Патриция Хайсмит - Игра на выживание Страница 38

Теодор лег в кровать, не помня себя от досады и потрясения. Теперь вся история его любви к Лелии стала достоянием постороннего человка. Этому дневнику он доверял свои самые сокровенные секреты, а теперь чьи-то грязные пальцы перелистывают эти страницы.

Глава 18

Теодор очнулся ото сна и сел на кровати. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого. Он чувствовал себя разбитым и усталым, как будто не спал вообще.

Стараясь не шуметь, он потихоньку спустился в кухню, сварил кофе, выжал сок из нескольких апельсинов. Свою первую чашку кофе выпил в одиночестве, а затем взял поднос и понес его наверх, в комнату Рамона. Постель Рамона была смята, но самого Рамона в ней не оказалось.

- Рамон? - позвал он, не сводя глаз с приоткрытой двери в ванную комнату, в которой, похоже, тоже никого не было.

Итак, он ушел. Скорее всего, отправился в церковь. Чаще всего Рамон ходил в собор пешком, хотя туда было не меньше трех миль пути, и так же пешком возвращался обратно, так что на подобные экспедиции уходило три-четыре часа. Теодор налил себе ещё кофе и набрал номер телефона Саусаса. На этот раз ему повезло. Саусас был в здании, и минут через десять он ему перезвонил.

- Да, я уже слышал об ограблении в вашем доме, - сказал Саусас. - И устроил выволочку дежурному офицеру за то, что он не прислал к вам кого-нибудь из экспертов, чтобы они сняли отпечатки. И тем двум олухам тоже, за то, что не знали, кто вы такой! Просто поразительно! Можно подумать, что они неграмотные и газет не читают!

- Может быть, сейчас тоже ещё не поздно снять отпечатки.

- Может быть. Ни до чего не дотрагивайтесь. Я сам приеду. Но у меня здесь есть еше кое-какая работа. Дума за час с ней управиться. Короче, приеду сразу же, как здесь разберусь с делами.

- И ещё одно, сеньор капитан. Вчера поздно ночью я обнаружил, что у меня пропал дневник. В него была вложена большая фотография Лелии и... это были личные, очень личные записи. Рамона сейчас дома нет. И я попросил бы вас не рассказывать ему про дневник.

- Ага. Гм. Ваш дневник. А вы не думаете, что его мог взять Рамон?

- Какая чушь! Откуда у вас такая уверенность?

- Я ни в чем не уверен. Просто, сеньор, уж очень это нетипичный улов для грабителя.

- Я знаю. И именно потому это так важно.

- Мы обсудим это при встрече. Так что через час я буду у вас, сеньор.

Рамон возвратился через несколько минут, и Теодор сообщил ему о скором визите Саусаса, однако на Рамона данная инофрмация особого впечатления не произвела. Рамон выглядел отдохнувшим, как если бы он преспокойнено проспал всю ночь напролет и отлично выспался, хотя на самом деле, вряд ли ему удалось проспать больше часа. Теодор замечал это и раньше, когда Рамон взвращался из церкви.

- А Иносенса уже встала? - спросил Рамон.

- Наверное, ещё нет. А что?

- Вот, я принес ей маленький подарок. - С этими словами он достал из кармана небольшую коробочку темно-зеленого цвета, цвета обложки пропавшего дневника Теодора, и, открыв её, показал Теодору миниатюрный позолоченный карандашик, который можно было прикреплять к пуговице с помощью витой цепочки в виде спирали.

- Она сможет носить его. Чтобы было удобнее записывать телефонные сообщения, - пояснил Рамон. - А это для тебя, Тео. - Он протянул Теодору зеленый футлярчик подлиннее. - Настоящая, фирменная. Очень хорошая. Не шариковая. Я знаю, ты терпеть не можешь шариковые ручки.

Теодор открыл футляр и увидел в нем темно-зеленую чернильную авторучку.

- Очень мило с твоей стороны, Рамон. Большое спасибо. - Он опробовал перо на внутренней поверхности футляра. - Отличное перо. Как раз то, что надо, - добавил он с улыбкой.

