Рут Ренделл - Призрак для Евы Страница 39

Джимс продолжал рассуждать в том же духе, хотя ломился в открытую дверь — никого из слушателей убеждать не требовалось. В самом конце речи он вспомнил, что не ответил на поздравления председателя по случаю бракосочетания, и поэтому закончил благодарностью, прибавив, что ему не терпится посадить своих очаровательных приемных детей в седло, чтобы они познали радость псовой охоты.

Оглушительные аплодисменты растянулись почти на две минуты, сопровождаясь топотом и одобрительными выкриками. Люди выстроились в очередь, чтобы пожать ему руку. Какая-то женщина сказала, что едва не проголосовала против него на всеобщих выборах, а теперь ежедневно благодарит Бога, что вовремя одумалась. Местное отделение пригласило его на обед в ужасный маленький ресторанчик под названием «Грелка», однако в десять ему удалось сбежать, и он поехал домой, в Фредингтон-Крус, опасаясь, что из-за довольно скверного армянского вина, которое ему пришлось пить, уровень алкоголя в его крови превышает норму.

Зилла провела остаток дня совсем не так, как ей хотелось бы: сначала отвела детей на детскую площадку к югу от Вестминстерского моста, а потом вместе с ними прогулялась по Саут-Банк[38], мимо колеса обозрения, Национального театра и книжных киосков до галереи Тейт и шекспировского «Глобуса». Было тепло и солнечно, и ей казалось, что на пешеходной набережной собрался весь Лондон. Как ни странно, эта прогулка напомнила ей о жизни в Лонг-Фредингтоне. Одиночество, отсутствие собеседников, если не считать двух малолетних детей, отсутствие мужчины в ее жизни — даже Джерри. Она не захватила с собой коляску, и поэтому довольно скоро ей пришлось взять Джордана на руки. Зилла купила детям мороженое, и Джордан испачкал ее жакет от Анн Демельмейстер.

— Иногда мне кажется, что и в восемнадцать лет я буду носить тебя на руках.

Услышав ее строгий голос, Джордан захныкал. Никто из детей не вспоминал о приходе полицейского, и Зилла решила, что должна быть им за это благодарна. Она очень надеялась, что больше не услышит ни о нем, ни о Джерри. Возможно, во время следующего визита, на который намекал полицейский, он всего лишь хотел поговорить с Джимсом. Двоебрачие — это слово не выходило у нее из головы. Вернувшись домой, она принялась готовить для детей чай. Почему полицейский спросил, когда они с Джерри развелись? Но даже если Джерри и был жив, когда она выходила за Джимса, напомнила себе Зилла, теперь он мертв. Джерри умер через два месяца после свадьбы. Держись за это, повторяла она себе, потому что у тебя не два мужа — так продолжалось всего несколько недель. Нельзя быть двоемужницей, когда у тебя только один муж.

Вечером, в половине десятого, позвонили из полиции. Они хотели, чтобы Зилла опознала убитого, и могут прислать машину. Завтра утром, в девять. Слишком напуганная, чтобы протестовать, Зилла позвонила миссис Пикок. Может ли она прийти завтра утром и присмотреть за детьми в ее отсутствие?

— В воскресенье? — ледяным тоном переспросила миссис Пикок.

— У меня дело. Очень важное дело. — Зилла не хотела говорить, что едет в морг опознавать труп. — Я заплачу вам двойную ставку.

— Да, боюсь, вам придется это сделать.

Евгения, которая пришла из свой спальни в ночной рубашке и слышала разговор, таким же ледяным тоном спросила:

— Тебе никогда не хочется остаться дома и посидеть с нами?

Полицейский оказался женщиной в гражданской одежде. Она была приблизительно одного возраста с Зиллой и напоминала женщин-детективов из телевизионных сериалов: высокая, худощавая, с длинными белокурыми волосами и классическим профилем, но неприятным голосом, высоким, резким, с простонародным выговором. Она села на заднее сиденье машины вместе с Зиллой, которая по такому печальному случаю оделась скромнее, в черный костюм и белую блузку. По дороге в морг они не разговаривали.

Зилле еще не приходилось видеть мертвецов. Испытывая легкую тошноту, она посмотрела на Джерри и увидела, что он больше похож на восковое изображение самого себя, чем на мертвого человека.

— Это ваш бывший муж, Джеффри Лич?

— Да, это Джерри.

Когда они покинули морг и шли через двор к полицейскому участку, женщина, которая оказалась инспектором уголовной полиции, тем же скрипучим, безжалостным голосом спросила, почему она так назвала убитого.

— Все знали его как Джерри. Некоторые называли Джеффом, а мать Джоком. Его второе имя Джон — вы же знаете.

Судя по лицу инспектора, это стало для нее новостью. Женщина проводила Зиллу в скромно обставленный кабинет и усадила за стол напротив себя. Она не скрывала свою неприязнь, расходившуюся от нее, словно круги по воде.

