Кирилл Казанцев - Золотой грех Страница 39

Он отодвинул занавеску на стене, за которой оказалась железная дверь, ведущая в его «офис». Участковый ушел в другую часть дома, загремел ключом, отпирая свой сейф. Потом вернулся с двумя старыми истрепанными журналами. Он нашел 2005 год, потом стал смотреть последующие года вплоть до года своего прихода. Ложкин в Пермяково не регистрировался.

— А кто до вас тут был участковым?

— До меня? Нестеров Олег Иванович. Он как в отставку вышел, так и уехал отсюда. Куда — не скажу.

Борисов вытащил мобильный телефон и набрал майора Коваля.

— Вячеслав Андреевич, ты не поможешь мне разыскать бывшего участкового из Пермяково. Нестеров Олег Иванович. Ушел на пенсию в 2011 году. Спасибо.

— Знаете что, — предложил Колотухин, — вы посидите у меня здесь, а я пройдусь по территории, поговорю с жителями. Есть ощущение, что фамилия Ложкин мне знакома.

— Наверное, я не буду сидеть и ждать, — принял решение Борисов, вставая со стула. — Вы выясните все, что можно, у местных жителей, а я постараюсь разыскать вашего предшественника. Будет информация — звоните. А я вас буду держать в курсе, если что-то появится.

Колотухин позвонил вечером.

— Я же говорил, что у меня фамилия откуда-то в голове засела, — торопливо говорил он. Ложкина Зинаида Алексеевна жила у нас в Пермяково. Умерла в позапрошлом году. У нее половина дома была, а во второй половине соседка живет, с которой они были близки.

— Выезжаю! — тут же решился Борисов.

Когда он доехал до Пермяково, уже стемнело. Участковый запрыгнул на переднее сиденье «Хонды», с уважением осмотрел салон машины и показал рукой, куда ехать. Ехать пришлось аж до конца деревни. Остановились у темного дома, где из-под ставней, которыми еще кое-кто по старинке пользовался, пробивался яркий свет. Откуда-то даже слышалась музыка. Борисов осмотрелся и заметил под крышей дома телевизионную «тарелку».

Участковый убежал стучать в дверь, ему ответили, потом дверь открылась, заливая веранду желтым светом. Борисов пошел на голос Колотухина и легко взбежал по ступеням.

— Вот, — представил Колотухин пожилую женщину, — Александра Васильевна. А это ее внуки.

Из узких белых дверей, отделявших одну половину дома от другой, выглядывали две пары блестящих глаз и кудряшки. Женщина погрозила пальцем, и глаза с кудряшками мгновенно исчезли. Зато из комнаты раздался задорный детский смех.

— Вот уж суматоха одна от них, как спать укладывать, — с улыбкой ворчала женщина, закрывая двери и возвращаясь к гостям.

Была она суховата, с натруженными веснушчатыми руками, но карие глаза светились веселым смехом. Поправив фартук на простеньком платье, хозяйка для порядка предложила гостям поужинать, потом хотя бы выпить чаю. Борисов решил, что лучше согласиться. Он сам вырос у бабушки в деревне и знал, каково таким вот сердобольным женщинам слышать отказ. Это сродни обиде. И в доме все было знакомо с детства, потому что это была как бы своя субкультура, своя деревенская атмосфера. И эти белые кружевные салфеточки по всему дому, и фарфоровые фигурки: слоники и танцовщицы, образок в «красном» углу с лампадкой.

Они уселись за широким столом и принялись пить чай с домашним хлебом и брусничным вареньем. Александра Васильевна стала вспоминать, как к ним в деревню приехала Ложкина. Как она купила эту половину дома, потому что у Александры Васильевны как раз сын уезжал в Самару работать по контракту, и там у него была возможность купить квартиру. Потом они сдружились, стали по-соседски общаться. И Александра Васильевна узнала историю соседки. И про сына, которого незаслуженно посадили, а истинные виновники, видать, откупились. И как Зинаида Алексеевна продала хороший дом в Чите, чтобы было на что ездить к сыну в колонию. А еще, когда он освободится, чтобы было на что его обуть и одеть.

Зинаида и правда ездила раз в год на день рождения сына к нему в колонию. А потом, как-то ночью, Александра Васильевна слышала стук в дверь, слышала, как соседка отпирала дверь, как там разговаривали, как кипел чайник у них за стеной. А утром застала Зинаиду всю в слезах. Оказывается, сынок-то досрочно освободился, но стал какой-то не такой. И жить с матерью в этой деревне отказался, что-то говорил про уединение, про обещание какое-то. Видать, умом тронулся он там за пятнадцать лет в колонии. Все утро они просидели в слезах. Одна горевала о своем, другая — жалея соседку.

