Андрей Анисимов - Проценты кровью Страница 39

Петр Григорьевич завел двигатель «Сааба» и рванул с места. Он решил ночевать на Фрунзенской и первую половину завтрашнего дня посвятить Севе. Но поехал к Грыжину.

Генерал сидел в своем кресле и, разложив на столе с десяток писем и конвертов, сортировал их по порядку. Покрасневшие глаза и мокрый носовой платок под рукой без слов выдавали состояние хозяина кабинета. Петр Григорьевич вошел и молча уселся рядом. Так они посидели несколько минут.

– Спасибо, Петро, что заглянул, – наконец проговорил Иван Григорьевич хриплым голосом. – Плачу я, Петро, редко, но горько.

Ерожин узнал письма и конверты на столе генерала. Это были знаменитые послания Вари, написанные для покойной матери Ивана Григорьевича и выданные за письма сына. Ерожин помнил, что в особые моменты жизни Грыжин доставал эти письма и плакал над ними.

– Григорич, у тебя твой знаменитый армянский коньяк есть? – спросил Ерожин.

– Коньяк есть. Душа алкоголь не принимает, – признался Иван Григорьевич.

– А может, рискнем?

– Давай, если не шутишь, – ответил генерал и вынул из книжного шкафа томик Толстого. Поглядев на заначенную бутылку и отметив, что в ней осталось меньше половины, тяжело поднялся и, вздохнув, вышел. Вернулся генерал с ящиком коньяка «Ани». Ерожин молча покосился на ряды бутылок.

– Не много ли будет? – спросил он.

– Много не мало, – ответил Иван Григорьевич и позвал Варю. Но голос его звучал сипло, и домработница не услышала.

– Чего ты хочешь? Я сам принесу, – предложил Ерожин.

– Тащи из холодильника, чего найдешь. Без закуски сегодня не смогу. Горе ослабило, – ответил генерал и принялся убирать со стола конверты.

Ерожин пошел на кухню и увидел Варю. Женщина сидела на табуретке и, свесив плетьми руки, глядела в окно.

– Чего тебе, сынок? – тихо спросила она Ерожина.

– Нам бы закусить в кабинет, – попросил Петр Григорьевич.

– Сейчас соберу. Слава Богу, ты пришел. А то сидит как сыч, даже не помянул дочку. Генеральша-то с Колей возле нее хлопочут, а Ваня не захотел…

– Вот мы сейчас и помянем, – пообещал Грыжин и вместе с Варей потащил в кабинет тарелки с ветчиной и сыром.

– Вы начинайте, а я горячего приготовлю, – сказала Варя, раскладывая закуску на необъятном письменном столе хозяина.

Две бутылки мужчины выпили молча. Поднимали стаканы, глядели друг другу в глаза и выпивали. Ни генерала, ни Ерожина хмель не брал.

– Как домой-то поедешь? – усмехнулся Грыжин, убирая со стола вторую порожнюю бутылку.

– Если оставишь, не поеду, – ответил Ерожин.

– Места много. Где хочешь, Варя постелит.

– Ну и порядок, – кивнул Петр Григорьевич, доставая из ящика третью бутылку.

– Не поверишь, Петро. Дрянь вырастил девку, – наконец заговорил Грыжин. – И отца не уважала. Помнишь, даже на вечер, когда на пенсию уходил, не соблаговолила. А для меня лучше ее нет… не было, хотел сказать. Никак в сознание не возьму, что так получилось. Актеришка-то безобидный на вид. Пустой человечек, но не злой. Почему на дочку руку поднял?

– Не будем сегодня об этом, но я уверен, Шемягин тут ни при чем, – возразил Ерожин.

– Не будем так не будем. Пускай земля ей станет пухом. – Генерал выпил до дна, поставил стакан на стол и выдвинул ящик.

– Гляди, какой она была маленькой, – сказал Иван Григорьевич, протягивая семейный альбом. С фотографии на подполковника хитрым детским глазом смотрела темная хорошенькая девочка с большим бантом на косичке. Снимок запечатлел красивого ребенка, но Ерожин заметил, что и в детские годы на лице Сони проступали черты будущего характера.

– Славный ребенок, – кисло похвалил Петр.

– Всегда хитра была, дашь по шоколадке ей и Кольке, свою съест и у него выклянчит. Видел ее насквозь и все равно любил. Кольку меньше. Хотя он парень настоящий. Не гляди, что я отец. Объективно сужу. Колька мужик, Сонька дрянь. А сердцу не прикажешь.

Перед тем как лечь спать, Ерожин позвонил на Фрунзенскую набережную и предупредил жену, что останется у Грыжина.

– Конечно, оставайся, милый. Только не напивайся сильно. Дядю Ваню твоего жалко. А что у нас деньги уперли, наплевать. Я их не заработала, тебе они тоже достались чудно! Не переживай, я тебя и без денег люблю, – ответила Надя.

Петр Григорьевич услышал в голосе жены тревогу и грусть. «Чувствует девчонка, – подумал он. – Зверская интуиция у Нади».

