

– Ну и что? Она же живет здесь…

– У нее фамилия Бехер?

– Ну да…

– Понимаешь, Наташа, что-то здесь не так… Но вот что именно, я пока не знаю… В поступках этой женщины я не улавливаю логики, но и безумной я ее назвать почему-то не могу… У нее что-то на уме. И дело не в садовнике…

– А в ком же?