Анна Данилова - Серебряная пуля в сердце Страница 37

Хлуднев, казалось, тоже испытывал гамму чувств. Он стоял в углу мастерской, откуда ему были видны все развешанные на стенах и расставленные на всем свободном пространстве работы (как законченные, так и находящиеся в процессе создания), и молча потирал большим пальцем правой руки подбородок, изредка нервно покачивая головой.

– Я видел работы в подобном стиле у Елены Базановой, – наконец изрек он. – Это очень сложная и вместе с тем простая техника. Вы у кого учились?

– Ни у кого, – ответил Дмитрий, испытывая неловкость от того, что он признался в собственном дилетантизме.

Больше всего он не хотел, чтобы в его доме прозвучало обидное для него слово «самоучка». Он не любил это слово, и оно прозвучало. Вонзилось ему в мозг, как острое шило. Это произнес Хлуднев. Просто так, чтобы причинить ему немного боли, чтобы (вряд ли он это осознал) признаться в собственной зависти.

Лиза, не обратившая внимания на эту развернувшуюся флагами двух художественных личностей войну, вдруг подошла совсем близко к Дмитрию и взмолилась, ухватив его в каком-то одухотворенном порыве за обе руки:

– Дмитрий, прошу вас, не продавайте никому вот эти пионы, эти розы… И маки, конечно же! Они как живые! Умираю – хочу! Понимаю, что наверняка опоздала, что у вас уже есть на них покупатели, но прошу вас – откажите им, скажите, что, я не знаю, у вас их украли… Или придумайте еще что-нибудь. Я заплачу любые деньги!

Тут она вдруг вспомнила о существовании Хлуднева, и лицо ее запылало. Ей стало стыдно за поведение, которое она позволила себе в присутствии совершенно чужого для нее и случайного человека. Она тотчас решила взять себя в руки, повернулась к Хлудневу и сказала:

– Не правда ли, прекрасные акварели? Что скажете, Константин Григорьевич?

17

Глафира вышла на улицу, и морозный ветер остудил ее пылающие щеки. В квартире Антона Белова, куда он пригласил ее вместо того, чтобы встретиться в кафе, было жарко и пахло подгоревшим молоком.

– Вы извините, что я не смог встретиться с вами в нейтральном месте, но жене позвонили из поликлиники, там пришли анализы дочки… Словом, мне пришлось остаться дома. Но ничего, я думаю, мы можем и тут поговорить…

Это был высокий, приятной наружности мужчина лет сорока пяти, с каштановыми волнистыми волосами. Он встретил Глафиру в спортивных черных штанах и чистой клетчатой рубашке. Совершенно домашний, мягкий человек – таким он предстал перед Глашей и сразу понравился ей.

Квартиру наполняли детские голоса, детей было трое – две маленькие девочки, белокурые растрепанные куколки в голубеньких пижамках, увлеченные игрой в большие разноцветные кубики, разбросанные по ковру в детской комнате, и мальчик, тоже с платинового оттенка волосами, сосредоточенно возивший по полу маленькую пожарную машину.

Антон Белов усадил гостью в кресло, там же, в детской, чтобы продолжать наблюдать за детьми, и принес поднос с двумя чашками горячего чая.

– Я понимаю, вы пришли, чтобы поговорить о Тамаре, – сказал он, тяжело вздохнув. – Поверьте, мне очень жаль, что она погибла. И ума не приложу, кому понадобилось ее убивать, да еще так зверски… Я разговаривал с Виолеттой, она сама первая позвонила мне… Она так плакала, бедная девочка… Получается, что была сорвана ее свадьба.

– Вы на самом деле даже не предполагаете, кто и за что мог убить вашу бывшую жену?

– На самом деле.

– Вы поймите, что ее убили в России. Не в Италии, а именно в России. Как будто бы кто-то знал, что она приедет, и подготовился к этому, проник в загс и убил ее. Здесь два варианта: либо преступник действительно хотел убить именно ее, либо он убил ее по ошибке…

– Может, действительно по ошибке?

– Но ее убийство стоит в одном ряду с приблизительно такими же убийствами двух других женщин.

– Да, я знаю, мне Виолетта рассказала. А что вы хотите узнать у меня?

– Что вы знаете о ее жизни здесь, в России, что она такого могла сделать, кого так сильно обидеть, чтобы ее захотели убить? Или, может, она была связана с людьми, деятельность которых была опасной, преступной…

– Ой нет! Некоторые считают, что Тамара была авантюристкой. В некотором, хорошем смысле этого слова, это действительно так, но и очень осторожной. Она никогда не стала бы зарабатывать деньги сомнительным путем, если вы это имеете в виду. Ни за что не поверю, что она связалась с мошенниками!

– А ее мужчины? Вы что-нибудь знаете о ее любовниках?

– Если честно, то не интересовался. Это же она меня бросила, а не я ее. Говорю вам об этом честно.

