Михаил Черненок - Последствия неустранимы. Жестокое счастье Страница 38

— Три тысячи… — И, вроде полюбовавшись произведенным эффектом, с усмешкой добавил: — В долг попросил Головчанский, чтобы с девочками отдохнуть на юге.

— Не многовато ли для месячного отдыха?

— По русской пословице… хозяин — барин.

— Вам известно, что этого «барина» уже нет в живых?

— Жалко, конечно, человека.

— А деньги?..

— Чего деньги жалеть… — Алексанян указательным пальцем постучал себя по лбу. — Будет башка на плечах — будут деньги.

— А за какие «шутки на Кавказе башку отрывают»? — внезапно спросил Бирюков. Заметив в жгучих глазах Алексаняна мелькнувшее недоумение, быстро продолжил: — Дело, Хачик Геворкович, складывается печально. Головчанский умер, как принято говорить в народе, не своей смертью…

— Я убивал его, да?! — выкрикнул Алексанян.

— Вы оказались в числе подозреваемых. Если будете отделываться шутками и вилять в показаниях…

— Ну, пошутил я с Головчанским насчет башки. Понимаешь, да?.. Честно, пошутил… Зачем мне его башка? Я добросовестно зарабатываю свои деньги, вместе с бригадой кручусь белкой в колесе…

— И три тысячи швыряете ни за понюшку табака? Не верю, дорогой товарищ, что можно с такой легкостью разбрасывать заработанное трудом.

Алексанян промолчал. По его напряженному лицу было заметно, что он ищет убедительный ответ и не может найти.

— Поймите, Хачик Геворкович, стечением обстоятельств вы попали в очень сложную ситуацию, — сделав ударение на слове «очень», снова заговорил Бирюков. — Ведь, если уголовному розыску известно о вашем конфликте с Головчанским, значит, есть свидетели этого конфликта…

— Кто?

— Это не имеет значения.

Алексанян, заметно нервничая, прикурил дорогую сигарету, раз за разом сделал несколько затяжек. Потом исподлобья посмотрел на Бирюкова и сердито бросил:

— Три тысячи — доля Головчанского. Понимаешь, да?..

— Рассказывайте по порядку.

— Чего рассказывать?.. Договор заключил Головчанский со мной на тридцать тысяч, из них пять запросил себе, на лапу. В пятницу, видишь, какой-то начальник из областного Сельстроя приехал, урезал зарплату до двадцати пяти. Двадцать две тысячи надо выплатить рабочим. Остается всего три. Головчанский за них уцепился. Говорит: «Давай! Не отдашь — вообще рассчитаю по голым расценкам, без всяких премиальных. И ни один прокурор тебе не поможет, потому что прежний договор был завышен, незаконный». Я не баран, понимаю: по одним лишь расценкам, без премиальных, получится не больше восемнадцати тысяч. Еще четыре тысячи теряю… А у меня в бригаде Володя Сафарян и Асатур Хачатрян — каменщики шестого разряда, Миша Элоян — маляр-художник с высшим образованием, Рафик Вартанян — штукатур-плиточник по высшему разряду. Всем надо платить самую высокую тарифную ставку. Не смешная шутка получается: мне — бригадиру — на лимонад не остается. Понимаешь, да?..

— Проще говоря, вы с Головчанским по предварительному сговору украли из кассы ПМК деньги и разделили между собой похищенное…

— Почему украли?! Я законно у кассира по ведомости получил! Головчанский это подстроил! Для меня лучше потерять три тысячи, чем семь.

— Вот такие действия квалифицируются как хищение, а не взятка.

— Почему не взятка?! Головчанский вымогал у меня деньги! Понимаешь, вымогал!..

— Не надо, Хачик Геворкович, оправдываться. Я не собираюсь читать вам популярную лекцию о разнице между хищением и взяткой. Неужели опыт прошлого вас еще не научил? Вы ведь уже побывали в суде. Каким образом удалось тогда доказать свою невиновность?

Алексанян нервно затянулся сигаретой. Выпустив густое облако дыма, хмыкнул, помолчал:

— Тот начальник ПМК — большой дурак. Шашлык уважал, коньяку море мог выпить — только наливай! За столом болтал о деле, магнитофон слушал. Я беду чуял… Поэтому, когда надо, не ту клавишу магнитофона нажимал. Следователь магнитофонную запись послушал, судьи послушали — всем стало понятно, какие условия навязывал мне начальник перед заключением договора.

— Какие же там были условия?

— Он сразу мне заявил: «Хочешь получить выгодную работу — клади на бочку семь тысяч». Пришлось выложить из собственного кармана…

— Вот видите: там вы рассчитались из собственного кармана, а с Головчанским — из государственного…

— Какая разница?

— Большая. Разговор с Александром Васильевичем тоже на магнитофоне записан?

— Нет… Этот хитрый, собака, был. Один на один беседовал, без магнитофона.

В показаниях Алексаняна имелась доля несомненной истины: три тысячи сторублевыми купюрами перекочевали от Хачика к Головчанскому, конечно же, не без согласия последнего.

Выяснилась и причина, почему Головчанский не уехал в Новосибирск с вечерней электричкой. Оказывается, еще утром в пятницу он предупредил Алексаняна, чтобы тот принес деньги на вокзал. Алексанян обещал это сделать, но, когда узнал от бухгалтера, что прежний договор с ним расторгнут, решил деньги не отдавать и на вокзал не пошел. Видимо, не дождавшись до отправления электропоезда обещанных денег, Головчанский поставил чемодан в камеру хранения и заявился на дачу, чтобы «выяснить отношения» с бригадиром.

— Здесь вы и передали ему три тысячи? — спросил Бирюков Алексаняна.

— Здесь и передал.

— Свидетелей, понятно, не было?

— Головчанский не баран, чтобы при свидетелях такие куски брать.

— Сделку не «обмыли»?

— Предлагал он бутылку «Плиски» открыть. Только зачем мне это надо было, чтобы в лицо ему плюнуть, да?.. Собрал бригаду — ушел с дачи. Больше Головчанского не видел.

— Кстати, сколько бригада заработала на строительстве его дачного дворца?

Алексанян сплюнул:

— Дырку от калача заработали! Обещал полторы тысячи — теперь кушай с маслом то обещание.

Бирюкову оставалось сделать последнее, установить алиби Алексаняна, и он спросил:

— Где, Хачик Геворкович, провели ночь с пятницы на субботу?

— Где хотел, там провел… В гостинице, конечно, ночевал. Там мы живем, понимаешь, да?..

— Понимаю, — сказал Антон и попрощался.

Районная гостиница занимала двухэтажный небольшой особнячок. В пустующем вестибюле за полированным барьерчиком с табличкой «Дежурный администратор» седая старушка скучающе рассматривала иллюстрации в «Огоньке». Она обрадовалась неожиданному собеседнику и, когда Бирюков поинтересовался предыдущим ее дежурством, не задумываясь, ответила, что дежурила всю пятницу до девяти часов субботнего утра, поскольку, мол, сегодня понедельник, а дежурят администраторы в гостинице по суткам через двое суток отгульных.

— Строители у вас живут? — спросил Антон.

— Из армянев которые?.. — уточнила старушка. — Это давние наши постояльцы. Считай, третий год с мартовской оттепели до зимних заморозков здесь проживают.

— Ну и как они?

— Смирные, трудовые ребята. Занимают пятиместную комнату, расплачиваются всегда за месяц вперед. Не хулиганят, спиртные напитки не распивают, подружек не приводят. Они зарабатывать в Сибирь приезжают. Чуть свет забрезжит — уходят на стройку, возвертаются потемну. Дармовых денег, сынок, государство платить не станет, а зарабатывают армяне шибко даже хорошо. По четыреста-пятьсот рубликов ежемесячно семьям отправляют, да еще сотни по две на пропитание здесь остается.

— Алексаняна знаете? — опять спросил Антон.

— Фамилии-то у них на один манер, несподручно запоминаются, а по именам да в лицо каждого знаю. Примелькались уже за три года.

— Хачиком его зовут.

— Здоровый молодой мужчина? Знаю Хачика, за старшего у них.

— Не помните, с пятницы на субботу он ночевал в гостинице?

Старушка наморщила узенький лобик и неторопливо принялась перечислять:

— Асатур допоздна беседовал со мной про семейные дела, после спать отправился. Володя ходил в кино, возвернулся в гостиницу близко к одиннадцати. Рафик с Мишей, считай, до часу ночи за шахматами сидели. Хачик в пятницу вечером пришел с работы вместе со всеми, сердитым здорово был… Вскорости принарядился и… Нет, Хачик в гостинице в ту ночь не ночевал. Субботним утром раненько заявился, в самый ливень.

«Что и требовалось доказать», — невесело подумал Бирюков, а вслух спросил:

— Где он загулял до утра?

— Такой же вот вопрос ему задала, а Хачик… — Старушка внезапно осеклась… — Ой, чего-то я путаю…

— Что именно?

— Склероз проклятый… Это в другой раз Хачик не ночевал в гостинице, а с пятницы на субботу здесь был, здесь!..

— Вы, пожалуйста, не обманывайте меня, — попросил Бирюков.

— Зачем мне тебя обманывать…

Старушка отвела глаза в сторону и приложила сухонькую ладонь к седому виску, словно хотела стыдливо прикрыться от взгляда Бирюкова. Пришлось Антону проявить дипломатические способности, и он все-таки узнал, что Хачик убедительно просил старушку никому не говорить об его отсутствии в ту ночь, а она вот — по старческой забывчивости — ляпнула правду и теперь опасается, как бы Хачик не сделал ей чего плохого.