Алекс Ровира - Последний ответ Страница 37

— А вам известно, что означает это «а»? — спросил я.

— Это не известно никому, — ответила Мерет, скрестив руки на груди. — А уж мне тем более. Я работаю в администрации центра. Я не физик.

Чтобы не обижать чиновницу, я заново переписал формулу в «Молескин», изображая величайшую заинтересованность.

— Теперь мне пора проститься, — объявил я. — Кажется, ближайший поезд…

— А я думала, вы хотели посмотреть нашу находку.

— Разве находка — это не формула?

— Формула находится здесь со дня смерти Эйнштейна. — Мерет коротко и сухо хохотнула. — Я имела в виду вот эту картину. Посмотрите внимательно, ничего необычного не замечаете?

Она указала мне на маленький рисуночек, висевший между двух книжных шкафов. На нем был изображен старый трансатлантический лайнер, окруженный бурными волнами, быть может, тот самый, на котором великий физик добирался до Америки. Я поискал в правом нижнем углу подпись художника, надеясь увидеть имя Эйнштейна, но ничего подобного там не было.

Я обратил на это внимание Мерет, и та ответила:

— Есть много неподписанных картин, особенно тех, которые служат лишь для украшения. Но здесь все не так просто. Присмотритесь хорошенько…

Я, заинтригованный, подошел поближе и не нашел ничего странного ни в корабле, ни в море, ни в небе. Отойдя на несколько шагов назад, чтобы увидеть все целиком, я заметил, что линия горизонта слегка съезжает направо вниз, словно бы художник немного наклонял голову, работая над картиной.

Не спросясь у чиновницы, я поднял левую сторону изображения на несколько миллиметров, так, чтобы морская линия сделалась совершенно горизонтальной. И тогда из-под картины что-то выпало.

— Вот так мы его и нашли, — с гордостью произнесла Мерет, поднимая с пола малюсенький конвертик. — Мистер Альберт устроил за рамой крохотный паз, содержимое которого выпадает, только если наклонить картину, как это проделали вы. Хитро задумано, вам не кажется?

Женщина осторожно передала мне из рук в руки конвертик, похожий на те, которые много лет назад использовались для первого причастия.

— Только мне и директору центра известно об этой маленькой тайне. Вы становитесь третьим посвященным. Это право заработано вами, поскольку вы проделали столь долгий путь.

Я аккуратнейшим образом раскрыл конверт, на котором стояла погашенная марка непонятного происхождения. Изнутри я выудил старенький листок, свернутый в несколько раз. Развернув его, я различил тот же почерк, что и на открытке из Кадакеса, только не такой уверенный, как будто детский. Спина моя покрылась холодным потом, руки чуть дрожали, когда я читал это послание.

Тринити, 3 января 1955 года

Пустыня столь велика, а надежда на новую нашу встречу столь мала!

Я часто вспоминаю твои слова: существует сила более могущественная, нежели всемирное тяготение, магнетизм и расщепление атома. Наша человеческая миссия — отыскать ее и приручить, чтобы осветить весь мир.

Если такая сила существует, освобождать ее нужно именно здесь, в самом печальном месте на земле. Поэтому мы остаемся.

Вечно твоя,

50

Второй посетитель

Наука — это вера в невежество ученых.

Я аккуратно перенес в свою записную книжечку текст короткого письма. Мне очень хотелось поделиться своим открытием с Сарой! Затем чиновница вернула бумажку в тайник за картиной.

— Мы предпочитаем убирать ее на место. Если Альберт решил хранить письмо здесь, то кто мы такие, чтобы выставлять на всеобщее обозрение его личную жизнь? Хотя нам даже неизвестно…

Речь ее прервало пение сверчка. Хозяйка, извиняясь, всплеснула руками, потом извлекла из своего форменного жилета миниатюрный мобильник, который и звонил.

Мерет покраснела, отвечая своему собеседнику:

— Простите, профессор. У меня тут первый утренний посетитель, и я не уследила за временем. Теперь я к вам спускаюсь.

Отключив связь, она, все так же краснея, объяснила мне:

— Я напрочь забыла, что у нас сегодня утром еще одно посещение. В этот кабинет хочет попасть один профессор физики, друг нашего директора. Будьте любезны, я покажу вам обратную дорогу.

Пробарабанив эти фразы, Мерет совсем ненадолго закрыла стеклянную дверь в кабинет и устремилась в путь по стерильно чистым институтским коридорам. Следя за ней, я раздумывал, в каком же штате находится город Тринити, из которого полвека назад Эйнштейн получил письмо от своей внучки Милевы.

