Татьяна Соломатина - Естественное убийство – 2. Подозреваемые Страница 39

– Да-да, помню. Психоаналитик тебе сказал, что ты – это ты. И ты был в жутком щенячьем восторге… Чуть меня на это самое не извёл. Помню. Это было очень трогательно. Если бы ты мне платил по сто долларов за каждый час нашего общения, то я уже был бы олигархом. И, Сеня, не матерись, бога ради!

– Бля буду, не буду! Я стараюсь! Мне психологиня тоже сказала не материться. Особенно при детях!.. Сева, что это?! – Соколов внезапно прислушался. – Что это за звук? У тебя булькает в унитазе?

– У меня булькает собака.

– У тебя в унитазе булькает собака?!

– Сеня, осмотрись вокруг внимательнее. Может быть, тогда ты заметишь, что буквально в паре метров от тебя лежит пёс. Он догрызает второе баранье ребро. И он не булькает, а чавкает.

– Бля, ты купил собаку?!! Вот это круто!!! Собака! А-а-а!!! Собака!!! Теперь я должен купить собаку, потому что когда Дашку психологиня попросила нарисовать несуществующее животное, то Даша нарисовала…

– Соколов! Я не купил собаку. Эта собака подкупила меня. А теперь, пожалуйста, сосредоточься и постарайся мне последовательно, то есть – в хронологическом порядке, рассказать, что у тебя произошло. Давай! Вдох-выдох, выпил-закурил, начал!

Семён Петрович, заинтересованный темой психологического тестирования по рисункам детей, дозвонился в какой-то из многочисленных центров психологической помощи детям, подросткам, их родителям и всем, кто только имеет желание и деньги. И вызвал психолога на дом, объяснив, что у него пятеро детей, трое из которых уже вполне так себе умеют рисовать. Сперва в центре покочевряжились, но Сеня заявил, что платит два счётчика за каждого протестированного своего детёныша – и психолог выехал на дом. Выехала. Потому что психологом оказалась весьма молоденькая девушка. Леська против не была, она, наоборот, была за, потому что именно сейчас как никогда прежде увлеклась всякой психологией бизнеса, психологией личности, записывает всякие слова, «несущие позитивную энергию», а также психологией отношений и семейной жизни, в общем – была только за! Хотя сама в это время была на работе.

– А ведь умная баба, – скептически прокомментировал Северный и жестом показал, мол, продолжай, не отвлекайся на стоны ещё и на предмет жены.

– В общем, приехала эта тёлка, вся из себя такая-растакая. Костюмчик деловой, причёсочка гладкая, макияж умеренный, маникюр французский, не чета Анжеле Степановне! «Вы, – говорит, – как хотите детей тестировать? Поодиночке или в группе?» Я, мол, ясен ху… ясен пень, хочу и поодиночке, и в группе. Она мне про стоимость, я ей, типа, говно вопрос, дамочка! Давайте уже, валяйте, мы, вон, даже кухню от мусора более-менее расчистили. Села она туда так брезгливенько и говорит: «Ну, кто первый?» Жорыч завёлся: «Я-я-я!!!» Они тут же с Дарием и Дашей подрались все втроём, потому что каждый хотел первым. Я им ору, что младшим и девочкам надо уступать. Дарий истошно голосит про то, что опять он крайний и уж лучше вообще не рождаться, чем родиться старшим. Обычное дело. Стали они друг в друга карандашами кидаться… Не только карандашами, а ещё и мелками, пастелью, маркерами, фломастерами, ручками гелевыми. Всем, что я им там, короче, на столе выложил для этого тестирования.

– Дамочка, я надеюсь, сбежала? Упала в обморок?

– А вот и нет! Дамочка спокойно так, психологически, и говорит, мол, детки, давайте первым будет самый младший из вас, потому что он больше устаёт от ожидания, чем старшие. Жорыч, короче, такой, Дашке и Дарию язык показал, наплевал в них и заорал: «Поняли, говняшки, поняли?!! Я младший, я устаю ждать!!!» Дашка в рёв, Дарий орёт, что никогда этот мелкий говнюк Жорыч ничего не ждёт, что всё ему первому. Ну, тут уже я на них рявкнул, чтобы заткнулись – они и заткнулись. Причём все. А Жорыч расплакался. Короче, все успокоились минут через десять, и Жорыч пошёл за стол к дамочке рисовать. Я там же с ними за столом сижу, а Дашка с Дарием за дверью ссориться остались. Ну а Жорыч пошёл свои каляки-маляки колбасить. Я ж не только всё, чем можно бумагу поганить, вывалил. Я ещё на столе лист ватмана формата А1 разложил. Тестировать – так тестировать! Дамочка ему такая, мол, Георгий, нарисуй, пожалуйста, свою семью. Это исчадие малолетнее нарисовало жуткого уродца с короткими ручками и ножками и длиннющей шеей. Она его так ласково спрашивает: «Георгий, кто это?!» – а он ей: «Не знаю ещё! Когда дорисую – узнаю!»

– Логично! Жорыч очень развитой мальчик.

