Татьяна Гармаш-Роффе - Уйти нельзя остаться Страница 37

Он даже не удивился тому, что в квартире находится посторонний. Да и понял ли, что в квартире, а не в его пьяном сне?

Алексей придвинул стул к дивану, на котором сидел Зиновий. Выровнял накренившуюся тушку, надавил на плечо: сиди, мол, не падай!

– Ответь на вопросы, и я тебе дам спать. Ты изнасиловал учительницу?

– Какуюбля, учи…ль…цу…

Глаза его закрывались. Алексей снова тряхнул собеседника.

– Анну Ивановну Деревянко. Она вела у вас историю и обществоведение, вспомни! И ты за изнасилование попал под статью.

– Да е…л яихвсех!

М-да, тяжело будет добиться от Зиновия вразумительного ответа.

– Кого «всех»?

– Ссцуки…

– Зина, ты изнасиловал учительницу???

– Данахренонамненужна…

– А кто???

Он вдруг раскрыл глаза.

– Ты чего пристал, а? Никто ее не насиловал, иди в жопу! Спать дай!

– Зина, а за что ты сидел?

– Ссцуки…

– Кто??? Кто, Зиновий?!

Он снова стал заваливаться на бок. Детектив вернул его в вертикальное положение.

– Зиновий, скажи мне, кто?

– Даонибля…

– Компашка?

– Ссцуки…

– Ты их ненавидишь?

– Ссцуки…

По богатству словаря пьяный вдупель Шапкин мог бы конкурировать с Эллочкой Людоедкой.

– Это ты их убиваешь? Да?

– Дапошлионивжопу….

– Как ты их убиваешь?

Мутные глаза вновь приоткрылись, и Зиновий сделал попытку сплюнуть с особым тюремным шиком, но у него это не получилось. С перепоя слюна высохла, видать.

– Да я б их, бля, голыми руками передушил…

– Но ты не голыми… Ты иглой!

Произнеся эти слова, детектив вдруг задался вопросом: а каков же Зиновий в рабочее время? В состоянии ли сделать укол? Или у него с похмелья трясутся руки?

– Ты где работаешь, Зина?

– А чего? На работу пора?! – вдруг встрепенулся он.

– Нет, просто скажи, чего делаешь.

– В автосервисе… Если не пора, дай спать!

– Ты каждый день надираешься?

– Во, бля, пристал! Да отвяжись ты!

И Зиновий предпринял очередную попытку завалиться на подушку. Находиться в вертикальном положении ему было тяжело. Но детектив терпеливо вернул его на место.

– А вот ответь, и ляжешь тогда. Ты каждый день пьешь?

– А ты начальству скажешь? – Зиновий вдруг посмотрел на Алексея с некоторым проблеском мысли в глазах.

– Нет!

– Не каждый… Иногда…

– И руки тебя слушаются на работе?

– А чего им? Сами знают, чего делать…

– И шприц тоже слушается?

Зиновий тихо вздохнул и умолк, а еще через тридцать секунд раздался храп. Видимо, каким-то краем сознания усвоив, что ему не дадут лечь, он ухитрился заснуть сидя.

Алексей снова потряс его за плечи. Глаза его приоткрылись, и Зиновий слабо приподнял руку, указав на детектива.

– Ты откуда взялся?

– Пришел.

– А-а-а…

Зиновий явно считал, что он все еще спит. Что ж, тем лучше.

– Ты с иглой хорошо управляешься?

– А выпить принес?

– Принес, – соврал Алексей, догадываясь, что в таком состоянии человек вряд ли продолжит надираться, поскольку надрался уже под самую завязку. Все, о чем он мечтает сейчас, – это упасть обратно на диван и забыться тяжким сном. И за возможность это сделать он может много рассказать сыщику… Если управится с органами речи, конечно. – Так как с иглой, легко управляешься?

– А чего с ней, впрыснула, и вперед…

– И что ты впрыскивал, Зиновий?

Через несколько покачиваний и похрапываний Кис выдавил из него невразумительный ответ:

– Блин, топливо…

– Какое? Зиновий, отвечай!

Но Зиновий, громко пукнув, снова стал заваливаться на диван, на этот раз неумолимо.

Что он называл «топливом»?!

Поразмыслив, Кис решил попробовать вести дальнейшие переговоры в положении допрашиваемого «лежа». Он пересел на диван возле полуобморочной туши. Ухватил за щеку и несильно, но чувствительно ее ущипнул. Зиновий замычал.

– Ты учительницу изнасиловал, да?

– Какуюбляучилку…

– Анну Ивановну. Вспомни!

– Да, бля, я в гробу и в белых тапочках… Это все Юрка, ссцука!

Он вдруг открыл глаза, приподнял голову и уставился на Алексея.

– Ты кто?

– Детектив.

