Авторская редакция - Опция поиска. Книга четвертая из серии «Сказки мегаполиса» Страница 36

клетку? Выстрелят в лобную кость из пистолета, размазав их мозги по стене

напротив? Или временно обездвижат ударом рукоятки в височную часть и засунуть в

начиненный взрывчаткой салон «Тойоты»?

А это важно? Весь этот бесконечно длинный миг она будет чувствовать своей

кожей, своим телом, как ее убивают. Своими нервами и всей своей кричащей,

противящейся душой. Боль и ужас. Ужас и смерть. Мучительная и страшная.

Секунда? Бросьте вы, секунда… Откуда знать-то вам, какой вечностью обратится эта

секунда. Смерть бывает легкой? Бывает. Если это не ваша смерть.

Но Валерия не хотела, не хотела! Она не хотела умирать! Она не хотела, чтобы

на ее глазах эти звери убили Лёньку!

От леденящего страха к горлу подступила визгливая истерика, готовая, скрутив

сознание и волю, вырваться наружу, и Лера ей сопротивлялась из последних сил.

Она. Ничего. Не может.

И нет никого, кто может им помочь.

И тогда Валерия выкрикнула яростным, свистящим шепотом:

– Великий воин, помоги! Помоги, Георгий Победоносец!

Она выкрикивала это исступленно, снова и снова, понимая, как нелепа сейчас,

но больше ей не на кого было надеяться. И больше им некому помочь.

Когда-то она ходила с Киреевой Надей в церковь ставить свечи перед иконами,

и Надя велела ей поставить свечу Целителю Пантелеймону, а Лера все перепутала и

поставила Георгию Победоносцу, и Киреева тогда ее ругала, а если бы не ругала, то

не запомнила бы Лера имя этого святого, а теперь вот вспомнила и кричит ему,

требуя помощи.

Она бормотала, закрыв лицо ладонями: «Великий воин, я не дура, я понимаю,

что за грехи. И Любовь Матвеевна говорила, что все беды за грехи. Но я не вижу за

собой ничего плохого! Ну, кошку обижала, ну, родителей не слушалась… У Ирки

Ветровой во втором классе зеркальце из ранца потырила… Но за это ведь так не

наказывают! А если по жизни жестко себя с кем-то вела, так ведь вынуждали, и, как

иначе, если можешь рассчитывать лишь на себя?.. Дай мне грехи мои увидеть,

Георгий Победоносец, и я попрошу за них прощения, и исправиться постараюсь,

только прежде помоги, помоги, иначе мы с Лёнькой пропали!»

Она все молила, или звала, или требовала, и сердилась за то, что он медлит и

ничего не делает, и не мчится к ней на своем белом коне, и не присылает воинства

ангелов, чтобы они сорвали с дверей замки и засовы, а их с Лёней вывели наружу…

А потом перестала.

Силы закончились, и она умолкла.

На полу валялась зажигалка. Желтый прозрачный пластик, газа на донышке.

Ветерок из окна подул и прогнал с насиженного места обрывок газеты, под которым

зажигалка отлеживала бока все это время.

Лера медленно присела и ее подняла. Потрясла, крутанула шестеренку.

Подняв голову, в который раз осмотрелась. В глаза бросился стоящий возле стены

оцинкованный таз, выпачканный изнутри побелкой.

Руки вдруг задрожали и заполошной надеждой заколотилось сердце,

подпрыгивая до самого горла. Она, кажется, знает, что можно сделать. Что можно

попробовать сделать. Только бы получилось. Только бы… Великий воин!..

Под шумовой завесой злобной свары, набравшей в предбаннике новые

обороты, Валерия медленно оторвала стремянку от пола и, стараясь не шуметь,

просунула ее «ногу» в скобу дверной ручки. После этого, стиснув зубы от

напряжения, мягко опустила стремянку на пол, плотно придвинув ее к стене. Старая

деревянная конструкция наискось перечеркнула прямоугольник дверного проема,

надежно закупорив вход. Относительно надежно.

Замерев у запечатанной двери, Лера прислушалась, желая убедиться, что

уроды не чухнулись, а убедившись, заторопилась действовать дальше. Она налегла

всем телом на двухтумбовый стол и поволокла его поближе к окну. Стол

предательски скрипел старыми суставами и цеплялся ножками за щербатый кафель

пола. Значит, ее могли услышать. Значит, надо поторапливаться.

Валерия быстро вскарабкалась на столешницу и удостоверилась, что теперь

она дотягивается до подоконника, и что подоконник широкий.

Спрыгнув на пол, подхватила с пола таз с засохшей белой краской на самом

дне и прилипшим к нему малярным валиком. Костик говорил, что самый

качественный дым получается из расчесок или зубных щеток. Ни того, ни другого у

Валерии сейчас не было, зато есть этот валик и много бумажного мусора и тряпья.

