Ирина Волкова - Очень смертельное оружие Страница 39

- В нашей семье не принято вспоминать эту историю. Даже не знаю, могу ли я тебе рассказать...

- Могу поклясться, что ни с кем не стану это обсуждать. Поверь, для меня очень важно узнать, что тогда произошло. Вряд ли сейчас твой рассказ причинит кому-нибудь вред. Марик мертв, отец его тоже, мать в сумасшедшем доме, кроме тебя, других родственников нет. Кого могут волновать события почти двадцатилетней давности?

- Ладно, - вздохнула Нина. - Только пообещай, что все это останется строго между нами. Об этом не знает даже мать Марика. Если ей станет известно то, что тогда произошло, это может стать для нее еще более сильным ударом, чем смерть сына.

- Обещаю.

- Не исключено, что брат Марика убил отца и сам погиб вместе с ним.

- Ты серьезно? Ничего себе! Теепрь понятно, почему Марик никогда не упоминал о брате. Как это произошло?

- Ты вообще откуда звонишь?

- С острова Бали.

- С острова Бали? Каким ветром тебя туда занесло?

- Позагорать приехала. Не все же в Крыму отдыхать.

- А ты не разоришься на звонке? Эту историю в двух словах не перескажешь.

- Не беспокойся. Надеюсь, мой бюджет это выдержит.

- Ты, наверное, знаешь, что семья Марика жила в Тбилиси. Даниил Симония, его отец, был оперным певцом, знаменитостью союзного масштаба. Его называли грузинским Паваротти. Даниил как раз собирался вылететь в Милан для выступлений в знаменитом театре "Ла Скала", когда Марк неожиданно исчез.

Два дня милиция обшаривала окрестности города, пытаясь отыскать мальчика, а потом Даниил обнаружил в почтовом ящике конверт, в котором лежали отрезанная мочка уха и письмо, в котором говорилось, что Марка похитили и, если Симония-старший не выполнит требований похитителей, каждый день он будет получать по кусочку своего сына до тех пор, пока тот не умрет.

- Странно, я не помню, чтобы у Марика была отрезана мочка уха, - заметила я. - Возможно, я не обратила на это внимания.

- Ты и не можешь этого помнить. Уши Марика были в полном порядке.

- Чье же тогда это было ухо?

- Послушай и все узнаешь.

- Слушаю, - кивнула я.

- На следующий день Даниилу позвонил по телефону неизвестный и сказал, что, если певец хочет, чтобы Марик остался в живых, в шесть часов вечера того же дня он должен встать на площади перед оперным театром, повесить на грудь табличку с надписью: "Я - убийца и подлец", а потом облить себя бензином и поджечь.

- Вот это да! - изумилась я.

- Естественно, что Симония не выполнил требований. В восемь часов вечера позвонил похититель и назвал место, где Даниил сможет найти мизинец своего сына. Затем он пригрозил, что, если певец публично не сожжет себя в шесть часов вечера на следующий день, Марик лишится указательного пальца. Когда пальцы кончатся, он отрежет ему язык, потом выколет глаза и в конце концов пришлет отцу сердце.

- А Даниил не пытался предложить похитителю деньги?

- Он предлагал ему все, что угодно, но преступник требовал только одного: совершить акт публичного самосожжения перед оперным театром.

- Похититель не объяснил, почему он этого хочет?

- Он вообще ничего не объяснял. Милиция день и ночь дежурила около Даниила, потому что тот уже был готов на самоубийство. Мать Марика лежала в больнице с нервным расстройством. Каждый день похититель звонил и называл места, где можно было найти отрезанные пальцы. К расследованию подключилось КГБ, но толку от этого не было. В конце концов какому-то умнику пришло в голову сделать анализ отрезанных пальцев, и выяснилось, что они были отрезаны уже от мертвого тела. Группа крови совпадала с группой крови Марка.

Когда похититель позвонил в следующий раз, Даниил сказал, что знает, что его сын мертв. Тогда похититель подозвал к телефону Марика, позволил им немного поговорить, а потом повесил трубку.

Несколько дней похититель не звонил, а потом Даниил получил письмо и, не показав его ни родным, ни милиции, неожиданно исчез. В тот же день в давно предназначенном на снос доме на окраине Тбилиси неожиданно вспыхнул пожар. Очевидцы потом утверждали, что видели, как Симония с криком: "Я - подлец!" бросился в пламя.

Когда подоспели пожарные, тушить было уже нечего. Под сгоревшими обломками здания нашли два обуглившихся скелета и пистолет со спиленными номерами. Тело Даниила смогли опознать по наручным часам и золотому медальону, который он всегда носил на шее. Марк вернулся домой вскоре после того, как стало известно о смерти его отца. Он заявил, что ни разу не видел лица похитителя и понятия не имеет, кто он такой.

