Валерия Вербинина - Аквамариновое танго Страница 36

– Да, одна собака жила в замке, а другую мадам привезла с собой. Насколько я понял, собаки след не взяли. И вообще того человека – убийцу – никто не видел, кроме мсье Майена. Из-за этого он начал яростно пререкаться с мсье Лами.

– Потому что Антуан Лами не поверил, что в спальне Лили был посторонний, который ее убил?

– Вы все понимаете совершенно верно, мадам. Лили вскоре перестала дышать, и тогда присутствующие стали совещаться, что им делать. Я предложил вызвать полицию и передать все в их руки, но на меня посмотрели очень странно, а затем Оноре Парни попросил меня удалиться. Через некоторое время Жозеф пригласил меня снова подняться наверх. Когда я вошел, возле руки убитой лежал револьвер. Ко мне подошел адвокат и мягко, но настойчиво попросил принять их версию и не поднимать шума. Лили была в депрессии, у нее недавно погибли близкие, и в припадке отчаяния она покончила с собой. Никто ни о чем не узнает, а огласка может только навредить.

– Они предложили вам денег за молчание?

– Все было несколько иначе, – усмехнулся Анрио. – Адвокат дал ясно понять, что, если я буду упорствовать, они обвинят в убийстве меня. Будто бы я был неравнодушен к Лили, наведался к ней ночью, она подняла крик, и я случайно ее убил.

– Скажите, какое впечатление вообще на вас произвели гости Лили?

– Они считали себя солью земли, но меня от них тошнило. Я не мог дождаться, когда вернусь обратно в госпиталь.

– Вас тошнило от них после убийства или еще до того, как все произошло?

– Всегда.

– Почему, если не секрет?

– Они прекрасно знали, что мое присутствие необходимо раненым. Но мадам Понс очень хотела сделать из меня забавную игрушку, которая будет развлекать ее и гостей. В результате я недосмотрел за Лораном Тервилем, и бедняга умер от внутреннего кровотечения. Никогда себе этого не прощу.

– Скажите, Лили Понс заигрывала с вами?

– Она заигрывала со всеми мужчинами, кроме прислуги.

– А если говорить не о заигрываниях, а о более близких отношениях?

– Вот тут я совершенно не в курсе. По-моему, они все с ней жили, но в разное время. С кем у нее были отношения в замке Поршер, я не интересовался. Впрочем, если вы полагаете, что это может быть причиной ее смерти…

– Да?

Доктор немного подумал.

– Не знаю, но мне кажется, что любовь тут ни при чем. Хотя, может быть, я не прав.

– Ей нравился Жан Майен?

– Ей нравилось, что он всюду за ней таскается. Но им самим она ни капли не дорожила.

– Мог он ее убить – теоретически, – если понял, что она его не любит?

– Не знаю. Но лично я плохо представляю себе Жана Майена с кастетом в спальне дамы своего сердца. Это как-то совершенно не в его духе.

– А Бернара Клемана?

– Да, я слышал, что он признался в убийстве Лили Понс. Но это не он.

– Почему вы так думаете, доктор?

– Если бы Бернар убил ее, у него не хватило бы стойкости семь лет молчать о своем преступлении. Там, в Поршере, он сразу же разболтал мне и остальным раненым, как отец подбил его убить свою вторую жену, мачеху Бернара.

– Вот как?

– По словам Бернара, это оказалось легче легкого, и его не смогли притянуть к ответу даже при том, что отыскался свидетель убийства. Это правда?

– Да.

– А мы-то думали, он врет, чтобы придать себе весу. Его ранили в первой же стычке, он не умел как следует держать ружье и вообще терпеть не мог войну. – Доктор усмехнулся. – Знаете, что Бернару казалось самым несправедливым в истории с мачехой? Больше всего он был обижен на то, что отец обещал дать ему тысячу франков, а после похорон дал только триста.

– И все же после убийства Лили Понс вы не заметили в его поведении и облике ничего странного? Темные пятна на одежде, похожие на кровь, неизвестно откуда взявшиеся украшения?..

– Нет. Ничего такого не было. И я скажу вам правду – кончина Лили Понс для раненых прошла незамеченной. Что действительно произвело на них угнетающее впечатление, так это внезапная смерть Лорана. Он был такой весельчак, знаете, душа компании. А Лили они почти не знали, и по большому счету им до нее дела не было.

– Скажите, а среди присутствующих в замке был хоть один левша?

– Понимаю, – задумчиво пробормотал Анрио. – Если Лили Понс проломили правый висок, это мог сделать левша, стоявший к ней лицом. Но не забывайте, что она могла стоять к убийце спиной или боком, и тогда он мог нанести удар правой рукой.

– Спасибо за разъяснение, доктор. Так что насчет левши?

– Среди гостей ни одного левши не было.

– А среди раненых?

– Ни одного.

– Так что, так-таки никого и не было?

– Только один человек. Горничная Мари Флато.