Рамон вышел из комнаты. Теодор хотел было спросить у него, не хочет ли он кофе, но затем передумал. Зачастую утром Рамон отказывался от кофе, хотя Теодор прекрасно знал, что тот любит кофе ничуть не меньше, чем он. Это было своего рода наказание, которое Рамон, похоже, добровольно налагал на себя, особенно в те дни, когда он ходил в церковь - а в те дни, когда он не ходил на службу и оставался дома, то подобным наказанием для него являлся сам факт "нехождения". Однако, этим все не ограничивалось. Он почти бросил курить, хотя бросить совсем было бы, наверное, проще, чем ограничиватся двумя или тремя сигаретами в день. Он отказывался намазывать хлеб сливочным маслом и никогда не брал добавки, даже когда был очень голоден. И все это делалось отнюдь не демонстративно, не напоказ, так что Теодору потребовалось какое-то время, на то чтобы самостоятельно додуматься до этого. Что ж, весьма удобный способ искупления такого смертного греха, как убийство, думал Теодор. Рамон же, похоже, продолжал придумывать себе все новые испытания, это было очевидно. Какая-то часть его сознания, должно быть, придирчиво диктовала ему, какое ещё доброе дело он должен сделать, чем ещё ему следует пожертвовать во имя искупления. Быть рыцарем, героем, мученником задача не из легких, ибо всегда бывает очень трудно найти идею, во имя которой стоило бы жить и трудиться, а возможно, было бы не жалко и расстаться с жизнью. Это Теодор познал на собственном опыте. Данная проблема не давала ему покоя. К примеру, какой прок от его картин? Да, он вносит свой вклад в эстетику жизни и дареит людям радость, однако, возможно, человечеству от него было бы куда больше пользы, если бы он занялся бы чем-нибудь более практичным, например, отправился бы в Африку ухаживать за больными? Теодор подумал о том, что Рамон оказался в похожем, или даже ещё худшем положении, ибо его проблема сама по себе была надуманной, а следовательно, неразрешимой. А значит и все его попытки оправдать собственное существование или найти искупление, равнозначное совершенному преступлению, были напрасны.

Теодор встал, злясь на себя. К чему все эти пустые рассуждения, какой в них смысл? Ведь он всегда считал себя человеком действия, способным принять любое решение, а теперь, выходит, что раскис и превратился в карикатурную противоположность себе прежнему. Он имел привычку к постоянному самоанализу, просто потому что у него на это было больше времени, чем у подавляющего большинства людей. Единственное, что он мог с уверенностью сказать о себе, так это что среди его многочисленных недостатков не было такого порока, как эгоистичность. Он искренне любил своих друзей, а любовь, как ему казалось, являясь в большинстве своих проявлений эмоцией невротичекой, может существовать даже тогда, когда человек отдает себя другим без остатка, даже если он не способен ничего получить взамен, или когда ему попросту ничего не предлагают. Или, как в свое время сказал об этом датский философ и религиозный писатель Киркегаард, рассматривая данный феномен с точки зрения религии: "В вере нет и не может быть случайностей... так что если вы осознаете, что попросту не можете не любить, то вашей любви не страшны любые испытания."

И тут ему в голову пришла ещё одна мысль: Рамон уже принял решение, окончательное и бесповоротное. Он сделал выбор в пользу ада, но, по крайней мере, это было его собственное решение, а значит, позиция Рамона становилась столь же определенной, как и его собстственная. А так как добро и зло существуют лишь в сознании, то усилия каждого из них - его и Рамона это не более, чем просто противоборство двух характеров.

Теодор вышел из спальни и постучал в закрытую дверь комнаты Рамона.

- Войдите.

Рамон сидел на кровати, держа на коленях перевернутый кверху ножками стул. Это был один из антикварных испанских стульев работы мастера начала девятнадцатого века.

- Отлично сработано, - сказал Рамон и поставил стул на пол.

Теодор кивнул.

- Послушай, Рамон, а как ты посмотришь на то, если мы с тобой бросим все и отправимся в путешествие?

- Хвучит заманчиво. А куда?

- Мне все равно. А тебе самому куда хотелось бы поехать?

- Я бы с удовольствием съездил в Гуанахуато. Там можно посмотреть на мумии, - сказал Рамон.

Этого-то Теодор и боялся.

- Но ведь ты уже был там и видел мумии. Может быть, лучше съездить туда, где ты ещё ни разу не бывал?

- Я был там несколько лет назад. И мне хочется снова их увидеть. Выражение лица Рамона было спокойным и в высшей степени сосредоточенным.

- Ладно. Так как порешим?

- Думаю заняться работой. Вернусь в мастерскую Артуро, если, конечно, он возьмет меня обратно, или подыщу что-нибудь новенькое. Тео, а тебе не помешает смена обстановки. Деньгами ты не нуждаешься, а своей работой ты можешь заниматься где угодно. - Неподвижный взгляд Рамона был устремлен на испанский стул.

Теодор пытался придумать подходящий довод, способный переубедить упрямого приятеля. Мастерская Артуро была тесной и убогой. И вряд ли Рамону так уж нравилось возиться с дешевой мебелью, которую приносили все чаще для того, чтобы починить сломавшуюся ножку или подлокотник, и получать за это жалкие гроши. Он же будет и впредь упрямо торчать в этой дыре и заниматься самоистязанием, и в конце концов совершенно потеряет контакт с окружающим миром. Теодор хотел, чтобы он жил среди хорошей обстановки, просыпался бы по утрам в чисто убранной комнате, хорошо питался и вообще, жил так, как и подобает человеку. Может, създить в Куэрнаваку, где у небо тоже был собственный дом? Или в Халапу? Халапа была небольшим городком, очень уютным и утопающим в цветах. Или, может быть, отправиться в круиз? Но тут Теодор внезапно представил себе, как Рамон перелезает через ораждение и бросается в море.