Наталья Андреева - Стикс - 2 Страница 39

— Вы о чем задумались?

— О своем, Марина. О своем.

— А что вам Сашка-то сделал? Вы так и не сказали.

— Это дела денежные.

— Да уж. До денег он был жадный. Все квартиру в Москве мечтал купить. Прописаться здесь. «Хочу, — говорит, — стать москвичом». Да кто ж не хочет? Не все только могут. Цены-то на жилье ого-го!

Она вздохнула. Он улыбнулся:

— Я понял. Я заплачу вам за информацию. Немного, но заплачу. Триста долларов. Но при условии, что, во-первых, будете звонить мне и дальше. Информировать. Как идет следствие, кто приезжает из Р-ска, о чем или о ком расспрашивают. И во-вторых, что вы при необходимости измените показания. Тогда я заплачу еще. О цене договоримся.

— Хорошо, — кивнула Марина. — Я вам что хошь подпишу. Любую бумагу.

— Вот и отлично.

Он достал деньги. Подошел официант, поняв его жест по-своему. Попросил счет, подумав: «Рассеянным ты стал, Зайцев. И торопишься. Но тебя время поджимает. И человек, который тоже идет по следу. И хорошо идет. Четко. Они ищут одно и то же, вот в чем проблема! Но зачем это капитану Свистунову? Честь мундира? Память о друге? Идеалист. С идеалистами труднее всего. Их нельзя купить. Приходится искать варианты. И труднее, и проще. На чувствах надо играть. Та же честь мундира — хорошее чувство. Дружба еще лучше. Но еще лучше любовь…»

— Вы опять о чем-то задумались.

— Да. О работе.

— И нравится вам такая работа? Деньги с людей получать?

— Деньги? — она его за вымогателя, что ли, принимает? Пусть так. Он притворно вздохнул и развел руками: — А что делать? Надо же кому-то этим заниматься?

— А что жена говорит? Ей это нравится?

— Она понимает.

— А я вот никак не найду такого, чтоб понял, — усмехнулась Марина.

— Ничего, жизнь длинная. Найдете еще.

— Сашка тоже думал, что длинная.

— Если вы будете вести себя разумно, вам ничего не грозит.

Она поняла. И кажется, испугалась. Побледнела, прошептала, схватившись за веснушчатые щеки: «Ой, и зачем я только с вами связалась?» Он тоже понял, что разговор пора заканчивать.

— Куда вас отвезти?

— А у вас что, время есть?

— Немного, но есть.

— До центра довезете, и то хорошо. Дальше уж я сама.

— Может, до дома?

— Погода хорошая, я погуляю.

— Да, погода хорошая, — машинально откликнулся он. А что сейчас? Лето, кажется. Что ж, лето — это неплохо. Главное, чтобы дождя не было. В дождь работать трудно. Люди делаются рассеянными, не говоря уже о том, что улик меньше. Дождь работе вреден. Нет, лето — это хорошо! Но — без дождя.

Марина поднялась из-за стола со словами:

— Ой, наелась! Спасибочки.

Он все так же машинально отметил, что кассета в диктофоне закончилась. Привычка рассчитывать разговор до минуты. Самое важное должно быть записано. Ключевой момент. Дело идет к развязке.

Марину он высадил в центре и поехал в коттеджный поселок, где под домашним арестом сидели Ладошкин и Тимофеева. Он все больше убеждался в том, что это кассирша из супермаркета. И как теперь выцепить «Стикс»? Та, вторая, совсем ничего не помнит. Даже не помнит, что она Ольга. Или все-таки помнит?

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ

Утро

Первым делом капитан Свистунов отправился в больницу. Надо спешить. Предупредить ее. Купил по дороге пачку сигарет с ментолом и фрукты-соки. На семейном фронте без перемен. Боевые действия приостановлены, противники окапываются на занятых рубежах. Ленка с тещей собираются в загс регистрировать младенца. А он идет в больницу. Младенцу быть Лешкой. А ему быть с Лесей. Странная штука жизнь. Начало всему там, где всему же и конец.

Она уже не лежит, сидит на кровати, подложив под спину подушку. И уже не в реанимации, в обычной палате, двухместной. Пожилая соседка расположилась в коридоре на диванчике и, дожидаясь обхода, болтает с женщинами из соседней палаты. Его встречают настороженными взглядами. Идет по коридору в белом халате, рукава которого коротки, да и сам он короток, и краем уха слышит:

— Ишь! Как на работу сюда ходит!

— А жена, слышь? Недавно родила!

— Они с Тимофеевой еще лет десять назад женихались. Видать, не прошло.

— А Мукаева-то, говорят, убили…

— Дело-то темное. Да-а…

Женщина, оставшаяся в палате, смотрит на него настороженно:

— Чего пришел?

— Леся, я тебе сигареты принес.

— Я не Леся.

Он только вздыхает. Присаживается у нее в ногах на кровать и тихо говорит:

— Тебе надо уйти отсюда.

— Уйти куда?