Глава 21

Свидетельство Жана

Когда Амалия вернулась к машине, дочь сразу же заметила перемену в облике матери. До разговора с Анрио Амалия была сосредоточенной и хмурой, а теперь лицо ее просветлело, и глаза смотрели иначе – открыто и почти безмятежно. «Она знает! – в немом восторге подумала Ксения. – Еще немножко, и…»

– Доктор сильно упирался? – спросила она вслух.

– По-моему, он был рад, что может наконец облегчить душу, – отозвалась Амалия. Она села в автомобиль и захлопнула дверцу. – На него надавили, ему угрожали, и он был вынужден поддержать версию о самоубийстве. Любопытно, впрочем, что хотя он не испытывает никакой симпатии к гостям Лили, но затрудняется указать среди них убийцу. Это о многом говорит… Слушай, я, кажется, проголодалась. Езжай вдоль этой улицы, попытаемся найти какой-нибудь приличный ресторан.

Ресторан сыскался через пару сотен метров, и был он не просто приличный, а неприлично хороший. Женщины поели, после чего Амалия достала из сумки отпечатанную по новой орфографии газету, которую захватила с собой, и стала ее читать.

– Мама! – укоризненно промолвила Ксения, делая большие глаза. Ей было непривычно видеть в руках у матери большевистскую прессу. – Зачем тебе это?

– Дорогая моя, газеты все-таки печатают для того, чтобы их читали, – парировала Амалия. – Но этот листок, конечно, – нечто удивительное… Похоже, какой строй в России ни устанавливают, все равно получается самодержавие.

Она спрятала газету в сумку и попросила официанта принести еще одну чашку кофе.

– Ходят слухи, что Ленин болен, – сказала Ксения и со свойственной ей беспощадной прямотой добавила: – Значит, царь теперь Бронштейн?[7]

Амалия кашлянула.

– Видишь ли, дорогая… У любого дела есть вроде бы явные решения, а есть такие, которые скрыты. Взять хотя бы преступление, которое я расследую: кажется явным, что Лили Понс убил Жан Майен. Кажется явным, что, если Ленин исчезнет, Троцкий заберет себе всю власть. Понимаешь, к чему я клоню? На самом деле, возможно, Жан Майен тут ни при чем и вовсе не он убил певицу. А что касается Троцкого, то помяни мое слово: он будет съеден при любом раскладе, если ему не хватит ума – или удачи, что для политика в принципе то же самое – умереть вовремя. Что же касается Ленина…

Официант принес кофе и удалился бесшумной походкой. Женщины сидели у окна, и солнце ласкало щеку Амалии, и зажигало в ее волосах золотые нити.

– В общем, я вижу его историю очень просто, – рассеянно промолвила она, размешивая ложечкой кофе. – Он всю жизнь мечтал отомстить за брата, который играл в революционера и был повешен. Ну-с, Ленин и отомстил. Все его теории, немецкие деньги, которые он получил или мог получить для осуществления переворота, сдача позиций в Европе, развал страны, Гражданская война и истребление российского народа – только следствие. Другой вопрос, почему система, продержавшаяся три века, не выдержала и почему в решающий момент русской истории у руля оказалось это убожество, гражданин Керенский, чьей миссией – сейчас-то можно уже определенно об этом сказать – было погубить и доломать все, что еще не было погублено и доломано ранее? А еще один вопрос, тоже крайне неприятный, заключается в том, почему последний русский царь, словно нарочно, делал все, что могло разрушить дело его предков, Российскую империю? В итоге он погубил себя, свою семью, своих детей, свою страну и свой народ. И пока большевики, сидя на груде развалин, которые были процветающей державой, кричат, что они пришли для всеобщего счастья и за ними свелое будущее, мы сидим в Дижоне и… Ксения, ей-богу, я не буду больше ничего говорить, если ты станешь смотреть на меня такими глазами.

– Я ничего, ничего, – пробормотала сконфуженная Ксения. – Но ведь должно быть спасение – хоть где-то!

– Спасение от зла заключается в том, чтобы не подпускать его к себе, – спокойно отозвалась Амалия. – Это самое главное. Ты же понимаешь, что империи настал конец вовсе не потому, что кто-то за кого-то хотел отомстить и немецкий кайзер – строго между нами, болван, каких поискать – решил помочь революционерам в обмен на вывод России из войны. В истории рушится только то, что было обречено на разрушение, и должны были сойтись тысячи условий, чтобы произошли такие грандиозные изменения. Можно ли было спасти державу? Можно ли было избежать такого страшного крушения основ? И я отвечу: да, можно, но не с теми людьми, которые в тот момент нами управляли. Нельзя было лезть в мировую войну, проиграв до того войну японскую, с одной-единственной страной. Нельзя было брать деньги у французов и заключать союзы, которые ничего нам не давали, а только налагали обязательства. Нельзя было думать, что история стоит на месте и в XX веке можно править, как в XVIII. И вот цена этих ошибок – погибли миллионы, и миллионы, вероятно, еще погибнут. И это действительно страшно, – добавила Амалия изменившимся голосом. – А мы сидим в Дижоне, светит солнце, и дети играют на улице…