Однако бумага горит быстро, а мешковина может не заняться вовсе. Как, впрочем, и

валик. Нужно другое топливо.

Пошарив в тумбочке стола, к великой радости обнаружила три одноразовых

стакана, пахнущих дешевым алкоголем, к ним же нашлась такая же тарелка. У

задней стенки выдвижного ящика, как апофеоз безумного везения, был найден

ломкий синий чехольчик с отжившими свой век тремя шариковыми авторучками

внутри. Это была добыча!

Когда Лера вновь вскарабкалась на стол и поставила на подоконник таз,

топорщащийся бумажно-пластиковой копной, ставшая привычной перебранка за

стеной внезапно прекратилась, тон гоблинов сделался подобострастным, и к

знакомым голосам присоединился новый.

Лера вдруг засуетилась, и руки вновь затряслись, и в висках застучало. Она

поднесла к скомканному обрывку газеты зажигалку, щелкнула. Еще раз. В потных

руках колесико проскальзывало, не давая искры и расходуя драгоценные остатки

горючего газа.

Есть! Получилось!

Нервно прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за двери, она напряженно

смотрела на крохотный огонек, который принялся поедать свой бумажный корм.

Огненный язычок неторопливо перекатился на граненую гильзочку авторучки,

заставляя ее пузыриться и съеживаться. Он окреп и вырос, и вот уже лизнул

малярный валик, который, затрещав, выдохнул в атмосферу порцию тяжелых

молекул. Лера, не щадя легких, раздувала пламя, помогала ему как следует

заняться. Костер в тазу принялся уверенно и жадно пожирать еду, болтая вверх и в

стороны хищными языками и извергая тугие клубы дыма.

В своем углу закашлялся Лёнька. Кажется, пришел в себя, но, кажется, ничего

не понял. Самой же Лере дышать стало совсем нечем, и горло драло, и глаза

немилосердно слезились. Но волнистые струи дымчато-черного муара уже

стремились вверх, к фрамуге, на вольный воздух больничного двора, а набравшее

силу пламя рвалось лизать оконные стекла.

И тогда Лера завопила истошно и отчаянно, колотя ребристой подошвой

сорванной с ноги кроссовки в закоптившееся окно:

– Пожар! Горим! Вызовите скорее пожарных!

В дверь, яростно матерясь, бились облажавшиеся шестерки.

Лёнька пришел в себя в машине скорой помощи, где медики поставили ему

какой-то укольчик. Потом они ехали неровными толчками по уличным пробкам

проснувшейся Москвы, и то, что водитель не включил сирену, показалось Лере

хорошим знаком.

– Прости меня, Кнопка, прости, девочка моя, – едва шевеля губами, твердил

Леонид, а Лера, сидящая рядом на неудобном боковом креслице, закрывала его рот

ладонью и приказывала замолчать, и сердито смахивала со своих чумазых щек

беззвучно катящиеся слезы.

– Как тебе удалось вытащить нас?! – слабым голосом удивился он.

– Великий воин помог, – невнятно проговорила Валерия.

– Что? – не понял Леонид. – Я не расслышал, Лела. В голове шумит очень. Кто

помог? Повтори, что ты сказала.

– Шутка, Воропаев, расслабься.

Все. Они спасены. Лёнька непременно поправится. О себе Лера вообще не

беспокоилась. Конечно, ее настигнет остаточный стресс в виде ночных судорог в

ногах, но это все фигня. Главное, что для них все закончилось благополучно. Но

радоваться не получалось. Недавно пережитое мешало. А еще мысли о Пашке

Горячеве. Хотя надежда все-таки есть.

Павла так и не нашли. Ни живого, ни мертвого. Ни в предбаннике «Фактора»,

ни в соседних помещениях больничного полуподвала. Больше всего ей не хотелось

думать, что Тохины гориллы, сматываясь, уволокли с собой и его, чтобы на какой-

нибудь заброшенной стройке убить опасного свидетеля, а потом сбросить тело в

котлован.

Хорошо, что пожарные приехали быстро.

Лера кричала: «Пожар!», и страх в ее голосе был неподдельный. Она

слышала, как за спиной ухает дверь под натиском двух накачанных туш, видела, как

судорожно вздрагивает стремянка, и панически боялась, что прикрученная хлипкими

шурупами дверная ручка не выдержит яростный напор взбешенных мулов, и

очередной рывок выкорчует ее вместе с этими шурупами из створки, и стремянка

грохнется на кафельный пол, и их убийцы ворвутся.

Но издалека уже слышалось заполошное завывание сирены, и штурм

прекратился. На больничный двор въехал пожарный расчет.

Сначала пожарные, потом засуетилась все проспавшая больничная охрана,

потом подоспела полиция. Пожарные при помощи каких-то своих специальных