Светлана Чехонадская - Пейзаж с убийцей Страница 37

— Каких вопросов? — картинно удивился Белоголовцев. — Что Ордынский — подлец и беспредельщик, это, что ли, вопрос? Да я его и без доказательств упек бы с удовольствием! Вот, клянусь, подложил бы улику и не моргнул! Он придурок был полный, понимаешь? Чуть что — за нож. Он, знаешь, за что первого своего прирезал? Не знаешь? Поспорили, как медвежью тушу правильно разделывать! Охотники, твою мать! Причем, оба дальше Новосибирска никуда не выезжали!.. Этот говорит: так, а другой — так. После чего Ордынский хватает нож и с визгом: «Сейчас я тебе покажу, сука, где вырезка находится!» начинает полосовать этого беднягу! Ты скажи, его можно такого на улицы выпускать?

— А вас не заинтересовало тогда, почему ему в обоих случаях подвернулись одинаковые ножи?

— Почему это одинаковые?

— Я слышал, что одинаковые.

— Ты «слышал», — передразнил Белоголовцев. — А я это дело вел. Ничего не одинаковые. Разные совсем ножи! Эксперт заключение делал.

— Экспертом, кажется, женщина была?

— Баба. Не помню, как ее фамилия. Молодая девчонка, но сильная такая духом. Мужикам бы поучиться. Из деревни на работу ездила… Она знаешь, где жила? По соседству с матерью убитого. Этого Штейнера…

— А где она теперь?

— У нее роман был с одним нашим сотрудником. Может, замуж за него вышла, в декрет ушла? И то правильно! Не женское это дело — отрезанные головы осматривать.

— Вы не обратили тогда внимания на похвальбу Штейнера, что его дядька из Бодайбо ему работу подбросит?

Белоголовцев сумрачно глянул на него. Он вдруг посерьезнел, и взгляд его стал таким тяжелым, что Терещенко кожей почувствовал: не дай Бог было попасться этому следователю в его молодые годы. Уж зубы выбивал — точно.

— Да, я обратил на это внимание, — медленно сказал Белоголовцев. — Вот оно в чем дело!.. Что ж ты мне голову дуришь? Ножи, не ножи… Тебя не Ордынский интересует и не убийство Штейнера, а это ограбление! Так бы и сказал прямо… Миллион — оно, конечно, немало, но сколько наворовали в последние годы, а? Вот кем надо заниматься — этими сволочами. А вы чем занимаетесь? Эх… Я, парень, не верю, что Штейнер к этому делу отношение имел. Я тогда все хорошенько проверял: нас сильно трясли из-за этой его похвальбы. Нет, он, во-первых, балабол был, а во-вторых, у него алиби было. Не железное, правда, но ведь и не опровергли его, правильно? Мы уж и так проверяли, и эдак, и наперекосяк — нет, хвастался он просто. А дядьку тогда прощупали до седьмого колена. Сошлись на том, что просто это ограбление растревожило всю нашу шушеру от Иркутска до Свердловска. Как же, такая удача! Вот и начали легенды складывать, планы строить… Нет, парень, такие дела один раз в сто лет получаются… Ты варенье-то ешь! Песня, а не варенье!.. Вообще-то, надоели мне эти расспросы насчет Бодайбо…

— А кто еще вас об этом расспрашивал?

— Да подваливали разные… Еще тогда…

— Милиция?

— Нет, не только. Тоже шушера. Но у меня разговор с фраерами короткий: тем более, что тогда у меня не два ружья было, а пять!

Старик радостно засмеялся.

…Терещенко вздохнул, вспоминая вчерашнюю беседу над вареньем. Да уж. Предположения насчет того, что убийство Штейнера имеет некоторое отношение к Бодайбо, получило более чем веские доказательства. Точнее, по словам Белоголовцева, оно не имело к Бодайбо никакого отношения, но подозрения насчет этого были. «Что за ограбление? — подумал он. — Надо копаться, искать. Получается, оно было совершено в девяносто втором еще до убийства Штейнера. Получается также, что вина Ордынского и вся эта пьяная драка в Корчаковке казались тогдашней милиции очевидными. Раскрыто это дело было быстро. Но вот обмолвка Штейнера незадолго до смерти сильно заинтересовала работников правоохранительных органов. Причем, в связи с каким-то другим делом… Ну, и что? Как это все связано с несуразностями в убийстве самого Штейнера?»

Они уже были в деревне. Проехали первый забор, и тут глазам Терещенко открылась невероятная картина: дома Штейнера на месте не было! От испуга он начал открывать окно, а затем стукнул шофера кулаком в бок: «Да стой же ты! Останови машину!»

Когда потрясение прошло, Терещенко понял, что странности последних дней сделали его слишком впечатлительным. У работника прокуратуры все-таки должна быть более холодная голова. На участке Штейнера шло строительство.

