Юлия Винер - Бриллиант в мешке Страница 39

Прежде, когда там жил, хороших средств от боли не было, а только такие, которые разрушают пищеварительный тракт, но я терпел и избегал по возможности, благодаря чему пищеварение сохранил.

У боли, вообще у болезни есть еще одно положительное качество. Я имею в виду хроническую боль и болезнь, а не такую, которая внезапно и остро. И конечно, не такую, которая приводит к трагическому концу, а как у меня.

Такая болезнь, как у меня, дает человеку совсем другой взгляд на жизнь. Во-первых, лучше других осознаешь, что все там будем, и больше ценишь, пока здесь. Меня в здешней больнице, еще вначале, врач-психолог все расспрашивал, как я страдаю и нет ли у меня суицидных мыслей, все порывался мне объяснить, что это не надо, и почему, и как с этим бороться.

А мне просто смешно было слушать. Я бы сам мог ему сделать терапию на этот счет. Я за жизнь держусь очень крепко и считаю, что это хоть и подпорченный, но исключительно ценный подарок, который один раз случайно дали, но больше не проси. И выбросить его по своей воле мне никогда и в голову не придет. А боль – ну, что же, это и есть конкретная плата за подарок, вернее будет назвать, полуподарок, так уж совсем даром нигде не дают, ни в какой самой сниженной распродаже.

И во-вторых, хотя возможности твои ограничены по сравнению со здоровыми, но при этом удовольствия от всякой ерунды, какую здоровый принимает как должное и даже недоволен, получаешь гораздо больше.

Верно, что, когда боль есть, ничего другого вокруг словно и нету, но когда она проходит! Да хоть одно то, что временно прошла, уже радость. Мне кажется, от боли, то есть когда ее нет, и всякое удовольствие гораздо острее. А кто совсем не знает боли, тот и удовольствия от жизни получает меньше, но таких людей на свете практически нет.

Вот, скажем, здоровый вкусного чего-нибудь поел – брюхо набил и дальше побежал по делам. А я то же самое съем и не просто, а прочувствую каждый кусочек.

Я лоскуты свои разноцветные сложу вместе и любуюсь, как цвета красиво сошлись, – радость! А другой и не заметит даже.

Или, например, сон. Для здорового сон – это просто отдых от усталости. Выспался, вскочил и опять же по делам. А я, когда боли нет, в сон ухожу, как в праздник. И каждая минута засыпания для меня – просто цепочка чистого удовольствия, оттого и шум так меня терзал.

Про секс что и говорить, если его с приятной женщиной поиметь. Но здоровые перебирают, предъявляют требования и создают себе психологические проблемы, а для меня неприятных женщин практически и нет, разве что слишком уж старая либо совсем стерва – хотя и в них имеется свой цимес. (И как же это я только Танечку недооценил, из-за привычки, что ли? Вот теперь и кусай локти…)

Такое мировоззрение я себе давно уже составил. Рассуждал разумно, вот и жил до недавнего времени правильно. Хорошо жил.

А теперь что? Сам, своими руками накликал на себя неприятности и беды… Посмотри правде в глаза, Миша. Никакого плана в твоей жизни не стало, и ты ею больше не управляешь. С женой ситуация мутная, и не известно, что будет. Дочь женится с арабом и хочет уехать, вдобавок хочет все семейство за собой тащить, включая неизвестное арабское число, и все это в расчете на твои камни. Твои… Какой черт тебя тогда попутал, ты можешь это понять? Одна минута, одна-единственная дурацкая минута, и всю свою философию забыл, и вся хорошая жизнь насмарку. Да плюс к тому шейка бедра, хотя это непосредственно не связано, но тоже не известно, когда еще полностью оправишься…

Это перкосет перестал действовать. Все-таки есть в нем то отрицательное качество, что действует, действует, и вдруг незаметно как с горки съезжаешь. То есть боль по-прежнему сдерживает, но мысли пошли уже не те.

7

Поэтому хватит валяться, а надо встать и подготовиться. Скоро должна прийти Ирис, и хочу встретить ее в приличном виде, то есть хотя бы пижамные штаны натянуть, потому что лежу без. Она мне и в этом больше не хочет помогать, сам можешь, говорит. И она права, могу, вообще, именно при больной ноге оказалось, что могу больше, чем думал. Вот вам Татьяна, сперва распустила меня, а теперь бросать.

Вставать я научился хорошо, но со штанами по-прежнему много трудностей. Однако планирую даже побриться, Ирис в прошлый раз очень ругала, что лежу небритый.

Вот и звонок в дверь, точно вовремя, как всегда у Ирис. И я все успел, и штаны, и все. Цепляюсь за ходунок и начинаю потихоньку двигаться.

Тут опять звонок. Чего это ей не терпится? Смешная, знает же, что у меня на это уходит много времени. И еще звонок, два подряд.

Ковыляю, тороплюсь, но без всякой осторожности в смысле открыть дверь, только досада на Ирис, что не хочет ждать. Кричу ей: сейчас, сейчас. Уже взялся за ключ, и тут что-то меня подтолкнуло посмотреть в глазок – больше любопытство взглянуть на Ирис, когда она не знает.

