Алекс Ровира - Последний ответ Страница 39

— Мозг остался в университете?

— Все было гораздо запутаннее. Сфотографировав мозг Эйнштейна, который имел самый обыкновенный вес в полтора килограмма, Гарвей рассек его на двести сорок восемь частей и изучил одну из них под микроскопом. Он ожидал найти что-то необыкновенное, однако мозг Эйнштейна оказался самым заурядным. И все-таки этот принстонский врач-патологоанатом не остановился на достигнутом.

Лампочка над нашим столом дважды мигнула. Нас явно изгоняли из бара. Это означало: «Убирайтесь немедленно, засранцы!»

Но на Павла не действовали никакие предупреждения, и он продолжил:

— Поделившись со своими коллегами некоторым количеством образцов, Гарвей решил за свой счет хранить остальное у себя дома. Он получил предупреждения со стороны самого же университета, было даже несколько доносов, однако осудить доктора не удалось, поскольку в судебной истории Соединенных Штатов не нашлось прецедентов подобного рода. Оказавшись в центре скандала, Гарвей пообещал журналистам и ученым в течение года опубликовать результаты своих исследований.

— Итак, его не покидала надежда обнаружить нечто исключительное в мозге самого выдающегося ученого двадцатого столетия, — заключил я. — Чем же дело кончилось?

— В один прекрасный день Гарвея изгнали из университета и из кругов научной общественности. Он переехал на Запад, работал там врачом в федеральной тюрьме и в разных клиниках. Выйдя на пенсию, он обосновался в одном маленьком канзасском городке, продолжая исследовать украденный им мозг. Вот так обстояли дела. Гарвей получал многообещающие финансовые предложения от миллионеров, анатомических музеев и иных организаций, однако на все отвечал отказом. На второй фазе исследований врач разослал образцы своего сокровища ученым всех пяти континентов, чтобы они помогли ему в работе. Эта рассылка не укрылась от внимания прессы, и в одном желтом журнале появилось сообщение, что Гарвей пытается клонировать мозг Эйнштейна.

Внезапно свет над нашим столиком погас, ресторан погрузился в темноту. На выходе из заведения уроженец Пуэблы, куря сигаретку, держал дверь открытой. Павел, кажется, в первый раз обратил внимание на внешние обстоятельства.

— Полагаю, нам предлагают убраться отсюда, — заметил он.

— Я тоже так полагаю.

В конце концов мы покинули свои места и в потемках побрели к выходу. Когда мы проходили мимо официанта, тот бросил свою сигарету на асфальт и в ярости раздавил ее ногой.

Неоновая реклама «Френдлиз», возле которой мы оставили машину, уже погасла. Я посмотрел на часы: почти двенадцать.

Пока физик делился со мной другими забавными подробностями насчет мозга Эйнштейна, мы покинули автостоянку и двинулись по пустынной дороге, которая вела на девяносто пятое шоссе. Однако не успели мы проехать и двух километров, как дорогу нам перегородило ограждение со знаком, предписывающим поворот направо.

— Ну вот, дорога перекрыта, — вздохнул Павел. — Создается впечатление, что кто-то упорно пытается воспрепятствовать вашему ночному свиданию с подружкой. Или, быть может, с дружком.

— Не нравятся мне эти штучки. Два часа назад этого знака еще не было, сомневаюсь, что в Нью-Джерси работы по замене асфальта начинают в полночь.

Павел приблизил свою лобастую голову к моему окошку, чтобы рассмотреть схему объезда на знаке. Мы находились на узком деревенском шоссе без всякого освещения. Впрочем, поляк не проявил признаков беспокойства.

— Скоро сюда должны приехать дорожные машины. Логичнее менять асфальт ночью, а не днем, когда движение плотное. Впрочем, возможно, что произошла авария, поэтому-то дорогу и перекрыли, — сказал он.

— Тогда давайте повернем обратно, — предложил я. — Как-нибудь да выберемся на магистраль.

— Ну что вы! Это будет бесполезный крюк. Поедемте по знаку, он выведет нас на девяносто пятое шоссе.

Павел завел мотор, и мы отправились прямо в волчью пасть.

53

Автомобиль-призрак

Мы боимся дня, который станет последним, а это, в сущности, зарождение вечности.