«Ведь они же продали дом! — обрадованно сказал он себе. — Я же это знал, так чего испугался, дурак? Люди купили эту развалюху, а теперь строят новый дом. Ничего удивительного!»

— Фу! — сказал он вслух и смущенно покосился на шофера. — Поехали. Как мне объяснили, за тем магазином надо повернуть направо, а потом еще направо, в тупик. Надеюсь, он дома…

Бывший участковый Волин оказался дома. Правда, он собирал вещи. На темных досках пола, посреди комнаты, стоял огромный брезентовый рюкзак, к нему было приставлено ружье в чехле, на кровати лежала доха, а рядом с кроватью валялись летные унты с черными ремнями.

— На охоту собрались? — понимающе улыбнулся Терещенко.

— Ну, — кивнул бывший участковый. — Это у меня старая традиция. Как на пенсию ушел, каждый год на всю зиму уезжаю…

— Далеко?

— Всякий раз по-разному… Друзей у меня много… Так, говорите, вы от Мишани? Как он?

— Скоро выписывают.

— Ну, слава Богу. Крепкий парень оказался, повезло… У вас ко мне дело, я так понимаю?

— Да. Так получилось, что, кроме вас, никто и помочь не может! Ни архивы, ни бывшие следователи…

— Опять дело Штейнера копаете? — усмехнулся Волин. — Меня Мишаня о нем уже расспрашивал… Трудно что-то вспомнить, одиннадцать лет прошло…

— Знаете, теперь у нас появились более конкретные вопросы. Может, на них будет легче ответить?

— Может… — равнодушно согласился Волин, складывая спальный мешок.

— Я тогда начну по пунктам.

— Валяйте.

— Вы ведь не первым приехали на место преступления?

— Нет, не первым. Там уже опергруппа работала. Мать штейнеровская ведь по ноль-два милицию вызвала.

— Сколько времени было?

— Я не помню, но в деле это написано. Ну, не рассвет был, во всяком случае.

— Тело Штейнера еще было в доме?

— Да, конечно.

— Кого-нибудь из соседей штейнеровских вы в то утро видели?

— Да всех видел. Долгушина была, Антипов.

— А Суботникова?

— Нет, ее не было. К ней я уже ближе к вечеру пошел.

— Зачем?

— Помогал свидетелей опрашивать.

— Так вы знаете про ее странные показания?

— Что она живого Штейнера видела? Ну, кто ж не знает. Но она алкашка.

— Она говорила также, что живой Штейнер отправился в дом к Антипову.

Волин пожал плечами, мол, он за пьяные бредни ответственности не несет.

— А вы не знаете, самого Антипова допрашивали по этому поводу? Ну, не видел ли он Штейнера в ту ночь?

— Суботиха уже позже свои сказки стала рассказывать. Когда отпечатки определили… Но Антипова допрашивали, это я помню. Он ничего про Штейнера не сказал. Да и не могли они общаться. Антипов его терпеть не мог.

— А мог Штейнер вообще попасть во двор к Антипову? У того ведь собака была огромная.

— Да, немецкая овчарка была… Но он ее привязывать начал незадолго до этого. Она у Долгушиной всю живность перебила… Я даже ходил разбираться.

— Разобрались?

— Куда там. Даже в калитку не вошел. Из-за этой же самой собаки.

— Антипов был негостеприимный?

— Это точно. Но он крикнул мне, что все понял. И с тех пор стал собаку привязывать.

— Вы видели нож, которым убили Штейнера?

— Да, видел. Огромный такой тесак. На полу валялся.

— Откуда у Штейнера такой?

— Купил на барахолке.

— Вы уверены?

— Да, он хвастался. Сказал: охотничий. Я высмеял его: не охотничий, а мясницкий.

— Штейнер еще по одному поводу хвастался, — сказал Терещенко.

— По какому?

— Что дядька его из Бодайбо ему работу предлагает. Не помните такого?

— Что-то припоминаю. Но он не так говорил: он сказал, что они с дядькой дело замутили, выгодное, но если получится, надо будет отсидеться где-нибудь годика два-три.

— А что за дело?

— Ну, дядька-то его в старательской артели работал… Ясно, какое дело.

— Ограбление?

— Нет, для ограбления он трусоват был. Скорее всего, золото собирались вывезти. Тогда этим многие промышляли. Бардак был в стране…

— В показаниях Долгушиной сказано, что в ту ночь она выстрел слышала. Вы не проверяли, что за выстрел?

— Проверял. Думаю, кто-то ружье новое испытывал.

— Ночью?

— Ну, суббота же была… Многие не спали…

— Не спали, а ничего не видели!

Волин снова пожал плечами.

— Ну что ж… — немного обескураженно сказал Терещенко. — У меня, наверное, последний вопрос: вы не помните, когда и за что посадили Антипова?