– А у вас не было желания отомстить ей, причинить боль?

– Нет. Я, знаете ли, быстро как-то успокоился. Встретился со своей будущей женой, которая к тому времени овдовела, мы начали налаживать новую жизнь… Было очень много работы, мне пришлось осваивать бизнес, который достался мне от ее покойного мужа. А потом родились детишки… Я счастлив и всегда желал счастья Тамаре. Она была неплохой женщиной, яркой, красивой и умной. И один дьявол знает, кто и за что ее убил. Не думаю, что она могла совершить нечто такое, что вызвало бы в другом человеке столь сильное чувство ненависти.

– Когда вы видели Тамару последний раз?

– В прошлом году, как раз накануне ее отъезда. Случайно встретил в городе и, честно говоря, даже и не знал, как себя с ней вести. Мы остановились, поздоровались. Понимаете, ведь были мужем и женой, близкими людьми, а теперь вроде бы все, должны быть чужими. Но я не мог пройти вот так мимо нее и не расспросить, как она живет, что у нее вообще происходит. Не забывайте, что я к тому времени уже был женат, и мне не хотелось бы, чтобы моя жена узнала, что нас видели с Тамарой вместе. И тем не менее мы заглянули в одно кафе, заказали по чашке кофе и поболтали немного.

– Какой была Тамара? О чем она говорила?

– Она выглядела прекрасно. Словно развод пошел ей на пользу. Она помолодела, сделала новую прическу, и вообще была какая-то другая, новая… Я ей так и сказал… – Антон вдруг взялся за голову пальцами обеих рук и сильно сжал, словно проверяя череп на прочность. – Боже, неужели ее больше нет? В это невозможно поверить!

– Антон…

– Да-да, – он опустил руки и тряхнул головой. – Простите. Так вот, тогда она вся светилась от счастья и сказала, что начинает новую жизнь. Хотя, нет… Она сказала по-другому, – он нахмурился, вспоминая. – Она сказала, что как бы заново родилась. И улыбнулась как-то странно, сощурила свои красивые глаза и показала мне язык. Я знал этот ее детский и очень родной для меня жест, эту усмешку, эту игру… Она словно хотела мне сказать, что у нее все в полном порядке, что она словно выиграла в этой жизни, понимаете?

– Заново родилась? И вы не спросили ее, что именно она имеет в виду?

– Да нет, что-то спросил… У меня-то мысли, сами знаете, какие, чисто мужские: не встретила ли она мужчину, не выходит ли замуж? А она вместо этого вдруг подцепила пальцем золотую цепочку, висящую на груди, и вытянула очень красивый кулон. Золотой, похожий на монету. Поцеловала его, представляете? Что это, спрашиваю я ее, а она в ответ загадочно так улыбается и смотрит на меня, словно прощаясь… И в этом взгляде я вдруг увидел нашу с ней ускользнувшую любовь, все то, что связывало нас и делало близкими.

– Что вы подумали в ту минуту?

– Отлично помню, что подумал: что она встретила мужчину, который и подарил ей этот кулон. А что еще я мог подумать?

– На тех двух убитых женщинах точно такие же кулоны…

– Значит, дело посложнее, чем я думал.

– Скажите, Антон, как Тамара относилась к религии?

– Да так же, как и многие. Ходила в церковь, когда приспичит, когда трудно, когда болезнь… Верила, что Бог есть, но никаких постов не соблюдала, за церковным календарем не следила. И с каким-то отвращением и брезгливостью относилась к церковным служителям, а особенно к тем женщинам, которые, по ее словам, околачивались в храме и клянчили деньги.

– Вы никогда не разговаривали с ней о сектах, она не высказывала свое мнение о подобных явлениях?

– Мне очень хорошо известно ее мнение по этому поводу: она все это считала чистой воды мошенничеством и глубоко презирала тех, кто доводит людей до самоубийств…

– А могла бы она, к примеру, под впечатлением от какого-нибудь факта, касающегося ее близких друзей или родственников, начать активно действовать, пытаясь разоблачить какую-либо секту? Я так понимаю, что она была неравнодушным и активным человеком. К примеру, ее племянницу затянули в секту и попытались отнять у нее квартиру или деньги…

– Я понял. Нет, она не стала бы разоблачать секту, она постаралась бы предпринять все, чтобы привести в чувства племянницу…

– А если та уже отдала свои деньги, и немалые?

– У вас есть информация по этому поводу? Речь идет о Виолетте?

– Нет-нет, я просто рассуждаю!

– Возможно, она и обратилась бы в полицию. Да, наверняка обратилась бы. Но заниматься самодеятельностью, расследовать, что и как, нет, она не стала бы… побоялась бы. Я же сказал вам, что она была человеком осторожным. Она скорее отдала бы племяннице свои деньги или помогла ей, взяла к себе, чем рисковать жизнью.