– Тебе смешно, да? У меня трагедия, а ему – смешно! В общем, бросил Жорыч карандаш. Сказал: «Жорыч устал!» – и ушёл. Короче, Дашка заходит, вся в слезах. Та ей: «Почему ты плачешь, девочка?!» Дашка в рёв, жалуется, что Дарий ей причёску испортил, которую она как у психологической тёти себе сделала, «зализанную». Она Леськиным лаком всё забрызгала, а тот ей идеальную зализанность всю дыбом поставил. И Дашка с тем лаком чуть себе половину волос не повырвала. Успокоили, как могли. Заверили, что причёска идеальная. Несмотря ни на что. И дамочка Дашке говорит: «Нарисуй несуществующее животное». Дашка тщательно, во всех подробностях, рисует собаку. Дамочка ей: «Такое животное существует, девочка!» А Дашка ей: «Нет! Пока собаки у меня нет, собака – несуществующее животное!»

– Ну, тоже не глупее Жорыча. Даша – очень вдумчивая девочка. Что было дальше?

– Дальше?! Дальше был полный мрак! Дарий, когда психологиня попросила нарисовать всю семью, в углу где-то нашкрябал каких-то колобков – одного побольше, двоих поменьше, и четыре какие-то говняшки. Над большим он написал: «Дарий Соколов – сын божий», над теми, что поменьше – приписал: «Папа и мама, не боги», а над четырьмя говняшками написал: «Даша – дура, Жорыч – дурак, Георгина – ест и какает, и ещё одна, которая ест и какает, ещё без имени». Чего ты ржёшь?!! – возмутился Сеня, глядя на безудержно хохочущего Северного.

– Ну, и что не так-то? – Всеволод Алексеевич утёр выступившие от смеха слёзы.

– Как что?!! Сейчас ты зарыдаешь по-настоящему! – зашипел на него Сеня и залпом опрокинул в себя следующий стакан, предупредительно наполненный Северным. – Потому что это не вся картинка, намалёванная сыном, блядь, божьим Дарием, мать его, говнюка! На переднем плане этого эпохального, блядь, полотнища было что-то сильно чёрное и горбатое, с головой, похожей на кошачью. Отдалённо. И из этого чернющего, типа, кошака хлестала красной гелевой ручкой, красным фломастером, красным, блядь, карандашом и всем остальным, что на столе валялось приблизительно красного цвета, – кровища! И было написано: «Пума. Ей больно». Чего ты заливаешься, в натуре? У моего сына садистские наклонности, понял? Родители и братья с сёстрами на заднем плане – и значит, ему на них насрать. Никто из членов семьи не держит друг друга за…

– …члены! – выдохнул захлёбывающийся хохотом судмедэксперт.

– …за руки! И значит – всем членам семьи абсолютно насрать на всех членов семьи! Моим детям чуждо малейшее представление о взаимопомощи! – стонал несчастный Сеня, уже готовый биться головой об стену. – А на переднем плане огромных размеров срань господня чёрного цвета, из которой во все стороны хлещет красная, алая, бордовая, малиновая херь, типа, кровь! Дарий у меня… Слушай! – Сеня дрожащими руками вытащил из кармана бумаженцию. – Дарий у меня, зачитываю: «Подавлен, тревожен, легковозбудим, внутренне протестует против накопленных в нём отрицательных эмоций, он поставил себе запрет на слёзы и просьбы, склонен к переоценке себя, со всеми членами семьи у него внутренний конфликт, папа и мама внушают ему сильную тревогу…»

– Да-да, всё понятно. Чёрный цвет, красный цвет, глазки Дарий не умеет во всех подробностях прорисовывать, видать, тыкнул вам на мордах по точечке – и хватит. И правильно, смысл же ясен?

– Ты издеваешься, да?

– Ну что ты! – Северный немного успокоился и закурил. – Я не издеваюсь, просто это действительно умопомрачительно забавно. Ты сказал психологической даме, что постоянно говоришь Дарию, что он самый умный? Что недавно ты ему, к примеру, рассказывал, что любой человек – сын божий. Зная тебя, рассказывал наверняка неуклюже, буквально! – улыбнулся Всеволод Алексеевич. – А главное, рассказал ли ты этой психологической даме, что твой сын нынче читает «Остров доктора Моро» и немного похож на папаню – такой же впечатлительный?

– Нет! Но она ничего такого и не спросила. – Сеня в ярости размахивал руками. – Эта психологиня посмотрела на Дария, как на особо опасного преступника, улыбнулась ему фальшивой улыбкой и нарисовала вокруг пумы что-то типа забора. И сказала: «Не бойся, Дарий! Она никуда не вырвется и не причинит зла твоей семье!» На что Дарий с воплями «Дура, что ты делаешь!!!» схватился за резинку и начал, как умалишённый, стирать этот забор с рисунка, продолжая кричать: «Пусть бежит, может, у неё всё ещё заживёт! Хватит её мучить! Ты что, не понимаешь?!» – а потом разрыдался и убежал. Дашка, милая, тихая Дашка, ворвалась в кухню, сказала психологине нежным, ласковым голосочком: «Что вы сделали моему братику?! Если ему плохо, я вас больно убью!» – и, схватив табуретку, быстро достала с высоких полок конфеты и умчалась, сказав мне: «Это для Дария!» После чего внёсся Жорыч и пнул психологиню по коленке. И швырнул в неё сахарницу.