Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия Страница 38

— А вам и не надо ничего уметь, — улыбнулся, тем не менее, он, снова вкладывая в улыбку все свое обаяние, — надо только быть самой собой и уважать желания гостей.

— Я попробую.

— Тогда оставайтесь здесь, — Лева зорко оглянул зал: кажется, все в порядке, — а я пойду встречу коллег…

Самсут поднялась с пола, положила на место ставший теплым гранат и застыла, не зная, как правильней в таких случаях: непринужденно сидеть на диване или стоять у входа. Но пока она раздумывала, послышались шаги, и в зал шумно ввалились двое — уже виденный ею «этнический бандит» и лысый толстый коротышка в коротких шортах, открывавших его кривые волосатые ноги. Самсут сделала неуверенный шаг им навстречу, но ее опередил вбежавший Лев.

— Вот видите, Гусейн Самедович, все в порядке, — быстро заговорил он. — Все как обещано. Коньяк ваш любимый, халлуми и даже морковочка корейская. Что же вы, Самсут, стоите? Принимайте гостей.

Самсут постаралась как можно любезней проводить парочку до стола и усадить их. Однако вместо того, чтобы сесть, коротышка подошел к ней едва не вплотную и принялся долго пристально разглядывать ее, словно она была вещью. Затем издал какой-то неопределенный звук и прямо пальцами ухватил щепоть моркови. Жирные брызги попали на футболку Самсут.

— Морковка — вах, для глаз полезна, чтобы таких красавиц легче было рассматривать, — благодушно прочавкал он.

— И то правда, дорогой. Морковка — она всем полезна. Никто ведь не видел кролика в очках? — хихикнул «бандит».

Все трое расхохотались, но Гусейн снисходительно, а «бандит» и Лев — подобострастно.

Самсут натянуто улыбнулась, но ей стало как-то не по себе. Подобных людей она видела только по телевизору в сериалах, да и то ей всегда казалось, что они — выдумка, и ничего подобного в жизни не существует.

— А ты чего не смеешься? — глянул на нее Гусейн. — Смеяться надо. Шутка. — И вдруг прямо грязной в масле рукой хлопнул ее пониже спины.

— Вы что… — начала было Самсут, но Лев, заминая случившееся, первый подал пример и сел за низкий стол, за ним упали и остальные двое. Самсут присела чуть в стороне и с ужасом смотрела, как они начали есть руками, чавкая, вытирая пальцы о ковер и одежду… Правда, Лев лишь задумчиво кусал персик.

— Что не ешь? — между двумя кусками мяса потребовал у него Гусейн. — Пузо боишься нажрать, а, Абрамыч? Не бойся! Вон меня вчера старый Михалис упрекнул, что шея у меня толстая, — Гусейн ласково погладил себя по загривку, отчего на воротнике его гавайки повис какой-то кусок. — А я ему говорю, знаешь присказку: спросили как-то у волка, почему у тебя шея толстая? А он отвечает — да потому, что я сам о себе забочусь! — Коротышка опять затрясся от смеха и, схватив тонкогорлый старинный кувшин, сделал несколько глотков прямо из него. Вино так и булькало у него под волосатым кадыком.

Самсут почувствовала, что ей сейчас станет дурно и, не дай бог, вытошнит.

— Вы извините, — едва сдерживаясь, сказала она, и почему-то вдруг соврала, — но у меня самолет завтра рано утром, поэтому мне пора уходить.

«Бандит» бросил на Льва удивленный взгляд, а Гусейн расхохотался.

— Да и правда, отведи девку поспать, Абрамыч, нам не к спеху!

Каменея спиной, Самсут поспешно вышла в темный коридор. Следом выскочил Лев.

— Отвезите меня в отель, немедленно, прошу вас.

— Но наш деловой разговор?

— Я передумала… мне ничего не надо… — бормотала Самсут, стремясь только к одному — как можно быстрее уехать отсюда, не видеть этих отвратительных сальных морд.

— Но я выпил, я не могу сесть за руль, здесь с этим очень строго, даже ночью. Вы только успокойтесь, мы все успеем. Сейчас я провожу вас в вашу комнату, и спите спокойно до рассвета, а там мы быстро договоримся, и я отвезу вас… в аэропорт.

— Хорошо, — сдалась Самсут, решившая вовсе не ложиться и, как только чуть рассветет, попытаться пешком добраться до «Афродиты».

