Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми Страница 39

– К моему мужу? – изумилась Марина. – Но…

– Да. К вам обоим. Но в первую очередь к тебе, Мар-рина. Я хочу взять на память одну вещь из коллекции дяди…

– Какую вещь?

– Картину! Картину из дядиной коллекции. Она не особенно ценная, но она дорога мне как память, как семейная реликвия. Я собираю у себя дома некоторые предметы старины. Дядя оставил свою коллекцию музею, это его воля, и она для меня священна, – Валера виновато развел руками, словно прося о снисхождении. – Но я бы хотел хоть что-то получить… Картину! Я помню ее с детства… Я приходил к дядюшке. Совсем маленький мальчик, подходил и смотрел… часами…

– Ван Страатен? – перебила шведа Марина.

– Ван Страатен? – удивился Валера. – О нет! Это подделка, такого художника не существовало. Я думаю, это писал под фламандцев какой-нибудь местный автор. Другая картина. Эверетт Шинн, американский импрессионист. Мой дед, Оскар Рунге, вывез эти картины из Америки в шестнадцатом году, еще до революции. Он торговал судами, хотел продавать их в Америку и ездил туда по приглашению самого барона Ротшильда. Картина стоила копейки… Ох, лучше бы мой дедушка не возвращался домой! – воскликнул Валера шутливо. – Лучше бы он остался в Америке!

«Девушка с розой»! Картина, которую она не распознала своим нюхом первоклассного специалиста. Стыдно! А ведь ей неспроста казалось, что в девушке что-то есть. Начало века! А она решила, что тридцатые-сороковые. И дата там не 1935, а, скорее всего, 1915! Эх, Марина, простая твоя душа! Вот и Рунге считает, что простая душа. В глаза заглядывет, ручку жмет, ходит кругами. Проходимец!

– Картины принадлежат музею, – произнесла Марина строго. – Музей не торгует экспонатами.

– Я знаю, – Валера нежно налег на ее руку. – Я знаю. Но… если… если… твой муж напишет копию для музея, то я могу вывезти оригинал. Никто и не заметит.

– А ведь ей цена миллион! – вдруг наобум сказала Марина. – Если не больше!

– Не думаю, чтобы миллион… – Рунге отвел взгляд. Видимо, она попала в точку. – Не уверен… Ты же понимаешь, я готов заплатить! Сколько ты хочешь?

– Сколько я хочу за украденную из музея картину?

– Тихо, тихо, – сказал Рунге с какими-то блатными интонациями и убрал руку. – Зачем ты так? Все имеет цену. Я готов, назови свою. Все равно в твоем музее ей не место. Вы здесь никогда не ценили ни традиций, ни истории. Твоя страна всегда торговала музейными экспонатами, все знают.

– Ах ты, урод! – Марина поднялась, схватила бокал, но он, увы, был пуст. Шампанское они выпили. Можно плеснуть в гнусную рожу кофе, но это уже не то… это кризис жанра. Нужно шампанским. Рунге тоже поднялся, схватил ее за руку. Пальцы у него железные. В машине она испугалась. Идиот, так напугать ее! Здесь, среди людей, ей не было страшно.

– Пусти, придурок! – закричала она и изо всех сил залепила ему свободной рукой по физиономии. Рунге, отшатнувшись, выпустил ее. Шум в зале как по команде стих. Народ перестал жевать. Все смотрели на них.

– Молодец, систер! – взвизгнула восхищенно и пьяно какая-то женщина. – Так его, волчару!

Марина схватила сумочку и выбежала из зала.

Занавес.

Глава 30

Прозрение

…И что дальше? Вокруг ресторана раскинулся первозданный лес. Прохладная ночь. Глухо пошумливают верхушки невидимых сосен. Сияют звезды. Высоко в небе плывет зеленоватая луна.

Марина поежилась, поднесла к глазам часы – половина второго. Автобусы сюда не ходят. Можно заказать такси, но на такси у нее не хватит денег. Черт! Надо было ехать на своей машине. Не стояла бы сейчас, как сирота. Марина нерешительно спустилась с крыльца и пошла к выходу из парка. Пойти пешком? К утру она доберется, до города недалеко – километров двадцать. Можно позвонить Кольке… Она открыла сумочку, но телефона там нет. Забыла дома!

«Ничего, – сказала она себе, – через два часа начнет светать. Все не так страшно. А пока можно погулять вокруг. Это вам не кладбище».

Она вдруг начала смеяться. Ах, жулик! А она еще собиралась за него замуж! Марина смеялась так, что слезы потекли из глаз. Потом она перестала смеяться, но слезы все равно текли. Прекрасный принц! Обыкновенный ворюга. Обыкновенный шведский ворюга.

Она не заметила, как вышла из парка в лес. Фары нагоняющей сзади машины вдруг осветили дорогу. Поравнявшись с Мариной, она притормозила. Марина метнулась в сторону – Валера? Но это был не Валера. Женский голос позвал:

– Садись, подкину до города! Пехом до утра не дотопаешь.