Ерожин не поехал ночевать к Аксеновым не только потому, что выпил. Он мог взять такси. Петру Григорьевичу было стыдно смотреть в глаза Нади. И на это у него были причины.

Варя, как и обещала, горячее подала. Старая работница сварила мужикам к ночи наваристые щи. Она знала, что ее суп здорово лечит от спиртного перебора. К этому времени в коньячном ящике генерала половина ячеек оказалась порожней.

Перед сном мужчины обнялись и Грыжин, стараясь не глядеть в лицо Ерожина, тихо сказал:

– Спасибо тебе, сынок.

Петр Григорьевич понял, что и на его ресницах появилась влага. Уж чего-чего, а сентиментальности за собой подполковник раньше не замечал. «Пожалуй, старею», – подумал он, смахивая слезу.

Петр проснулся рано, но Варя уже встала.

– Садись поишь, – пригласила она гостя, гремя посудой. Но Ерожин отказался. Хлебнув крепкого чая – еда после вчерашнего в горло не шла, – он залез под холодный душ и выкатился на улицу. На Фрунзенской в квартире Аксеновых было тихо. Кроме Глеба и Марфы Ильиничны, все спали. Приложившись к ручке генеральши, подполковник пригласил Глеба на кухню:

– Ты хотел у меня работать? – напомнил Ерожин.

– Так точно, – улыбнулся Глеб.

– Сегодня едем в Великий Новгород. Готов начать большую охоту на крупного зверя? – спросил Петр Григорьевич. Глеб был готов.

– Когда едем? – поинтересовался он.

– Ты сейчас садись в машину и пили в Новгород. Там, не доезжая главного моста через Волхов, повернешь налево. Проедешь метров шестьсот по Большой Московской, еще раз повернешь налево и упрешься в маленькое кафе «Русич». У меня на подозрении хозяйка этого кафе, пышная белобрысая стерва. Зовут ее Зойка Куропаткина. Вполне вероятно, что Зойка связана с нашим зверем. Меня в городе знают. Тебя там никто никогда не видел. Следи за каждым ее шагом. Я уверен, что убийца Кадков рядом проявится. Твое дело фиксировать и никакой самодеятельности. С Зойкой действуй по усмотрению. Хочешь, влюбленным прикинься. Есть же молодые мужики, которые любят баб в теле, хочешь, следи издалека. Это твои проблемы. Но я должен знать каждый ее шаг. – Ерожин полез в карман, вынул бумажник и отсчитал десяток купюр.

– Возьми на первое время. Меня увидишь, без знака не подходи. Вот номер моего мобильного телефона и еще два номера криминалиста Суворова. Верхний служебный, второй домашний. К нему можешь обращаться, как ко мне. Все.

– Сейчас Любу разбужу и вперед, – сказал Глеб, поняв, что разговор окончен.

– Зачем наших красавиц тревожить? Записки настрочим, проснутся, прочитают, – посоветовал Ерожин. Михеев собрался быстро. Подполковник за это время едва успел написать Наде несколько слов.

Отследив, как Глеб завел свой старенький «жигуленок», Ерожин взглянул на часы. Стрелки показывали половину восьмого. Петр Григорьевич достал из кармана мобильный телефон и набрал номер Рудика. Секретарь фонда явно еще находился в мире сновидений, но, услыхав голос шефа, моментально проснулся.

– Рудик, сегодня ты мне нужен. Поезжай в фонд и жди. Я или позвоню, или приеду.

– Петр Григорьевич. У нас скопилось много вопросов. Без вашей подписи стоят контракты с австрийцами, – пожаловался секретарь.

– Сегодня все подписи получишь, – пообещал Ерожин. Убрав телефон в карман, подполковник тронул с места и полетел в сторону Садового кольца. Москвичи начали просыпаться, и машин на улице с каждой минутой прибавлялось. На Ленинском проспекте Петр Григорьевич притормозил и стал внимательно оглядывать старинные корпуса Градской больницы. Напрягая память, он пытался найти нужную арку. Память не подвела. Через минуту он вышел из машины у входа в тот самый корпус, где почти месяц провалялся с пулевым ранением. Охрана не хотела впускать постороннего мужчину, но Ерожин ткнул под нос крепкому парню в камуфляжном костюме удостоверение и, получив халат, отправился на поиски своего бывшего отделения. Оно находилось на третьем этаже. Ерожину стали попадаться знакомые лица в белых халатах. Дежурила по отделению молоденькая медсестра Сима. Бывшего пациента девушка не узнала. Это было неудивительно. Сейчас он вовсе не походил на раненого калеку с забинтованной грудью. Остановившись возле столика дежурной, Петр Григорьевич мучительно вспоминал фамилию профессора, потерявшего ногу в Афганистане.

– Профессор у себя? – спросил он у Симы, в надежде, что за время разговора фамилия выплывет, и не ошибся.

– Ермаков в своем кабинете. А вы, собственно, по какому делу? – строгим тоном спросила медсестра.