Мария Семенова - Преступление без срока давности Страница 38

— Знаю я, чего ты хочешь, Сергей Петрович, — начальство ознакомилось наконец с содержимым хрусталевского дипломата и, задумчиво потерев нос, сняло с него очки, — генеральской крови жаждешь, а тренировочный центр сровнять с землей. Ведь верно?

— Все правильно. — Так и не допив, Плещеев поставил стакан и оторвал взгляд от телеэкрана. — То, что Шагаев-старший покрывал художества сынка, понятно — наследник все-таки. Однако, хотя его прямые связи с наркоструктурами не установлены, не знать о действующей фабрике он не может, не тот человек. Слишком умный и властный, а значит, имеет свой интерес..

— Да, генерал в самом деле человек серьезный. — Начальство водрузило очки на свой несколько покрасневший нос, и выражение его глаз укрылось от Плещеева. — Но в последнее время что-то не везет ему. Сын погиб третьего дня, вчера заместитель попал в ДТП — лобовое столкновение, от «Волги» мокрое место осталось, а сегодня утром, как на грех, пожар в учебно-тренировочном центре: полыхнула емкость с бензином, кошмар, почти тридцать тонн. Все выгорело дотла, просто черная полоса какая-то.

На некоторое время повисла тишина — ужасы на телеэкране шли с убавленным звуком, — затем начальство вновь сняло очки, и Плещеев заметил, что глаза у него как у хищного зверя в клетке — прищуренные, полные глубоко затаенной ярости.

— Ты ведь знаешь, Сергей Петрович, кто такой Шагаев. Герой отечества, лично Президентом отмеченный и в ответственный момент грудью поддержавший его, — он свою черную полосу переживет. И чихал он на Совет безопасности вместе со всеми секретарями, они еще в гондоне плавали, а он уже лупил прямой наводкой по Белому дому. Вот так, в таком разрезе. Еще чайку? — Начальство потянулось было к кофеварке, но, посмотрев на плещеевскую физиономию, передумало. — Угомонить его очень непросто, а если даже и получится, то потом неприятностей не оберешься. Ты ведь профессионал и знаешь, что тот, кто ищет, всегда находит, было бы только желание. А искать будут с собаками, это ведь не журналиста какого завалить, и, помяни мое слово, отмазывать нас в случае чего будет некому. Так что, Сергей Петрович, здесь явный вариант с дерьмом — не лезь в него, чтобы не воняло, потом до смерти не отмоешься…

«Э-хе-хе… — Семен Натанович Бриль запер дверь подсобки и, выбрав пустую бутылку с этикеткой посолиднее — „Хеннесси“ для особо важных персон, принялся цедить в нее из грелки коньячный спирт. — Ах, кус мирен тохес, что за жизнь настала!»

Да, было счастье, да черт унес. Кажется, давно ли приходили «армянские бронепоезда», и что там грелками — кислородными подушками разливал Семен Натанович в порожнюю тару не какую-нибудь там гадость, а настоящий неразбавленный «Арарат», то ли три, то ли пять звездочек, не важно, весь коньяк тогда был из одной бочки. «А что сейчас — тьфу!» Сморщившись от резкого спиртового запаха, аксакал стойки нюхнул из бутылки и поплелся на рабочее место. Плевать, для «Спермы старого пожарника» сгодится и не такое.

Внизу, на танцполе, буйно корежилась отведавшая «фараона» молодежь, пахло гашишем, женским потом и скандалом, и когда тот наконец разразился, да не просто в виде хипежа, а натурального битья по морде, Семен Натанович вздохнул: «И это ж таки наша смена!»

Настроение у него было хуже некуда: мало того что появилась новая разновидность наркоты и алкоголь вообще всем сделался до фени, так уже вторую смену не выходила на работу посудомойщица. Сука рваная Нинка, падла грязная и несознательная. Просто взяла и испарилась, на пару со своей сестренкой, недоразвитой Розкой, — сгинули. А директор прямо так и сказал: «Не дергайся, Семен, и сиди на жопе ровно, крыша их трудоустроила, она им и расчет дала. Не вошкайся пока».

«А чашки, едрена вошь, кто будет мыть?» Яростно выругавшись, бармен облагородил разбодяженное пиво щепоткой соды — для пены, чтобы никакая сволочь не придралась, и в это время раздалась телефонная трель.

— Семен Натанович, к тебе сейчас подойдет барышня, будет работать посудомойкой. — Директор начал разговор в официальном тоне, и это означало присутствие поблизости посторонних. — Введи в курс дела, так сказать, личным примером, не обижай…

«Сподобились наконец». Мученик барной стойки повесил трубку и приготовился к самому худшему: снова пришлют задрыгу какую-нибудь. За что караешь, Господи?