Зиновий помолчал, пытаясь сообразить, сон это или нет. Но голова его снова упала на подушку, он прикрыл глаза, и неожиданно кривая улыбка тронула его губы.

– Они мне заплатят за это, понял? Все! И Ингушка эта, блядушка. И Юрка. И все остальные! Они теперь все в моих руках!

– Это будет справедливо, – попытался подыграть Кис.

Под веками Зиновия образовалась щель.

– Они мне жизнь сломали! А ты кто?

Пьяный человек хорош тем, что врать не в состоянии. Но плох тем, что говорит крайне бессвязно и туманно.

– Детектив.

Зиновий замахал на него руками, словно пытаясь прогнать, но руки его тут же бессильно упали на постель.

– Слышь, ты мне про Юру скажи… Что Юра сделал? Это он изнасиловал учительницу? А ты на себя взял, да?

В ответ он услышал полуразборчивую, но очень длинную матерную тираду. Которая сменилась храпом, на этот раз крайне решительным.

Больше от него ничего не добиться, ясно. Кис счел, что пора уходить. Узнал он недостаточно, но он еще вернется – после того, как прочитает дело Шапкина, поднятое из архивов, и изучит содержимое его компьютера. Любопытно, чем он интересовался в интернете, этот опустившийся человек, которому компьютер не шел, как бомжу галстук-бабочка? Может быть, препаратами, способными вызвать инфаркт?

Тем не менее кое-что стало вырисовываться. Зина сказал, что с иглой управляется! И что «они», то есть Компашка, ему заплатят! И что в истории с изнасилованием он виновным считает Юру.

Что ж, завтра многое станет яснее. А сейчас домой, домой, домой!

Назавтра первым делом Алексей отдал Игорю свою флешку и поручил разобраться с файлами из компьютера Зиновия, а сам поехал в районное отделение милиции – ознакомиться с уголовным делом по изнасилованию.

Сел в уголке, чтобы никому не мешать, перелистал. И сильно озадачился.

В деле явно не хватало страниц. Кроме того, заявление Анны Ивановны Деревянко оказалось датировано позже, чем показания Зиновия Шапкина.

Она утверждала, что Шапкин ее изнасиловал. Причем единолично.

Он утверждал, что только ее «частично раздел». Причем по инициативе и при участии всей Компашки.

Медицинское заключение от врача-гинеколога, обязательное в таких случаях, в деле отсутствовало, но имелось другое, в котором были засвидетельствованы синяки на ее запястьях.

Кроме того, в деле лежало заключение лаборатории, свидетельствовавшее о том, что на юбке учительницы оказались следы спермы Зиновия Шапкина.

Но концом и делу венцом стало чистосердечное признание Зиновия Шапкина в изнасиловании учительницы Анны Ивановны Деревянко, которое он сделал спустя несколько дней после своего задержания. Он не только брал на себя изнасилование, но и никаких упоминаний о присутствии или участии Компашки в нем уже не оказалось.

Все это более чем настораживало. Разумеется, его, бывшего опера, не удивишь тем, что ОПД (оперативно-поисковые дела) велись небрежно, неразборчиво, что нередко утеривались целые страницы, а то и изымались под давлением разных телефонных звонков… Вот-вот, в этом и состоит вопрос: страницы утерялись – или были изъяты? И тогда – почему?

Собственно, телефонные звонки могли исходить только из одного источника: от родителей Юры и других членов Компашки. По той простой причине, что у них имелись рычаги давления в силу их «номенклатурности». Которых не имелось у родителей Зины Шапкина. Его отец работал на стройке, мать в типографии – какие уж тут «рычаги»…

Но Юра и Компашка к изнасилованию вроде бы не причастны, если верить «чистосердечному признанию». Только одно упоминание о нем в показаниях: «в квартире Юрия Стрелкова».

Почему не оказалось заключения гинеколога? При этом обнаружилось заключение о наружном осмотре, где констатировались синяки на запястьях. Парторг сочла процедуру осмотра у гинеколога унизительной, а в милиции, считаясь с ее статусом, пошли ей навстречу? Поверили на слово идейной даме?

Маловероятно, но не исключено.

Или она сумела, пользуясь своим авторитетом парторга, изъять медицинские заключения из дела? Но какой в этом смысл? Целомудрие старой девы?

Или все куда проще, и гинеколог не констатировал изнасилование, отчего эта бумажка оказалась лишней в деле, и ее «потеряли»?

Собственно, отсутствие констатации изнасилования еще не доказывает отсутствие самого изнасилования. Учительница могла не сразу обратиться в милицию, а когда ее отправили на осмотр, уже было поздно что-либо констатировать…

И почему ее заявление датировано числом более поздним, чем показания Шапкина? Ведь его должны были задержать и допрашивать на основании ее заявления, а не наоборот… Ясно, что она его переписала, составила новое. Датку только забыли «правильную» подогнать…