Дик Фрэнсис - Перелом Страница 37

— В какой-то степени.

— Просто маньяком, если решил посадить своего сына на Архангела, убив Томми Хойлэйка.

Мне надо было что-то сказать в полиции, и я подкинул им эту версию. Полиция осталась довольна.

— Одержимый, — согласился я.

— Неужели ты ничего на замечал? Несуразностей, отклонений от нормы?

— Пожалуй, замечал, — дипломатично ответил я.

— В таком случае, ты уж, наверное, мог разобраться с ним раньше.

— Я разобрался... со временем.

— Недостаточно толково, — проворчал отец.

— Да, — терпеливо сказал я и подумал, что единственным человеком, который толково и окончательно разобрался с Энсо, был Кэл.

— Что у тебя с рукой?

— Сломал ключицу.

— Не повезло.

Отец посмотрел на свою подвешенную ногу и еле удержался от высказывания, что ключица просто ерунда по сравнению с его несчастьями. Ну что ж, он был прав.

— Когда ты выйдешь? — спросил я.

Отец посмотрел на меня, как кот на сметану.

— Возможно, скорее, чем ты думаешь. — В голосе его проскользнула едва заметная угрожающая нотка.

— Неужели ты считаешь, я доволен тем, что ты лежишь в больнице? — возразил я, не выдержав.

Отец вздрогнул от неожиданности и слегка смутился.

— Нет... э-э-э... говорят, что скоро.

— Чем скорее, тем лучше, — сказал я, стараясь быть искренним.

— Архангела больше не тренируй. Я видел в скаковом календаре заявки, которые ты подал, не проконсультировавшись со мной. Больше так не делай. Я вполне способен решать, в каких скачках должны участвовать мои лошади.

— Как хочешь, — спокойно ответил я и понял, что теперь у меня не было причин вмешиваться в его планы. Эта мысль, на удивление, не доставила мне никакого удовольствия.

— Скажи Этти, что я очень доволен тем, как она подготовила Архангела.

— Уже сказал, — ответил я. Уголки его рта опустились.

— Передай это от моего имени.

— Хорошо, — сказал я.

В наших с ним отношениях так ничего и не изменилось. Я уже уходил из дома, когда мне исполнилось шестнадцать лет, уйду и сейчас. Не могу же я, в самом деле, оставаться в конюшнях его помощником, даже если он попросит меня об этом.

«Он дал мне все», — заявил Алессандро о своем отце. Я мог сказать, что мой дал мне не очень много. Но я никогда не чувствовал, подобно Алессандро, ни любви, ни ненависти к своему отцу. Я... был равнодушен.

— А теперь — уходи, — сказал отец. — Но сначала найди сиделку. Мне необходимо судно. Иногда она не приносит его по полчаса, даже после звонка. А мне нужно сейчас, немедленно.

Шофер такси, которое я взял в Ньюмаркете, не возражал против поездки в Хэмпстед.

— Подождете несколько часов? — спросил я, выходя на тротуар возле своего дома.

— Пожалуйста. Может, найду кафе, открытое по воскресеньям, где можно выпить чашку чая. — И с этими словами таксист укатил. Оптимист.

Джилли сообщила мне, что похудела на три фунта и покрасила стены ванной комнаты в бледно-зеленый цвет.

— Пополнил свою коллекцию синяков? — спросила она, критически оглядывая меня с головы до ног.

— Ты очень наблюдательна.

— Старый глупый пень.

— Да.

— Хочешь чаю?

— Нет, благодарю, — вежливо ответил я. — Не стану я пить чай, раз ты даже не желаешь мне посочувствовать.

Она засмеялась.

— Сломанное плечо — это конец твоих мытарств, — спросила она, — или самое интересное еще впереди?

— Надеюсь, конец, — небрежно ответил я и рассказал ей, почти ничего не скрывая, то, что со мной приключилось.

— А твой дорогой отец знает?

— Боже упаси, — сказал я.

— Но ведь он все равно узнает, когда Алессандро дисквалифицируют. И тогда поймет, чем он тебе обязан.

— Я не хочу, чтобы он понимал, — ответил я. — Он только станет еще больше меня презирать.

— Хороший у тебя отец.

— Какой есть.

— Об Энсо ты того же мнения?

— Принцип тот же. — Я улыбнулся.

— Ты — псих, Нейл Гриффон. На столь веский аргумент мне нечего было возразить.

— Когда он выходит из больницы? — спросила Джилли.

— Точно не знаю. Надеется скоро встать. Потом неделя-другая физиотерапии, и ему выдадут костыли. Он думает вернуться домой до скачек в дерби.

— А ты что будешь делать?

— Не знаю, — ответил я. — Но у нас есть целые три недели, опасности никакой, так что... хочешь приехать в Роули Лодж?

— Видишь ли... — сказала она.

Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.

— Дело твое.

— Нет, что ты. Я приеду в среду.