Обстановка нездоровая, музыка грохочет, накурено, а главное, тяги никакой. Нет, к чертовой матери, видел он эту работу в гробу и в белых полотняных тапочках…

— Салют, папа, я от бугра. — Безрадостный поток его мыслей прервался с появлением фигуристой ложной блондинки. Прищурившись блядским глазом, красотка улыбнулась во всю парцелановую пасть: — Впрягаюсь в пахоту ложкомойницей. Чего тебе помыть, папа? — И сделала похабный жест изящной ручкой с длинными зелеными ногтями.

— Работница, мать за ногу!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Заканчивался лунный месяц Рамадан, девятый по исламскому календарю. Вот уже четвертую неделю все правоверные каждодневно постились «с момента, когда можно отличить белую нить от черной, и до захода», — видимо, надеялись попасть после смерти в рай через рийан, ворота, открытые лишь тем, кто соблюдает умеренность.

«Нет уж, на хрен. — Доктор Йоханнес Лепето скривил в улыбке толстые, вывороченные наружу губы и, глянув на стоявшее еще высоко солнце, с удовольствием хватанул „Мартеля“. — Какую, к едрене фене, можно требовать умеренность от человека, закончившего Университет имени Патриса Лумумбы!» Поучился бы в нем сам Мухаммед, так и он бы привык пить все, что горит, и трахать все, что шевелится. А что уж говорить о дальнем потомке вождей племени атси, ныне ставшем президентом Республики Серебряный Берег. Однако доктор Лепето был не настолько глуп, чтобы открыто оскорблять наследие проклятого колониального режима, доставшееся в виде официальной государственной религии. Просто когда он под водочку жрал любимые свиные отбивные и пользовал сладких, как цветочный нектар, маленьких девочек, то делал это не как правоверный мусульманин, а как наследник веры далеких предков, поклонявшихся духам воды и земли. А те, помнится, бременем моральных ценностей не тяготились — жили весело. Бывало, вырвав у черного буйвола плечо и загоняв его в краале до смерти, брали они в руки копья-ассегаи и шли воевать с соседом, жившим неподалеку племенем мавади. Велись боевые действия с размахом и переменным успехом, на свежем воздухе разгорался аппетит, и на привале победители готовили кускус из побежденных.

Вот это была жизнь, а сейчас что? Тьфу! Сам доктор Лепето уже не носил мучу и мало чем походил на мужественных воинов атси, разве что татуировкой, говорившей о принадлежности к племенной знати и выполненной в виде королевской кобры, обвившей его чресла и исчезавшей в иссиня-черном заду. В свое время благодаря этому царскому знаку он был жутко популярен среди университетских долбежек, — «Эй, Снежок, покажи гадюку в жопе!» — и, вспомнив свое привольное житье в рэсэфэсээрии, президент Серебряного Берега налил себе «Мартеля» по второй.

«Москва, как много в этом слове… Только чего?»

Не поморщившись — привычка, — он проглотил коньяк и закрутил широким, раздвоенным на конце носом от залетевшей вместе с ветерком вони из давно не чищенного канала. «Да ничего хорошего — Москва бьет с носка. Из девятимиллиметрового ствола…»

Помнится, для торжества всемирной революции срочно понадобилась жирная желтая глина, найденная не так давно неподалеку от священного вулкана Катомби, однако получить урансодержащее сырье советская держава желала в качестве подарка, то бишь на халяву. А когда американцы предложили доктору Лепето приемлемую цену и осчастливили задатком, сразу же от рук неведомых убийц погиб единокровный президентский брат, главнокомандующий войсками генерал Ингози. Профессионал класса «мастер» вышиб полководцу мозги быстрее, чем его охранники сумели протереть свои, и все это здорово напоминало ультиматум: или вы, господин президент, в добром здравии с медленной скоростью отправитесь в коммунизм, или в бледном виде быстро попадете к духам предков вслед за вашим родственником.

«Нет уж, социализм все же лучше семейного кладбища». Доктор с ненавистью посмотрел на оранжевый блин солнца, лишь наполовину погрузившийся в океан, и сглотнул обильную слюну — повар-араб наготовил разносолов, но поесть по-настоящему раньше наступления ночи удастся едва ли: пророк, видите ли, не велел. Чтобы приглушить чувство голода, Лепето вытащил из холодильника брусок шпика, восхитительно розового, густо посыпанного сверху ароматным красным перцем, отхватил ножом-толлой солидный шмат и, как следует приложившись к «Мартелю», принялся жевать. Да, что бы там ни говорили империалисты, но и у социализма есть свои прелести — сибирские пельмени со сметаной и уксусом в сопровождении «Столичной» водочки, например.