Марина, не колеблясь, нырнула в уютное нутро машины, где было тепло, пахло духами и кухней. Крупная нечесаная тетка в безразмерной одежде окинула ее цепким взглядом.

– Спасибо, – сказала Марина. – Я действительно собиралась идти пешком.

Некоторое время они ехали молча, потом тетка спросила:

– Поссорились?

– Да, – ответила Марина, – поссорились.

Тетка перегнулась через нее и достала из бардачка пачку салфеток. Бросила ей на колени:

– Утрись! – И добавила через минуту: – Платить не хотел?

– Жениться не хотел.

Тетка засмеялась:

– Лихо ты его! Теперь точно не женится!

– Я теперь сама не пойду, – ответила Марина.

– Ну и правильно. Ты еще молодая. Кто он?

– Один швед.

– Зачем тебе швед? У них рыбья кровь. И жадные, говорят. Хуже нет, когда мужик жадный. Швед… не Рунге, случайно? Венькин племянничек недоделанный?

– Откуда вы знаете?

– Я все знаю, – вздохнула тетка. – Должность такая!

– Так вы тут работаете?

– Ну! Не в гости ж приехала! Мне такие рестораны не по карману.

– А кем вы работаете?

– Прислугой за все. И кухаркой, и уборщицей, и бухгалтером, и службой безопасности. Просматривала списки гостей, смотрю – Рунге! Столик на двоих.

– А вы его знаете?

– Видела когда-то, лет тридцать назад. Мать его помню, ничего была женщина. Простенькая, но славная, безобидная. Веньку хорошо знала, и брата его, Петра, отца твоего хахаля, – тоже знала. Как его?

– Валерий.

– Точно, Валера! Мы рядом жили. Радости-то было, когда он родился! Не передать! Новая ветка. У Веньки своих детей не было. А Петр от радости загремел в психушку. Они все с приветом, эти Рунге. Петр особенно. Он гений был, работал в почтовом ящике, на оборонку. И периодически лечился. Там он и Лялю нашел, лаборантку. Молоденькая, из бедных. Ну и пошла за него, как в прорубь кинулась. А когда Валерка родился, папаша с катушек слетел окончательно и больше уже не оправился – не выдержал потрясения. А Ляля пошла учиться в иняз. Можешь себе представить эту жизнь? С психом? Хотя Петр хороший был, тихий. Сидит, бывало, на скамеечке под домом, улыбается, сам с собой разговаривает. Теплую шапку даже летом не снимал, голова, говорил, мерзнет. А Лялька как былинка стала, тонкая, зеленая, затравленная какая-то. Венька, правда, ее баловал – и бриллианты дарил, и на курорты отправлял, лишь бы брата не бросала. А когда мальчику было лет семь-восемь, Петр умер. В больнице. Царствие ему небесное, отмучился. И Лялька сразу расцвела, одеваться стала, повеселела. Но тут новая напасть – Венька Рунге стал приставать. Он ходок еще тот был! Ни одной бабы не пропускал. Ну, опять судьба не без милости, швед подвернулся. Венька чуть из шкуры не вылез, чтобы она не уезжала, в ногах валялся, просил, деньги предложил. Потом скандалы стал закатывать, грозился, что отнимет мальчика. Когда они уехали, он полгода на люди не показывался. Говорят, курс лечения проходил. Потому музею все и оставил. Слышала про коллекцию Рунге? Это Венькины вещички. Я ходила, смотрела. Мебель красоты неописуемой! Китайская, старинная. Картины всякие. Одну запомнила – девушка с розой на груди и в шляпке. Стояла, поверишь, час, отойти не могла! Великий мастер рисовал. И вроде ничего особенного, а стоит как живая! За душу берет! Сходи, посмотри, не пожалеешь.

– Схожу, – пообещала Марина. – Посмотрю. Обязательно посмотрю.

– Сейчас картин продают много, а все не то. Раньше на базаре торговали лебедями, сейчас в художественных салонах, а суть одна. Редко мелькнет такое, что душу перевернет.

– Да… – протянула Марина. – Хороших картин мало.

– А ты где работаешь?

– Я? – Марина на миг растерялась. – В «Самоцветах»!

– Продавщицей?

– Ага.

Тетка искоса взглянула на Марину, но промолчала. Потом сказала:

– А хочешь ко мне в ресторан?

– Кем?

– Ну, пока… помощником администратора, скажем. Ты за себя постоять можешь, характер чувствуется. А потом видно будет. А насчет Валерки Рунге не жалей. Упаси бог, если он в отца и дядю!

– Я подумаю. Спасибо вам.

– Куда тебя? Кстати, тебя как зовут?

– Марина. А вас?

– Надежда Васильевна. Вот и познакомились. Так куда тебя везти?

Марина уже собиралась назвать свой домашний адрес (она не решилась сказать об оставленной у кладбища машине), но словно от толчка – такие называются озарениями – выпалила:

– К стадиону!