Юлиан Семенов - Аукцион Страница 38

— Что с тобой, Зигфрид? — удивился Степанов, недоумевающе посмотрев на князя. — Объясни, бога ради, я ничего не понимаю.

— Я объясню, господин Степанов, — ответил Золле. — Для этого я и приехал сюда...

Они сели за столик, подошел официант, поинтересовался, что будут пить гости. Ростопчин заказал кофе, назвал свой номер, попросил передать счет портье, помассировал грудь и незаметно бросил под язык пилюлю.

— Господин Степанов... — начал Золле.

— Мы были на «ты», Зигфрид, — заметил Степанов. — Я чем-то обидел тебя?

Золле словно бы споткнулся; замер; произнес по слогам:

— Вы вели себя все время нечестно по отношению ко мне!

— Только не надо ссориться, — сказан князь. — Я очень прошу вас, господа! Нам грешно ссориться.

Золле между тем, не посмотрев даже на Ростопчина, продолжал:

— Я получил неопровержимые данные о том, что вы постоянно платили деньги господам Шверку, Цоппе и Ранненсброку за те скудные материалы, которые они получили в процессе их поисков...

— Я?! — Степанов даже руками всплеснул; сразу вспомнил Розэна, тот так же махал ладошками, ну, скотина, ну, прохиндей; сразу же забыл коротышку; что говорит Золле, бред какой-то! — Я никогда никому ничего не платил, Зиг... господин Золле! Все то, что делали Штайн, Тэрри, князь и, как я полагал, остальные, делали это из чувства справедливости, из желания помочь возвращению в музеи награбленного.

Золле — по слогам, звеняще — продолжал, словно бы не слыша Степанова:

— Вы прекрасно знаете, что я истратил все мои сбережения на поиски! Все! До единого пфеннига! Поиск не хобби для меня, а жизнь! Вот, — он достал из толстого потрепанного портфеля большую папку. — Здесь записаны все мои траты. Судя по тем баснословным суммам, которые вы переводили малоквалифицированным любителям, мои траты — сущая безделица, всего восемь тысяч марок! Если вы платили им, то вы тем более обязаны уплатить мне!

— Только не ссорьтесь, господа, — снова попросил князь. -Нельзя же, право! Ты должен уплатить профессору Золле, если платил другим, Митя...

— Но я же не платил! — как-то жалобно, негодуя на себя за эту ж а л к о с т ь, ответил Степанов. — Откуда у меня деньги?!

— Русские иногда выкупали кое-какие вещи на аукционах, это было в Париже и Монте-Карло, — продолжат Золле. — У меня есть факты! Вы не смеете отрицать факты, господин Степанов.

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал князь. — Я оплачу ваши расходы, профессор, нам нужны ваши документы о картине Врубеля, ради нее мы здесь и собрались...

— Я мог прислать вам эти документы по почте, — тем же звенящим голосом ответил Золле, побледнев еще больше. — Меня привело сюда чувство негодования! За какие-то дерьмовые бумажки господин Степанов платил другим людям, плохим людям, с дурным прошлым, а я пустил по ветру все, что было, как последний осел! А я не осел! — Голос его сорвался, и он заплакал. Он плакал молча, только слезы катились по щекам, старческие, быстрые слезы.

— Зигфрид, Зигфрид, ну что ты?! — сказал Степанов, положив руку ему на колено. — Нас с тобой кто-то хочет поссорить! Это все неправда! Я был убежден, что мы работаем от чистого сердца, а не из-за денег...

— У господина Ранненсброка есть расписка, данная вами, — ответил Золле, по-прежнему плача. — Ваша отвратительная ложь делает невозможным наше дальнейшее сотрудничество.

— Дайте телефон господина Ранненсброка, — сказал Степанов, — мы позвоним ему сейчас же.

— У меня нет данных не верить расписке. Там была ваша подпись.

— Это фатьшивка, — сказал Степанов.

— Значит, три человека, моих соотечественника, лгут, а лишь вы говорите правду?!

— Повторяю, — отчеканил Степанов, — я никому, никогда и нигде не платил денег! Я неофициальное лицо, я... Словом, я настаиваю, чтобы мы сейчас же позвонили этому самому Ранненсбургу!

— Ранненсброку! — так же отчеканил Золле. — И мне стыдно за вашу ложь!

— А я не стану продолжать разговор в таком тоне!

— Господа, но нельзя же так! — Лицо Ростопчина сделалось морщинистым, стало видно, что он стареет, быстро, по дням стареет. — Надо же обо всем говорить спокойно...

Золле сбросил руку Степанова со своего колена и обернулся к Ростопчину:

— Это вы можете говорить спокойно! И он, — кивнул он на Степанова. — А я не могу! Не могу, ясно вам?

И, резко поднявшись, выбежал из «Клариджа».