Мы двигались медленно, поскольку дорожка была узкой и полутемной. Вцепившись обеими руками в руль, чтобы не потерять управления — камни то и дело попадали под шины, — Павел продолжал рассказывать post mortem[51] биографию Эйнштейна, которой, казалось, никогда не будет конца:

— Мне представляется, что какой-то журналист, несколько раз встречавшийся с Гарвеем для написания репортажа, в конце концов свел дружбу со старым патологоанатомом и отправился с ним на машине в Калифорнию, чтобы встретиться с Эвелиной Эйнштейн, законной внучкой гения. Мысль его состояла в том, чтобы передать ей мозг и таким образом покончить с его сорокалетним паломничеством. Когда одиннадцать дней спустя они достигли Беркли, где проживала внучка, та поглядела на ящик с мозгом своего дедушки, плавающим в формалине, и отказалась его принять. Гарвею пришлось возвращаться в Нью-Джерси с грузом, которому предстояло еще много приключений. В своей посмертной биографии Эйнштейну пришлось немало попутешествовать, — говорил Павел, а девяносто пятое шоссе все не появлялось, — Однако основной вопрос так и остался невыясненным. Никто не сумел объяснить, что такого особенного в этом мозге и где это искать.

— Быть может, дело вовсе не в мозге.

— Тогда в чем же?

Ответа я не имел. Меня сильно беспокоило, что пейзаж вокруг становился все более диким. Последние дома остались далеко позади, с каждым метром было все яснее, что на магистраль нам не выехать.

— А что вам нужно от меня? — спросил я, круто меняя тему.

— Подождите, вот доберемся до Нью-Йорка, и я вам скажу. Эти места слишком…

Павел внезапно прервался. Тогда я тоже разглядел в зеркале заднего вида пару приближающихся фар.

— Кто-то едет за нами.

Павел старался проявлять выдержку, но случившееся его сильно напугало. Он резко затормозил и высунул голову в окошко, глядя назад.

Свет фар по-прежнему приближался, но теперь заметно медленнее.

— Давайте попросим помощи, — сказал я, вылезая из салона. — Если это кто-то из местных жителей, он сможет подсказать нам дорогу к шоссе.

— С вашего разрешения, я предпочитаю не выходить из машины, — отозвался Павел и запер дверь изнутри.

Подобная реакция меня удивила. Чтобы размять ноги, я пошел в сторону горящих фар. Под звездным небом отчаянно стрекотала армия кузнечиков. Машина, ехавшая вслед за нами, внезапно исчезла из виду.

Я ничего не понимал.

Пройдя еще немного вперед, я обнаружил на обочине дороги большой валун и вскарабкался на самый верх, пытаясь обнаружить автомобиль-призрак в слабом сиянии звезд.

И я его увидел. Это была очень большая машина, она припарковалась на обочине, погасив фары.

«Наверное, водитель отошел по нужде, — подумал я. — Или, быть может, там парочка влюбленных. Они выбрали это безлюдное место, чтобы заняться сексом в машине».

Я решил, что гадать бесполезно, и пошел обратно к маленькому автомобильчику Павла. Поляка что-то напугало, и теперь я уже боялся, что он уедет один, бросив меня посреди неизвестно чего.

Машина была на месте. Из окошка высовывалась громадная голова поляка. Он заметно нервничал.

— Они больше за нами не едут? — спросил Павел, как только я уселся.

— Кажется, нет. Сколько у нас бензина?

— Достаточно, чтобы выбраться с этой козьей тропы. — Он двинул машину вперед. — Признаю вашу правоту. Нам лучше было развернуться и поехать мимо «Френдлиз».

— Теперь это уже не важно, — спокойно ответил я. — Отдадимся на волю дороги и посмотрим, куда она нас заведет.

Я едва успел договорить свою фразу, когда позади нас вновь зажегся свет. Теперь он приближался к нам с огромной скоростью.

За две-три секунды, предшествовавшие столкновению, я успел разглядеть огромный «хаммер», весом примерно с танк. За рулем мелькнуло молодое лицо, бледное, как луна.

Это было последнее, что я увидел перед тем, как раздался ужасный скрежет и звон бьющегося стекла. Машину перевернуло вверх тормашками. Потом еще раз. Тогда время пошло как бы в замедленной съемке. Я смотрел, как раскаленная железяка падала мне на лицо, но, как ни странно, не чувствовал боли.

Потом все скрылось под черной пеленой.

54

Голубая смерть

Кто приближается к опасности и рискует, играет в кости с собственной жизнью.

Когда я открыл глаза, то удивился, что не мертв.

К тому же я находился не в машине, а под звездным небом. Вокруг пахло свежей травой. С болезненным усилием я повернул голову и увидел, что сталось с нашей машиной — теперь это была груда пылающих железок.