Ни желания, ни сил осматривать комнату, куда привел ее Лев, у Самсут уже не было. Она даже не стала включать свет, а прямо в чем была и прилегла на широкую кровать. От белья как-то удушающе пахнуло миртом, и ее снова затошнило. Она пересела в кресло у открытого окна, стараясь только ни о чем не думать и не заснуть. В окне угадывались очертания гор, и, тяжело вздыхая, дышало море. «Вот, вот как наказывается глупая самонадеянность или… инфантильная романтичность, что практически одно и то же, — вертелось у нее в мозгу. — Вся эта анонимка была устроена для того, чтобы привезти меня в этот бордель, — а что же это, если не бордель? Уж не собирались ли они меня?.. — с ужасом подумала Самсут, не смея даже в мыслях закончить этого своего предположения. — Но я никогда не думала, что для этого надо пускаться в такие сложности и такие траты. И… еще и играть на моем армянском происхождении? Нет, тут все-таки что-то не так. Этот Лев, конечно, не главный, а так, инструмент, главный у них — эта жирная тварь. Но зачем я ему? Просто переспать? Он может купить женщин гораздо лучше и моложе меня и дешевле, чем стоит один только тур на Кипр. Что за чушь… — Самсут чувствовала, что голова у нее раскалывается от благовоний и нерешаемых вопросов, — „Вышла она из сада, прижимая к своей груди…“ — снова застучали так некстати привязавшиеся строки. — Но что же дальше?»

И словно отвечая на ее вопрос, в двери заскрипел выдираемый замок, после чего в комнату ввалился Гусейн, распространяя запах пота, жира, табака и похоти. Даже в темноте Самсут казалось, что она видит пузырящуюся на толстых губах слюну.

— Ну, где ты, птичка? — рыгнув, позвал он. — Наконец-то я до тебя добрался.

Самсут стояла в простенке, стараясь не дышать. Он пьяный, и, как только он отойдет от дверей, можно попробовать проскользнуть и выскочить… Но… там «бандит» и… Эллеон.

Тяжелая туша приближалась, вытянув руки, как при игре в жмурки. Самсут набрала воздуха и нырнула под приближавшуюся руку, но тут же оказалась схвачена — увы! — она не рассчитала низкого роста коротышки.

— Вах, персик! — Вторая рука уже лезла за пазуху. — Гусейн не обидит, Гусейн хорошо платит, — бормотал его темный чесночный рот. — Разве Левка не сказал тебе? Сколько он тебе обещал?

Если бы Гусейн не упомянул имени человека, которому она всего лишь каких-то пару часов назад готова была отдаться, Самсут, может быть, еще попыталась бы бороться, звать на помощь и, вообще, делать то, что делать в таких случаях почти всегда практически бесполезно, — но упоминание о Левке вдруг окончательно прояснило для Самсут всю ситуацию.

Она бессильно опустила руки, дала повалить себя на кровать. «Сама виновата… Дура… дура… дура…» — стучало у нее в висках. Толстая рука судорожно шарила у нее под платьем, задирала подол до ушей.

Самсут закрыла глаза.

«Сейчас меня вырвет прямо на этого вонючего козла…» Эта мысль почему-то вызвала у нее приступ истерического, икающего смеха.

— Давай-давай, красавица… — пыхтел Мамедов, вдавливая ее в матрас своим толстым потным животом. — Сделай хорошо, давай, да…

Все кончилось не успев толком начаться. Мамедов отвалился от нее, дыша часто и хрипло. Его необъятное пузо ходило ходуном.

Самсут приподнялась, поддерживая подол и с омерзением ощущая отвратительную слизь на бедрах, на тонкой полоске трусиков. «Даже „танго“ стащить не успел, половой гигант! — с облегчением подумала она. — Ладно, мы свое отработали, пора и честь знать…» Неслышно ступая по ковру, она двинулась по комнате в поисках душа.

— Ты куда, драгоценная? — послышалось с кровати. — Еще не повеселились, да? Гусейн отдохнет немного — и повторим, да?

Он протянул волосатые руки и вновь повалил Самсут на кровать. На сей раз сверху оказалась она.

— Ребят позовем, вместе веселей, да? — пыхтел Гусейн, покрывая ее лицо слюнявыми поцелуями. — Втроем любишь? Вчетвером любишь, да?.. Один сверху, один снизу, один по-французски…

Это было уже слишком. В голове Самсут что-то щелкнуло: стиснув зубы, она одной рукой стала отдирать от себя лицо Гусейна, а другой, выгнувшись назад, потянула со столика, стоявшего около окна, подсвечник…

В удар она вложила всю свою обиду, все унижение от обмана, всю боль за испорченный праздник острова любви. Послышался непереносимый для слуха нормального человека хруст, Гусейн прохрипел и стал оползать, цепляясь за ее одежду.

«Теперь — только в окно!» Самсут наклонилась, пытаясь рассмотреть место под окнами — там чернели какие-то стриженые кусты, и она, не позволяя себе рассуждать и рассчитывать, прыгнула вниз.

К ее удивлению, она лишь слегка рассадила себе руки и ноги. Надо к морю, к морю, а там по берегу, на суше она запутается в дорогах, а с моря должно быть видно зарево Пафоса. И она побежала, побежала прямо на отдаленный шум волн, а в голове ее вдруг всплыло окончание печальной песенки: