Евгения Грановская - Сон с четверга на пятницу Страница 38

– Допустим. Но почему ты их истязала? Почему просто не лишала жизни?

– Потому что, прежде чем человек выздоровеет, он должен пройти через муки лечения. Вы доктор, и должны это знать.

– А почему сжигала тела?

– Зачем сжигала? Хм… Вы ведь сжигаете одежду после заразного больного?

Доктор поморщился от неприятного воспоминания. Потом открыл ящик стола и достал оттуда бутылку с недопитым коньяком.

3

– Не шевелись и не кричи, если не хочешь, чтобы я свернула тебе шею, – тихо и хрипло проговорила незнакомка.

Настя затихла, с ужасом глядя на широкое лицо женщины. Та наклонилась и, чуть прикрыв глаза, втянула ноздрями запах Насти.

– Пахнешь хорошо, – сказала она. – Ни мочи, ни дерьма. Как ты сюда попала?

– У меня в палате… санобработка, – ни жива ни мертва от страха, ответила Настя. Сглотнула слюну и добавила: – Я здесь пробуду до утра.

– Странно, – проговорила незнакомка задумчиво.

– Почему? – тихо пролепетала Настя.

– Потому что ко мне никого не селят. Ты знаешь, кто я?

Настя едва заметно качнула головой:

– Нет. Я… хотела познакомиться. Но вы спали.

– Меня зовут Дарья.

– А меня Настя.

Гизельс коснулась пальцами щеки Насти. Та вздрогнула и вся сжалась, боясь пошевелиться. Дарья усмехнулась.

– Ты боишься смерти?

– Нет, – ответила Настя.

– Я тебе не верю. Все боятся смерти.

– Но я не боюсь.

Некоторое время женщина с интересом ее разглядывала. А затем спросила:

– Почему?

– Потому что смерти нет, – ответила Настя.

Дарья посмотрела ей в глаза и спокойно уточнила:

– Ты сектантка?

– Нет, – сказала Настя.

– Значит, верующая? В церковь ходишь?

– Нет.

На широком лице женщины отобразилось недоумение.

– Тогда с чего ты взяла, что смерти нет?

– Потому что, когда мы умираем здесь, в этом мире, мы все равно продолжаем жить. Только не здесь.

– А где?

– В другом мире. – Настя слабо, чуть заметно улыбнулась. – Там, где все можно исправить.

Некоторое время Дарья Гизельс пребывала в задумчивости. Потом недоверчиво уточнила:

– Значит, есть мир, где я не сижу в психушке?

– Должен быть, – ответила Настя.

– И где мои родители живы?

– Наверное.

Дарья гортанно, хрипло выдохнула.

– Я не убью тебя, – сказала она. – Хотя мне очень хочется. Знаешь, почему?

– Нет, – тихо пробормотала Настя.

– Потому что они хотят, чтобы я тебя убила.

– Они? – Настя прищурилась. – Но зачем?

– Этого я не знаю. – Она снова помедлила и снова уточнила: – Значит, ты не веришь в смерть?

– Смерти нет, – произнесла Настя.

Дарья хмыкнула.

– Понимаю, что ты городишь чушь. Но городишь очень убедительно. Ты давно свихнулась?

– Я не сумасшедшая.

– Само собой. Мы тут все не сумасшедшие. Особенно я, – с иронией добавила она.

Настя села на кровати и взглянула на тускло освещенное лицо Дарьи. Широкие скулы, тонкий нос, пухлые губы. Глаза чуть раскосые, но при этом не по-восточному светлые. Голова коротко острижена, светлые волосы кажутся седыми.

– Ты убивала людей? – спросила Настя.

– Да, – спокойно ответила Дарья. – Но не сразу. Сперва я резала их на куски. А потом сшивала.

Настя почувствовала, как у нее пересохло в горле.

– Зачем?

– Ты этого не поймешь. – Взгляд Дарьи Гизельс стал задумчивым и мечтательным. – Когда я это делала, они еще были живы. Я будто заново их создавала. Как Бог. Макарский сказал, что у меня комплекс Франкенштейна.

– Бог не мучает людей, – проговорила Настя.

– Правда? – Гизельс чуть прищурилась. – Тогда почему ты здесь?

– Не знаю. Видимо, потому что в мире действует не только Бог.

– А кто еще? Уж не дьявол ли?

– Наверное.

– Значит, он сильнее Бога?

– Нет. Просто он… – Настя запнулась, подыскивая слова. – Просто он все время пытается все испортить.

– У него это хорошо получается, – сказала Дарья. – А знаешь почему?

– Почему?

Она снова чуть наклонилась над Настей и проговорила хриплым шепотом:

– Потому что наш мир создал не Бог. Его создал дьявол!

Гизельс тихо засмеялась, и от ее смеха по коже Насти пробежал холодок. Она вновь остро ощутила свою уязвимость и смертельную опасность, исходившую от сумасшедшей, в руках которой она оказалась.

Нужно было снова попытаться ее переиграть, но Настя не знала как.

– Тебе когда-нибудь было их жалко? – спросила она.

– Кого?

– Тех, кого ты…

Настя снова осеклась. «Зачем я об этом говорю?» – пронеслось у нее в голове.

– Тех, кого я убивала? – Дарья покачала головой. – Нет. Мне это нравилось. Я делала то, что делает Он.

– Он?

– Тот, кто создал наш мир. Он сказал, что мы созданы по его образу и подобию. Значит, мы такие же, как он. Он создает людей, чтобы мучить их. И мучает долго, всю жизнь. Я не такая злая. Они страдали всего по несколько дней. А потом я их сжигала.

Гизельс подняла кулак к лицу, раскрыла ладонь и дунула на нее, словно сдувала облачко пыли или пепла.

– Отпускала их на волю, – добавила она.

Настя облизнула сухие губы. Дарья покосилась на нее мерцающими глазами и вдруг спросила:

– Ты там была?

– Где? – не поняла Настя.

– В том мире, где ты счастлива.

– Да.

– Что ты для этого сделала?

– Для чего?

– Для того чтобы попасть в тот мир.

– Не знаю. Я просто засыпала.

– Засыпала? – Дарья подалась вперед. – Сможешь меня научить?

Настя напряженно улыбнулась.

– Не думаю, что я сейчас смогу уснуть, – сказала она. – Доктор давал мне лекарство. «Стиксовит». Но теперь мне его отменили.

– Это лекарство помогало тебе засыпать?

– Да.

Гизельс задумалась.

– Я знаю, что делать, – произнесла она после паузы.

Быстро поднялась с кровати Насти, прошла к своей, нагнулась, приподняла кровать за ножку (Настя удивилась тому, с какой легкостью она это сделала), подцепила ногтями паркетину, убрала ее и что-то достала из паза.

Потом так же быстро вернула паркетину на место и поставила на нее ножку кровати.

Плавно и беззвучно скользнула к Насте, присела на край кровати.

– Вот, смотри, – тихо сказала она и разжала кулак.

– Что это? – не поняла Настя.

– Ключи, – громким шепотом проговорила она. – От решетки, от двери и от шкафа с лекарствами. Я украла их много месяцев тому назад.

Теперь Настя и сама разглядела связку из трех ключей на железном колечке.

– Почему ты раньше ими не воспользовалась?

– Приберегала на черный день.

Настя посмотрела на ключи с сомнением.

– Я не смогу вывести тебя на волю, – сказала она. – Ты же понимаешь.

– Я не хочу на волю. Я хочу туда, где ты была. В другой мир! Ты ведь покажешь мне?

Настя сдвинула брови. Несколько секунд она размышляла, затем спросила:

– Когда?

– Прямо сейчас! – ответила Дарья, сжала ключи в кулаке и поднялась с кровати.

4

Доктор Макарский долил остатки коньяка в стакан и выбросил бутылку в урну для бумаг. Посмотрел на стакан. Тот мягко мерцал в тусклом свете, который давала настольная лампа.

Доктор взял стакан и отпил глоток коньяка. Коньяк жаркой волной пробежал по пищеводу. Очередная порция алкоголя мягко ударила в голову. Макарский улыбнулся и тихо пробормотал:

– Вот так-то лучше.

Впрочем, в улыбке его было больше скрытой горечи, чем радости. Доктор Макарский был стопроцентным ипохондриком. Кроме того, он ненавидел людей. Когда-то на заре своей карьеры он относился к пациентам с жалостью, видя в них больных, которые нуждались в его помощи. Но с годами, когда Макарский убедился в собственном бессилии, чувство жалости ушло, уступив место равнодушию.

Он понял, что психические болезни неизлечимы. Все, что может сделать врач, когда к нему поступает очередной свихнувшийся человек, это вколоть ему дозу успокоительного и ждать, что будет дальше. Вот и все. Максимум, на что способны лекарства (даже самые дорогие и современные), это купировать развитие болезни, замедлить его, да и то ненадолго.

Рано или поздно сумасшествие вернется и возместит свои потери с лихвой. Паранойя, шизофрения, психозы… Доктор Макарский давно не считал их своими врагами. Они были чем-то вроде компании шумных соседей, которые здорово тебе досаждают, но с которыми ничего нельзя поделать.

Макарский допил коньяк, жалея о том, что бутылка так быстро опустела. И тут по коридору загрохотали шаги, заставив доктора напрячься, потом дверь распахнулась, и взволнованный голос проговорил:

– Андрей Петрович, у нас ЧП!

– Что случилось? – спросил доктор Макарский.

– Пациентка Новицкая!

Он почувствовал, как сердце сдавило тисками, и, с трудом разжав губы, спросил:

– Да, и что с ней?

– Она в тяжелом состоянии!

– А Гизельс?

Охранник растерянно хлопнул ресницами.

– Гизельс? А что с Гизельс?

Макарский понял, что сказал не то, что следовало, и едва не выдал себя. На смену пришли любопытство и удивление.