— Это вы писали, миссис Мэлком-Смит?

Она протянула Зилле лист бумаги с рукописным текстом. Хорошо, что Зилла сидела — ей стало дурно. Это было письмо, которое она отправила Джерри, умоляя его больше не приходить и, что самое главное, не называть ее двоемужницей. Голова у нее так закружилась, что читать она не могла. Неужели там есть слово «двоемужница»? Не может быть. Зилла не могла вспомнить. Она закрыла глаза, снова открыла и сделала над собой усилие, что случалось нечасто. Глубокий вдох помог ей прочесть письмо.

Дорогой Джерри!

Я пишу тебе с просьбой, чтобы ты больше не возвращался, чтобы ты ушел насовсем и исчез из моей жизни. Ты прислал то письмо, где было сказано, что ты умер, и хотя я в это не поверила, мне казалось, ты хочешь, чтобы я вела себя так, как будто тебя нет в живых. Я думала, ты не любишь детей, поскольку ты месяцами не приезжал навещать их. Если ты хочешь их иногда видеть, мы можем договориться. Я буду привозить их к тебе. Джерри, я сделаю все, что захочешь, только не пытайся меня увидеть, не приходи сюда и, пожалуйста, пожалуйста, не называй меня этим словом. Оно меня пугает, правда, пугает. Ты должен поверить, что я не желаю тебе зла — скорее, наоборот. Я просто хочу жить своей жизнью, так что, пожалуйста, если у тебя есть хоть капля жалости ко мне, оставь меня в покое.

Твоя З.

— Это вы писали? — повторила инспектор уголовной полиции.

— Возможно.

— Знаете, миссис Мэлком-Смит, у нас найдется не так много женщин с именем, начинающимся на букву З. Пожалуй, несколько Зой. Признаюсь, что никогда не встречала Зулейку, но могу предположить, что найдутся и такие.

Слова «двоемужница» и «двоебрачие» в тексте не упоминались. Ничего страшного. Очень осторожное письмо.

— Да, его отправила я, — призналась Зилла.

— На какой адрес? У нас нет конверта.

— Не помню. Да, кажется… индекс NW6. — Наверное, можно рассказать и остальное. — Джефф жил с женщиной по имени Фиона. Она работает в банке.

— Вы очень хотели больше никогда не видеть мистера Лича. Что вы имели в виду под словами «вести себя так, как будто тебя нет в живых»?

— Не знаю, — тихо ответила Зилла. — Не помню.

— Вы писали, что боитесь. Он вас оскорблял?

Зилла покачала головой. Она подумала, что вид у нее теперь, наверное, испуганный.

— Если вы спрашиваете, не бил ли меня Джефф, — нет, никогда.

— Какое слово вам не нравилось? Что-то обидное? Оскорбительное? «Сука», «корова» или что-то в этом роде?

— Да-да, именно оно.

— Какое?

— Он называл меня коровой.

— Ага. Страшное слово. Корова. Пока все, миссис Мэлком-Смит. Мы зайдем утром, чтобы поговорить с вашим мужем.

За время нескольких кратких встреч с Джерри Личем Джимс успел проникнуться неприязнью к бывшему мужу Зиллы, хотя в то же время испытывал к нему влечение и полагал, что заметил ответный огонек в его глазах; дело в том, что Джимс принадлежал к той разновидности геев, которые считают, что все мужчины в глубине души геи. Неожиданный поворот, прямо как в романе, сказал он, услышав рассказ Зиллы. Только непонятно, какое это имеет отношение к нему и к Зилле, поскольку Джерри остался в прошлом — как для него, так и для нее. В тот момент ему и в голову не пришло, что убитый мужчина — отец Евгении и Джордана. Семейные узы для него почти ничего не значили. Но когда в начале второго Джимс вошел в квартиру в жилом комплексе «Сады аббатства», то был потрясен осунувшимся лицом и дрожащими руками Зиллы.

— Полицейский вернется завтра утром. Он хочет с тобой поговорить.

— Со мной? Почему со мной?

— Он спрашивал, где я была в пятницу днем, когда убили Джерри. И хочет знать, где в это время был ты.

На фотографии, помещенной в воскресной газете, Мишель узнала Джеффа Лея. Ненависть — примерно так можно было обозначить чувства, которые она к нему испытывала, — обостряет наблюдательность ничуть не хуже любви. Увидев это лицо, более молодое, со смазанными, нечеткими чертами, Мишель тем не менее сразу поняла, кому оно принадлежит, и в голове у нее снова прозвучал знакомый голос: «Тонкий и Толстый, Мишель, Тонкий и Толстый. Пополняете запасы, Мишель?» Джефф держал на руках ребенка, и это обстоятельство почему-то вызвало у нее дрожь.