Казалось, наши подозрения о существовании второй Милевы Эйнштейн обрели серьезное обоснование. Разумеется, вряд ли она все еще жива, но обследование города, который она назвала самым печальным местом на земле, помогло бы нам свести все нити воедино. Одновременно я размышлял, имеет ли эта таинственная сила, о которой шла речь в письме, какую-нибудь связь с формулой, явленной мне уже трижды.

Ломая голову над такими вот вопросами, я добрался до главного входа, где чиновница из института уже встречала нового посетителя. Прощаясь с Мерет, я вдруг сообразил, что мы с ним знакомы. Он тоже ошарашенно смотрел на меня.

Это был Павел.

Он обратился ко мне по-испански, чтобы чиновница не поняла, о чем мы говорим. Впрочем, этот язык известен миллионам жителей США.

— Не ожидал встретить вас так далеко, — произнес он, не скрывая своего раздражения.

Мерет отошла на несколько шагов, притворившись, что изучает входящие на своем телефоне. Она будто опасалась, как бы наша беседа не переросла в потасовку.

— Откровенно говоря, и я тоже. Однако все не так уж и странно. В конце концов, это обязательное место для паломников, изучающих жизнь Эйнштейна. Рано или поздно здесь обязан побывать каждый.

Павел рассматривал меня сквозь свои толстенные очки как опасный вид насекомого. Мне показалось, что с последней нашей встречи под его выпученными глазами прибавилось морщин, хотя прошло-то всего три недели.

«Быть может, в эти недели он мало спал, — подумалось мне. — Или же для всех нас, втянутых в эту авантюру, не считая уже покойных, время ускорило свой бег».

Мерет Фолькенверг подошла к доктору физических наук Краковского университета и предложила ему начать экскурсию. Я задался вопросом, уж не станет ли Павел четвертым человеком, которому откроется маленькая тайна, а его неприветливый взгляд сделался вдруг наигранно-дружелюбным.

— Раз уж мы оба ищем одно и то же, предлагаю нам вместе пообедать и поделиться нашими открытиями.

— Простите, на двенадцать у меня назначена встреча, — солгал я.

Мне вовсе не улыбалось делиться своими предположениями с этим циником-рационалистом, однако он решил не сдаваться:

— Тогда встретимся вечером. Я отведу вас в таверну, где наливают лучшее пиво во всем Принстоне.

— Я бы с удовольствием, однако боюсь, что нашу беседу придется отложить до другого раза. Я здесь всего на один день и уже распланировал свой график вплоть до восьми часов вечера, — снова наврал я, озадаченный этим внезапно возникшим интересом. — Потом я должен возвращаться в Нью-Йорк. Там у меня также назначена встреча.

Теперь Мерет смотрела на Павла, сурово скрестив руки на груди, а он вновь хитроумно атаковал меня:

— На чем вы приехали в Принстон?

— На поезде.

— Вот и прекрасно, тогда вернемся вместе на машине, которую я арендовал. Я тоже вечером еду в Нью-Йорк. Завтра мне нужно самолетом возвращаться в Европу.

Дальше изобретать отговорки было бы нелепо. Если этот ученый муж желал мне что-то рассказать, то это нам только на руку. Я же, со своей стороны, мог ограничиться самыми смутными намеками.

Я в одиночку пообедал в «Макдоналдсе», побродил по студенческим книжным лавкам, пару раз позвонил Саре, но все время наталкивался на автоответчик ее мобильника.

Чтобы убить время, я на остаток вечера обосновался в «Смолл уорлд», маленькой кафешке в принстонском Даун-тауне. Череда моих уверток не только не освободила меня от Павла — теперь я был вынужден весь день дожидаться его в городе.

В отличие от девяноста девяти процентов американских баров в «Смолл уорлд» царила неформальная атмосфера и официанты не набрасывались на посетителя каждую четверть часа, заставляя что-нибудь приобрести. В итоге мне удалось провести вечер всего за тремя кружками пива, роясь в листках рукописи Йосимуры.

Мое внимание привлек случай с одним журналистом. Тот заловил Эйнштейна на выходе из института и задал вопрос, на который физику приходилось отвечать уже тысячу раз: «Не могли бы вы объяснить мне теорию относительности?»

Эйнштейн ответил вопросом на вопрос: «Не могли бы вы объяснить мне, как жарить яичницу?»