(Через две минуты после того как позвонили из холла и сказали, что внизу ждут на бутылку белого вина «либефраумильх семидесятого года» — пароль, означавший, что операция с Золле прошла успешно, — Фол набран номер 752-9712; когда телефонист отеля ответил, попросил семнадцатый номер, мистера Грибла, представился Ваксом из Нью-Йорка, фирма по реставрации старины и скупке произведений изящных искусств, сказал ему, что все улажено, серьезного конкурента во время завтрашнего мероприятия не будет; интересующую штуку можно взять по вполне пристойной цене, дело сделано.

Мистер Грибл только что прилетел из Америки; действительно, любитель русской старины; вместе с другими коллекционерами арендовал чартерный рейс; после того как вышел из дела с девятью миллионами наличном счету, начат собирать живопись; земли в Техасе сдавал в аренду, лишняя подстраховка на случай «черной пятницы», инфляции типа двадцать девятого года; земля — она и есть земля, самое надежное вложение капитала.

— Я признателен за информацию, мистер Вакс. Гонорар, как и уговаривались, будет переведен вам после окончания завтрашних торгов. Спокойной ночи.

Фол поднялся, закурил, прошелся по номеру; что ж, первый гонорар неплох, однако главный — впереди, если Врубель, ушедший к Гриблу, поставит крест на альянсе Ростопчин — Степанов — Золле; даже если немец вдруг и пошлет «экспрессом» свои документы о том, что Врубель был похищен, князь их не получит, вопрос проработан; Степанов — тем более; да и потом Золле не знает, где он остановился; можно спускаться вниз, рейнское вино с мудреным названием, «молоко любимой женщины» воистину прекрасно, почему бы не начать с него?!

Фол позвонит в лобби, попросил пригласить к аппарату мистера Джильберта, сказал, чтобы за немцем п р и с м о т р е л и, не более того; события ни в коем случае не форсировать; если решит вешаться, воспрепятствуйте, он нам нужен живым и в полнейшем сознании; сейчас джентльмен на последнем градусе истерии, возможен срыв; я должен знать, каким теплоходом он отплывет или когда вылетит в Бремен; на аэродроме его обязаны встретить наши люди; дорога успокаивает или же, наоборот, доводит до последнего предела; и то и другое равно выгодно комбинации.

Позвонил Ричардсону в Гамбург, попросил запускать в дело прессу; время, место прибытия Золле и точную дату сообщит Джильберт, включите автоматический ответчик на телефонном аппарате, если решите отлучиться надолго.)

— Ну и что? — спросил Степанов. — Конец предприятию?

Князь устало спросил:

— Выпить хочешь?

— Очень.

— Я тоже. Едем отсюда к чертовой матери.

— Едем.

— К итальяшкам? Или китайцам?

— Ты ж хотел к итальянцам... Только у них все мучное, не боишься разжиреть?

— Боюсь. Едем к китаезам. Обожаю этот народ.

— Я тоже. Они музыкальные...

— Почему?

— Не знаю... У них такие мягкие пальцы... И голоса колокольчатые.

Ростопчин чуть поднял руку, к нему сразу же подошел официант; склонившись, по-воробьиному повернул голову, словно рассматривал какую невидаль.

— Пожалуйста, подскажите, какой китайский ресторан считается в Лондоне самым хорошим? — спросил князь.

— Я сейчас же наведу справки, сэр. — Официант отошел к портье, что-то сказан ему, тот ловко открыл один из двадцати справочников, лежавших у него под рукой; листал их, как учитель истории, профессионально. Через три минуты официант вернулся, принес листок бумаги (весь в тисненых разводах, герб «Клариджа», шрифт золотой, нет на них, дьяволов, бумажного голода) с адресами и телефонами тринадцати ресторанов. — Это наиболее престижные, сэр. Всего в городе более двухсот китайских заведений, однако мы не считаем возможным рекомендовать их вам. Если позволите дать совет, я бы предпочел ужин в «Пекинз мун», Рондэй-роуд, шесть, Валворс, любопытная кухня, — не Кантон, те фокусничают, настоящий Пекин...

— Благодарю, — ответил князь, поднимаясь. — Завтра я скажу, насколько ваш совет был точным.

Они вышли из отеля; швейцар в своем коричневом котелке сделал рукою факирский жест, сразу же подкатил старомодный черный «остин»; Ростопчин назван адрес; поехали; внезапно лицо князя замерло, еще больше осунулось:

— Мне это очень не нравится.

— Мне тоже.

— Я не о том... За нами следят, Митя.

— Зачем? Кто?

— Не знаю... Те двое, что сидели рядом за столиком в лобби, выскочили следом и едут за нами... Очень странно...

— Что ж, для тебя авантюра, для меня сюжет...

— Официант сказал — «Пекинз мун»... Они слышали... Очень хорошо... Ты же не воевал, Митя?