— Тебя будут искать.

— Я ничего не сделала.

— Дело это тем погано, что замешаны большие деньги. И за них будут биться. Ты этого, понятно, не знала, когда влезла. Вариантов два: умереть либо отступиться.

— Что за чушь.

— Скажи мне честно, чего ты хочешь?

Она морщится, словно хочет заплакать, кусает губы. Потом со злостью говорит:

— Надоело все. Уехать хочу. Бросить все и уехать.

— Куда?

— Да все равно куда.

— Поедем ко мне в деревню.

— И что я там буду делать, в деревне?

— А куда ты хочешь? На курорт? — злится и он. — Извини, но у меня нет таких денег.

— А любовью я по горло сыта. Вам, мужикам, только дай. Мне-то кто даст? И что даст? Надоело!

— Ты ждешь ребенка, — напомнил он.

— Да провались оно! Как будто я этого хотела!

— Но теперь уже поздно. Срок большой.

— Подумаешь, три месяца!

— Хорошо. Его не хочешь спасти, себя хотя бы спаси. Тебе надо уйти отсюда. Потому что за тобой придут.

— Я ничего не знаю, об этом… как его? «Стиксе», — морщится она.

— «Стиксе»? Что это такое?

— Не знаю. Помнишь темноволосого? Ну, сыщик. Высокий, спортивный. Он спрашивал о каком-то «Стиксе». Мол, я должна знать. Но я ничего не помню.

— Да, конечно. — Видать, это название препарата, который они оба ищут. Он и Петя Зайцев. — Ты ничего не помнишь. А как ты вообще себя чувствуешь?

— Неплохо. Слабость вроде прошла.

— Идти, значит, можешь.

— Да что ты пристал! Куда идти?

— Я пока отвезу тебя домой. К тебе домой. Ты вот что… — Он задумался. — К вечеру соберешься на прогулку. В сад выйдешь. Я подъеду на машине. Из вещей ничего не бери, не надо. Пусть никто не знает, что ты решила сбежать из больницы.

— Да какие у меня здесь вещи? — отводит глаза она.

— Мы что-нибудь придумаем. Я буду с тобой. Ни на шаг не отойду. К тебе оперуполномоченный приходил?

— Опер… кто?

— Серега Серов.

— Из милиции? Кто-то был.

— Что спрашивал?

— О, Господи! Что только не спрашивал! Надоели! Ходят и ходят сюда! И все спрашивают, спрашивают, спрашивают! Ну не помню я ничего! Хоть убейте! Отстаньте от меня! Почему мне никто не верит?!!

— Прекрати истерику!

— Я никуда с тобой не пойду!

— Пойдешь! Пойдешь, — говорит он тихо, но твердо. — К вечеру выйдешь в сад. И не дури, поняла? Им человека убить все равно, что тебе муху прихлопнуть. Работа у них такая. Я тоже человек циничный. Потому что и у меня такая работа. Надо поменяться — поменяемся. А твоя истерика — это дешевка. Не надо было лезть, куда не просят. Теперь будешь делать то, что я скажу. Потому что ты женщина, к тому же в положении. К вечеру выйдешь в сад.

— Хорошо, — кивает она. А губы дрожат. Обиделась.

— Вот и умница. Вот твои сигареты.

— Не хочу.

— Еще лучше. Курить вредно. А беременным тем более. О ребенке подумай. Все. Я ушел. У меня дела. До вечера.

На улице нервно закурил сам: выйдет не выйдет? Ну не увозить же ее силой? Вот дура баба! Говорят: за тобой придут. «Ах, мне все надоело! Уехать хочу!» Они тебя быстро уедут. «Витязи». Кой черт они напали на Инну Александровну Мукаеву? Припугнуть? Она ж ничего не знает.

А он идет к Сереге Серову, договариваться. Вот он, ключевой момент. Выгорит не выгорит? Пропускают, но Серега встречает настороженным взглядом:

— Руслан? Ты же в отпуске.

— Спасибо, что напомнил. А я к тебе с просьбой. Скажи, ты меня уважаешь?

— В каком это смысле?

— Кого ты, к примеру, больше уважаешь, меня или Романыча? С кем ты все эти годы работал? А водку с кем пил? С ним или со мной? А бандитов брал?

— Чего ты от меня хочешь?

— Маленькое одолжение. Устрой мне встречу с истопником.

— С кем? — удивляется Серега.

— С истопником из санатория «Лесное», — четко говорит он. — Из-за которого Леся в сауне угорела.

— Да зачем это?

— Хочу узнать один маленький подробность. Как, говоришь, его зовут?

— Алик.

— Как-как? Он же по-русски еле-еле говорит! И вдруг — Алик!

— Они, как сюда перебираются, русскими именами зовутся. Алик, Леша, Коля. По паспорту какой-нибудь Кырзы-Мугла, а представляется Аликом.

— Ну, пусть будет Алик. Мне все равно. Вызови его сюда как важного свидетеля по Делу об убийстве Александра Нахрапьева.