В прессе сообщили, что знаменитый тенор Даниил Симония героически погиб, пытаясь спасти человека во время пожара. О похищении Марика газеты вообще не упоминали. В советское время было не принято доводить подобные истории до сведения общественности.

- Но если тело не опознали, откуда ты можешь знать, что второй труп принадлежал брату Марика? Ты ведь даже не уверена, что у Марика был брат? Как ты о нем узнала?

- Мне рассказал об этом сам Марик. Однажды, еще в студенческие времена, после экзаменов он зашел ко мне с бутылкой "Хванчкары". Родители были на даче, и мы решили отпраздновать успешную сдачу сессии. Вдвоем мы прикончили "Хванчкару", потом я достала из холодильника "Киндзмараули". Кажется, Марик выпил еще пару рюмок шартреза, а потом я предложила тост за братьев и сестер. У меня не было родных братьев, у Марика тоже, и я сказала, что это просто замечательно, что мы оказались родственниками.

Неожиданно Марик ударил кулаком по столу, а потом уронил голову на руки и заплакал. Я решила, что он слегка перебрал. Красное вино с ликером, да еще после экзаменов - далеко не лучшее сочетание. Только что он шутил, был в прекрасном настроении - и вдруг такая резкая перемена. Я вообще никогда не видела, чтобы он плакал. Я хотела уложить его в постель, но Марк оттолкнул меня и внезапно заговорил о своем похищении. Тогда он и рассказал мне, как все происходило на самом деле.

Я оставила брата ночевать у себя. На следующий день он терзался жестоким похмельем и почти ничего не помнил. Я спросила, правда ли то, что он мне рассказал. Марик впал в ярость и заявил, что это был пьяный бред. Он взял с меня слово навсегда позабыть об этой истории и ни при каких обстоятельствах никому ее не пересказывать.

По правде говоря, я не знала, что и думать. Марик рассказывал так, словно переживают все заново. Он был так убедителен, что не поверить ему было просто невозможно. В то же время сама история была настолько дикой, что поверить в нее было еще труднее. Я постаралась выкинуть рассказ Марика из головы и ни с кем никогда его не обсуждала.

Теперь Марика нет, его мать лишилась рассудка, и уже давно никто не вспоминает Даниила Симонию. Нет даже Советского Союза. Срок давности давно истек. Тайны прошлого уже никого не волнуют. Честно говоря, я даже рада, что могу с кем-то поговорить об этом. Мне бы хотелось узнать - действительно ли все произошло именно так или это были пьяные фантазии поэта.

Голос Нины звучал напряженно и как-то слишком ровно, словно она изо всех сил старалась держать себя в руках.

Я вслушивалась в шелест слов, доносящихся с другого конца планеты, и не знала, верить или не верить тому, что я слышу. Такое мог выдумать лишь совершенно больной, извращенный ум. Только чей ум - Марика или его брата?

Закончив разговор, я встала и вышла на балкон, чувствуя, как внутри закипает ярость. Ярость собственного бессилия. Хотя я и убедила себя в том, что смирилась с фактом, что мир совсем не такой, каким я представляла его в детстве, иногда, сталкиваясь с проявлениями темных сторон человеческой натуры, я почему-то чувствовала себя обманутой.

То, что рассказала мне Нина, не могло быть правдой. Такого просто не должно было произойти. Вернее, мне хотелось бы, чтобы ничего подобного в мире не происходило. К сожалению, от наших желаний ничего не зависит. Мир такой, какой он есть, и лучшее, что я могу сделать, - это принимать его таким.

Внутреннее напряжение не отпускало. Злость трансформировалась в ищущую выхода агрессию. Надо было как-то успокоиться. Я подумала об оставшихся в коробке конфетах с ликером, но поняла, что даже такое ударное средство вряд ли сейчас поднимет мне настроение. Пожалуй, имеет смысл потренироваться. Нет лучшего способа избавиться от бурлящего в крови адреналина, чем занятия боевыми искусствами.

Вернувшись в комнату, я вытащила из тумбочки подаренный Стивом рентджонг и попыталась сообразить, каким хватом его лучше держать.

Никогда раньше мне не приходилось работать с колющим оружием, имеющим пистолетную рукоятку. С тех пор как я увлеклась танцами, я и с обычным ножом давно не тренировалась. А зря. Похоже, на Бали рукопашный бой пригодился бы мне больше, чем танцы.

Я несколько раз взмахнула рентджонгом, привыкая к нему. Ощущение было непривычным, да и удары были явно слабоваты. Это означало, что лезвие и предплечье были расположены под неправильным углом и отклонялись с линии концентрации энергии. При плохо нанесенном ударе в цель я могла запросто повредить себе запястье. Для начала мне предстояло почувствовать оптимальные траектории движений.