Вернувшись в Ньюмаркет, я, прежде чем войти в дом, обошел манеж. Мирный пейзаж, освещаемый мягким закатным солнцем перед вечерними сумерками. Золотистые кирпичи, теплые на ощупь; распустившиеся цветы на кустах, а за зелеными свежевыкрашенными дверьми шесть миллионов фунтов стерлингов, в полной безопасности уплетающие вечернюю порцию овса. Тишина во всех конюшнях, рысаки-победители в денниках, атмосфера благополучия и вечного спокойствия.

Скоро меня здесь не будет, и память об Энсо и Алессандро канет в Лету. Когда вернется отец, прошедшие три месяца покажутся странным сном. Отец с Этти и Маргарет займутся обыденными делами, а я буду узнавать знакомые клички лошадей в газетных сообщениях.

Я еще не знал, что буду делать. Мне, конечно, очень полюбилась работа тренера, может быть, я решусь открыть свои собственные скаковые конюшни. Я не хочу заниматься антиквариатом и теперь уже совершенно определенно не вернусь к Расселу Арлетти.

Я подошел к Архангелу, которого больше не охраняли агенты, собаки и фотоэлементы. Гнедой жеребец поднял голову от кормушки и вопросительно на меня посмотрел. По нему было видно, что скачки дались ему не слишком легко, но жеребец выглядел здоровым и сильным, и вполне вероятно, он еще принесет своему банкиру победу в дерби.

Вздохнув, я сделал шаг к двери и вдруг услышал, как в конторе зазвонил телефон. Владельцы часто беспокоили меня воскресными вечерами, но на этот раз звонили из больницы.

— Нам очень жаль, — несколько раз повторил голос на другом конце телефонного провода. — Очень жаль. Очень жаль.

— Но он не мог умереть, — растерянно сказал я. — Он прекрасно себя чувствовал сегодня утром. Я был у него сегодня, и он прекрасно себя чувствовал.

— Это случилось сразу же после вашего ухода, — сказали мне. — Через полчаса.

— Но почему? — Смысл сказанного никак не укладывался в моей голове. — У него ведь была сломана нога... и кость уже срослась.

Может быть, я хочу поговорить с лечащим врачом, спросили меня. Да, хочу.

— Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил, — вызывающе сказал я. — Требовал судно.

— Ах, да. Конечно, — с профессиональным сочувствием произнес высокий мужской голос. — Типичный... гм-м... симптом легочной эмболии. Требовал судно... очень типично. Но не сомневайтесь, мистер Гриффон, ваш отец умер очень быстро. Не мучался. В течение нескольких секунд. Да.

— Что такое, — спросил я, чувствуя нереальность происходящего, — легочная эмболия?

— Сгусток крови, — немедленно ответил он. — Тромб. К сожалению, часто встречается у пожилых людей, надолго прикованных к постели. А перелом вашего отца... гм-м... это ужасно, ужасно, но часто встречается... к сожалению. Смерть из-за угла, как говорится. Но быстро, мистер Гриффон. Очень быстро. Поверьте, мы ничего не могли сделать.

— Я верю.

«Но ведь это невозможно, — подумал я. — Он не мог умереть. Я разговаривал с ним сегодня утром...»

Больница ждет моих указаний, мягко напомнили мне.

Я невнятно пробормотал, что пошлю кого-нибудь из Ньюмаркета. Гробовщика из Ньюмаркета, чтобы он отвез тело домой.

В понедельник я говорил не умолкая. В полиции. В Жокей-клубе. С дюжиной владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.

Говорил и говорил.

Маргарет справилась с дополнительной нагрузкой так же хладнокровно и спокойно, как решила дело с Сузи и ее подругой. «А подруга Сузи, — сообщила она, — доложила, что Алессандро не выходил из номера с той субботы, когда полиция его туда доставила. Он ничего не ел, ни с кем не разговаривал и всем отвечал, чтобы его оставили в покое. Мама подруги Сузи сказала, что ей это все равно, но так как у Алессандро никогда не было своих денег, а счет оплачен только по субботу, они хотели попросить его освободить помещение».

— Передайте маме подруги Сузи, что у Алессандро есть деньги в Роули Лодж и что в Швейцарии он будет очень богатым человеком.

— Будет сделано, — ответила Маргарет и тут же позвонила в «Форбэри Инн».

Этти взяла на себя руководство утренней и вечерней проездкой и заодно отправила несколько лошадей на скачки в Бат. Вместе с лошадьми уехал Вик Янг и, вернувшись, долго ругал ученика, скакавшего вместо Алессандро на Пуллитцере, утверждая, что он не стоит ломаного гроша.

В полиции я рассказал все, что произошло в субботу утром, и ничего более. «Энсо недавно прибыл в Англию, — объяснил я, — и вбил себе в голову, что его сын должен участвовать в скачках на Архангеле». У них не было причин мне не верить, а я не видел смысла говорить всю правду.