Но там вовсе не Ирис. Не Ирис, а эта старая гнида с костылем из моей палаты.

Ну, надо же. И дома меня разыскал, гад такой! Хотя это не трудно, имя с таблички на кровати прочел, и вряд ли в Иерусалиме так много Михаэлей Чериковеров. И костыль ему не помешал, и голова не закружилась, приперся, симулянт вонючий.

Но зря трудился. Так я тебя, гниду, и пустил! Постой, думаю, постой на площадке, покукуй. А долго звонить будешь, надоешь – полицию позову, за приставание и нарушение общественного порядка.

Полицию… нет, пожалуй, полицию не позову. Дождусь, пока Ирис придет, она с ним быстро разберется.

А он еще и стучать начал. Боюсь, опять Ицик выскочит, опять сделает мне медвежью услугу, стучите, мол, сильнее, он всегда дома. Говорю ему через дверь:

– Чего приперся, пошел вон. Все равно не открою.

Он мне с другой стороны ласково говорит:

– Открой, пожалуйста, я по делу.

– Что, – говорю, – еще камею принес? Нет у меня с тобой никаких дел, убирайся.

– Камея, – говорит, – глупость, ошибка, ты уж извини. Нет, у меня серьезное дело.

– Не трать времени.

– Хорошее для тебя.

И что это Ириска не идет? Такая всегда аккуратная девочка.

Опять колотиться начал. Всех соседей мне переполошит!

– Сейчас в полицию позвоню, – говорю.

– Нет, – говорит, – в полицию ты не позвонишь, а лучше открой, у меня есть для тебя предложение.

– Никаких предложений, отваливай.

– Хорошее предложение. Я у тебя твой цирконий куплю.

– Какой еще цирконий?

– А камушек твой красный, замечательная имитация, приличных денег стоит.

– Имитация! Убирайся, дед, а то покажу тебе имитацию!

– Да брось, где тебе. А имитация прекрасная, говорю как старый ювелир. Я таких и не видал никогда.

– И больше не увидишь.

– На что она тебе? А я обработаю, оправлю красиво, и тебе выгода, и мне. Открой!

– Иди отсюда.

Опять я уставать начал, да еще стоя, а Ириски все нет.

– Три тыщи шекелей даю! Наличными.

– Да ты смеешься, дед! – Так меня эта сумма возмутила, что не удержался, дурак.

А он и в самом деле хихикает там за дверью.

– Ну, – говорит, – три пятьсот дам. Только для тебя. Ты что, и правда думал, это бриллиант? – И хихикает изо всех сил.

– Дед, добром говорю, вали отсюда. – Больше не поддаюсь на провокацию, говорю мирно, на крик уже сил нет.

– Больше никто не даст, поверь мне.

Обожаю, когда человек говорит «поверь мне», первый показатель, что врет.

Наконец-то хлопнула дверь подъезда, идет Ириска. Торопится, мигом взлетела по лестнице, и слышу ее голосок:

– Вы к Михаэлю?

– К нему, – отвечает дед, – но что-то долго не открывает.

– А он медленно ходит, – смеется, – сейчас мы его поторопим, – и нажимает на звонок.

– Ирис, – говорю громко и отчетливо, – выручай.

Гони этого гада в шею.

Вижу в глазок, она растерялась. Смотрит на деда и говорит:

– Михаэль, ты что?

– Пока не уйдет, никому не открою. Гони.

Растерялась ненадолго. Не стала расспрашивать что да почему, а прямо ему говорит:

– Он не хочет вас видеть. Вам придется уйти.

– Миленькая девочка, он же шутит, разве не видите? У вас есть ключ?

– Нет, – кричу прямо в глазок, – я не шучу!

Пусть убирается. Я больше стоять не могу.

Ириска свела брови и строго говорит:

– Вы слышали? Попрошу немедленно отойти от двери. Мне срочно нужно к больному.

– А вы врач? – спрашивает. Рассчитывает, гад, что врач побудет и уйдет.

Но Ириска, умница, даже не запнулась:

– Нет, – говорит, – я тут живу.

Дед ухмыляется игриво:

– С ним?

Тут моя Ириска и сама разозлилась:

– А вам какое дело? С кем хочу, с тем живу! Ах, если бы!

Но дед мотает головой.

– Нет, – говорит, – я его жену видел, ничего женщина. И дочку. А вы, значит, приходящая.

Тут маленькая Ириска с нежным голоском как заорет, не хуже любой марокканки:

– А ну, пошел отсюда, старый козел! Пошел, пошел, пошел! – И плечиком ему в грудь, теснит его к ступенькам.

Он на нее костылем. Она рукой защиту выставила, как в карате, он даже покачнулся. Не дай Бог сверзится дедуля, хлопот не оберешься!

Но я уже видел, как Ирис умеет с травмированными справляться, чтоб не повредить. Пока он костылем махал, она проскользнула со спины, обхватила за туловище, коленкой под зад и аккуратно спустила его на две ступеньки вниз. Толкнула легонько в спину, катись, говорит, старый, и не возвращайся! Тебя здесь не хотят!