Секрет под перьями - Наталья Николаевна Александрова Страница 36

Стас поглядел ему в глаза и не посмел отказать.

Позвонил Ухо и сообщил, что объявился Комар, слезно благодарил за машину и умолял сделать поскорее, потому что у него якобы есть на нее уже покупатель.

– Спросил я у него, кто такие те ребята, что битый автобус ему отдали, так он даже с лица сбледнул, до того их боится, –  посмеиваясь, сообщил Ухо. –  Говорит, что главный у них некий Шершень, я про него слышал раньше, но ничего обнадеживающего. Надо бы от него подальше держаться, скверный тип, слову своему не хозяин –  скажет одно и тут же все по-другому повернет. Оттого Комар и торопится с машиной, боится, как бы эти не передумали…

– Что, Шершень этот, –  авторитетный, при деньгах? –  спросил Маркиз, имея в голове мысль о дорогущей марке.

– В принципе да, –  осторожно ответил Ухо, –  то есть Комару-то и тыща баксов большие деньги. Шершень, конечно, птица более высокого полета, однако, понятно, не олигарх. Сейчас жутко злой, его ребята тоже землю носом роют, какого-то старого козла ищут. А когда найдут, мало ему не покажется.

– Кого ищут? –  насторожился Леня. –  Старика, говоришь?

– У них во время той аварии старикан сбежал. Кто такой –  Комар не знает…

«Зато я, кажется, знаю, –  подумал Маркиз, –  ай да старичок Прохор Петрович! Силен, сумел от профессионалов сбежать. Впрочем, какие же они профессионалы, если позволили себя усыпить, как белых лабораторных мышей!»

– Слыхала? –  спросил он попугаиху Марусю, высунувшую любопытный клюв из клетки. –  Вот бы с твоим хозяином побеседовать, много интересного узнали бы! С виду такой приличный старичок –  опера там, Верди-Пуччини, а сам…

– Вер-рди, Вер-рди! Тр-равиата! –  заорала попугаиха. –  Сопр-рано! Колор-ратура!

– Ну вот, опять ты за свое, –  расстроился Леня, –  хоть бы что полезное сказала.

– Пр-ремьер-ра! Пар-ртер-р! Галер-рка! Контр-рамарка! Р-римма Бор-рисовна!

– Постой-постой, –  заинтересовалась появившаяся Лола, –  говоришь, Римма Борисовна?

– Шедевр-р! –  подтвердила Маруся.

– Ну надо же, как я раньше-то не догадалась! –  обрадовалась Лола. –  Ну конечно же, Римма Борисовна!

– Ты, случаем, не рехнулась? –  осведомился Маркиз. –  От попугая заразилась…

– Попугай, к твоему сведению, совершенно нормальный! –  рассердилась Лола. –  А сумасшествие не заразно, это врожденное, как и клинический дебилизм! У некоторых встречается… не будем, конечно, указывать пальцами…

Леня слишком хорошо знал свою боевую подругу, чтобы обижаться на ее слова, сказанные не всерьез, а мимолетом, –  просто Лолка, как любая женщина, всегда норовит оставить за собой последнее слово. И еще он понял, что спорит Лола не просто так –  имеется у нее в мыслях кое-что полезное.

– Ладно, –  миролюбиво сказал он, –  рассказывай про Римму Борисовну, откуда ты ее знаешь?

– Римма Борисовна! –  Лола закатила глаза. –  Это такая женщина… не описать! Она связана с театром…

– Что –  самая главная чиновница в управлении культуры?

– Бери выше!

– Что –  неужели в Министерстве культуры? Откуда у тебя такие знакомства?

– Еще выше! Она билеты распространяет!

– Ну-у, сказала… –  протянул Леня. –  Это раньше, во времена всеобщего дефицита, ее должность хлебная была, а теперь все в деньги упирается –  заплати хоть вдесятеро, и любые билеты будут! Еще и на дом принесут за отдельную доплату…

– Ох, Ленька, –  Лола не стала издеваться и презрительно морщиться, –  ну какой же ты… Настоящих-то театралов с деньгами очень мало. А хороший спектакль поглядеть хочется… Вот Римма людям и помогает… Ты понимаешь, она по-настоящему влюблена в театр! Вот как раньше было –  в прошлом, а то и в позапрошлом веке! Всех артистов по именам знает, со всеми знакома, все спектакли сама видела… Зрители у нее все наперечет, со всеми в контакте, сама позвонит, сама билеты на хороший спектакль отложит! А самое главное –  именно она решает, какой спектакль в этом году нужно смотреть, а какой –  ни в коем случае!

– Серьезно, что ли? А я-то думал, что это зависит от театральных критиков, от жюри конкурсов, наконец, от самих зрителей…

– Вот именно –  от зрителей! А зрителям Римма Борисовна и такие, как она, вовремя подсказывают, на какой спектакль стоит пойти. То есть именно она создает общественное мнение. А без этого мнения не будет ни переполненных залов, ни горячего приема публики, ни, само собой, всех этих премий и хвалебных отзывов в прессе!

– Ну-ну, –  хмыкнул Леня, –  а ты ее откуда знаешь?

И тут же прикусил язык, потому что Лола посмотрела на него с глубокой обидой.

– Вот ты всегда так, –  голос ее прерывался, –  нарочно меня принижаешь! Нарочно делаешь вид, что я –  никто! Я –  актриса, настоящая! И если сейчас не работаю, то это только вопрос времени! И если ты будешь относиться ко мне по-свински…

Хоть в глубине души Леня был уверен, что Лола никогда не вернется в театр, потому что в свое время ей осточертели тамошние порядки и зависть коллег, к тому же Лолиной врожденной лени очень не нравилось подниматься утром и тащиться на многочасовые репетиции, сейчас он немного испугался. Вдруг и вправду Лолка взбрыкнет и поступит в какой-нибудь задрипанный театрик ему, Лене, назло? Разумеется, больше месяца она там не продержится, но за это время сумеет истрепать Лене и животным все нервы. Да и дело пострадает…

Разумеется, Леня испугался совсем чуть-чуть, но притворился, что ему ужасно страшно. Конечно, в отличие от Лолы он никогда не играл в театре, но при его профессии актерские способности просто необходимы. Он постарался измениться в лице и прижал руки к якобы колотящемуся сердцу, а потом с размаху плюхнулся на стул, как будто ноги его не держат. Стул при этом едва не сломался.

Лола поглядела на него искоса и полностью удовлетворилась полученным эффектом.

– Уж и не знаю, –  проговорил Леня, запинаясь, –  можно ли тебя пускать к этой самой Римме Борисовне… Вспомнишь про театр… как бы тебя опять не потянуло на старое…

– Да ладно, –  Лола подбежала и чмокнула его в щеку, –  мне полезно сменить обстановку, развеюсь немного. Пу И не возьму, он в театре все равно ничего не понимает…

В фойе Среднего драматического театра толпилась публика.

Завзятые театралы, большую часть которых составляли женщины от тридцати до шестидесяти лет, с неизгладимой печатью интеллигентности на лице, окружали раскладной столик, за которым сидела ухоженная дама с длинными темно-рыжими волосами, в зеленом шелковом концертном платье с глубоким декольте и с выражением собственного достоинства на холеном лице.

Увидев ее первый раз, можно было подумать, что перед вами –  известная оперная певица или, как минимум, концертмейстер с большим стажем. Дама и на самом деле служила искусству, но несколько иным способом: она