А через две недели Зинаида умерла. Врачи сказали, что сердце остановилось, но Александра Васильевна считала, что оно просто разорвалось от горя. Ведь столько лет отдала ожиданию сына. Надорвалась. А сын приезжал потом на похороны, в этом Александра Васильевна была уверена. Видела она одного худого человека, незнакомого. Он стоял в сторонке все время на кладбище. Но глаза у него были как будто больные.

Борисов вытащил из кармана фотографию Ложкина, сделанную еще двадцать с лишним лет назад. Женщина долго смотрела, потом покачала головой.

— Не признаю. Лицом-то многие похожи, а глаза не те. Людей ведь по глазам узнаешь.

— А участковый не интересовался Ложкиным? — спросил Колотухин.

— Олег Иванович-то? Как же, интересовался! Он всю улицу досконально опрашивал. Кто видел, что видел, как видел. Вроде как сынок Зинаиды, по их правилам, должен был первым делом к нему явиться, к участковому. А уж чем все закончилось там у них, я и не знаю. 

Глава 10

Сведения, которые раздобыл майор Коваль, ошарашили Борисова. Он готов был ехать туда, где жил после отставки Олег Иванович Нестеров, но Коваль предложил вечером посидеть в тихом кафе и пообщаться с оперативником, который занимался этим делом осенью прошлого года.

В девять Борисов приехал на улицу Острожную. Он прошелся мимо ярких витрин закрытых магазинов и увидел между двумя большими старыми вязами низкий декоративный заборчик и большой синий тент над ним. Над тентом переливались разными цветами огоньки, слева внутри освещена была стойка бара. Справа размещались столики, и на каждом стояла настольная лампа с большим матовым абажуром. Посетителей было не очень много, в основном влюбленные парочки да небольшие группы людей в возрасте. Вполне приличное и тихое место. И музыка умиротворяющая — какие-то спокойные красивые мелодии в исполнении струнного квартета.

— Вот, знакомься, — пожал Борисову руку Коваль, — Это Игорь. Он как раз занимался делом о гибели Нестерова.

— Значит, все таки «гибели»? — вздохнул Борисов. — Я это по твоей интонации понял еще по телефону, просто до последнего еще надеялся. Ладно, посвящайте меня.

Игорь, молодой крепкий парень с характерным прищуром человека, привыкшего курить, не вынимая сигареты из уголка рта, начал рассказ без всяких предисловий. Зимой он как раз дежурил по отделу. Есть такая система, когда каждый день в помощь дежурной части выделяется сыщик, дознаватель, один из участковых уполномоченных. Вместе с экспертом-криминалистом они и составляют оперативно-следственную группу, которая выезжает по звонкам на места происшествия.

Звонок о несчастном случае поступил из села Горелово, что в тридцати километрах от Пермяково, в одиннадцать вечера. Звонила жена Нестерова. Олег Иванович в начале десятого вышел во двор за дровами. На дворе стоял ноябрь, но погода чередовалась с оттепелями и дождями, поэтому снег к тому времени так еще и не лег. Жена занималась домашними делами, не глядя на часы, печка уже прогорала, в доме было тепло и уютно. Дрова были нужны для того, чтобы начать топить печку утром, а с постели так не хочется выходить на холод за дровами.

Потом жена посмотрела на часы и увидела, что уже шел одиннадцатый час. Только теперь она поняла, что муж уже давно должен был вернуться. Но это деревня, это как одна большая семья, коммунальная квартира. Олег мог с кем-то заговориться в переулке, куря сигарету за сигаретой, мог, грешным делом, и к соседу в сарай заглянуть да к стаканчику приложиться на сон грядущий. Мало ли. Потом женщина заволновалась. Олег уже не мальчик и инфаркт перенес. Могло просто стать плохо.

Мужа она нашла в своем дворе, он лежал на боку и смотрел в стену невидящими глазами. И лицо у него было неестественно белым. Так ей показалось. Она схватила мужика, стала трясти, сунула руку ему под рубашку и почувствовала остатки тепла. Как-то сразу стало понятно, что муж мертв, только верить в это не хотелось. Поэтому и не в истерику кинулась, а за телефоном. Стала звонить, и в полицию, и в «Скорую»… вроде еще куда-то.

Когда приехала группа, бабы держали в доме жену Нестерова, а та с безумными глазами все твердила, что ему там холодно. На месте был местный фельдшер — старичок в очках, который и констатировал смерть еще до приезда медиков и полиции. И началась работа, рутина, с которой знаком каждый опер, каждый следователь. Рутина, о которой не принято писать в книгах и о которой не снимают фильмов. Подворный обход.