Адам Холл - Бегство Квиллера Страница 39

Слабый свет восходящего солнца пробился сквозь щель в стене, и у ног этого человека еще клубилось легкое облачко пыли, брызнувшей из-под его ступней во время последней ката, после бассаи. Здесь пахло сыростью и плесенью джунглей, смесью пищи для животных, свежей крови и давленых листьев. От лучей поднимающегося солнца тень полковника Чоу вытянулась вправо по земляному попу, а тень от его головы легла на белую стену.

Я ждал, все еще не поднимаясь с колен. Больше ничего не оставалось делать.

Должно быть, бомбы разнесли всю остальную часть здания, а затем тут занялся пожар. Одна стена исчезла полностью, и помещения с той стороны были завалены обвалившимися стропилами, кучами штукатурки и щебенки. Покрытие пола тут, должно быть, выгорело дотла, но он расчистил груду пепла и золы, выкинув их в джунгли, и тщательно вычистил комнату, в которой не осталось и следов пожара. Он также раздобыл известку и побелил частично стены, на которых остались следы от пожара. Крыша из покоробившегося и проржавевшегося железа пока была на месте. Дверь, через которую я вошел, осталась открытой у меня за спиной и...

- Queetes vous?

Звук его голоса царапнул по моим нервам.

- Un ami, Sempai.

Этими словами я дал понять, что знаю его звание. Я мог бы сказать "го-дан".

- Vous etes arrive comment?

- По воздуху, - ответил я.

- En francais.

Мне пришлось перейти на французский, поскольку на этом языке со мной заговорили.

- Ночной прыжок, - добавил я.

- Когда?

- Незадолго до полуночи, полковник. . Он все еще не шевелился, что явилось для меня неожиданностью. Его "ката" при всей ее мягкости отличалась мощью, и, сохраняя внешне ледяное спокойствие, он, должно быть, весь кипел от ярости, обнаружив меня здесь. Это место было больше чем просто его территорией; оно было его убежищем, единственным спасением от мира, который отвергал его, ибо ведь он видел, как люди бледнеют и теряются, когда он смотрел на них. И, явившись сюда незваным, я грубо нарушил покой его души.

- Как вы миновали собак?

Его французский был сух, точен и изысканно вежлив, как у людей, которые изучали иностранный язык, но пользоваться им не приходилось.

Я мог бы соврать, но ему все равно стало бы это известно. На стене висела выцветшая акварель Фунакоши, и почему-то ее чистая простота не позволила мне солгать семпаю. Но, клянусь Господом Богом, я более чем рисковал.

- Мне пришлось убить одну из них.

Он так долго молчал, что мне показалось, будто полковник не услышал моих слов; он хранил полную неподвижность. Затем я увидел, как с его лицом что-то случилось: черты его изменились, и я не понял, что происходит, пока не увидел, как его глаз почти скрылся за изуродованным носом и мясистыми складками шрама. Он лишь чуть повернул голову, и я даже не заметил этого движения. Он теперь не столько смотрел на меня, сколько рассматривал: уйдя в себя, он наблюдал за мной из этого укрытия.

Таково было мое первое впечатление от него.

- Почему?

Он обратился ко мне шепотом.

- Она хотела убить меня.

Молчание. Краем глаза я увидел еще одну крысу и услышал ее слабый писк.

- Значит, я брошу тебя остальным. Но не сразу. В голосе его появилась какая-то новая нотка, смысла которой я не понял, но она напоминала мне интонацию, с которой говорил Фосдик, вернувшись из Карлмарксштадта.

Снаружи гавкнул один из псов; гулкий звук шел из мощной широкой груди; остальные подхватили, залившись возбужденным лаем - скорее всего, увидели какое-то животное. Я не шевельнулся.

- Кто твой сенсей?

- Ямада.

- В Лондоне?

- Да, семпай.

Он продолжал наблюдать за мной столь же странным образом, словно спрятавшись за собственную внешность - я не придумал, это было именно так. Нервы мои были и так предельно напряжены еще с той минуты, когда, спускаясь, я не знал, удачно ли будет приземление и не поломаю ли я ногу о здание, а потом на меня бросился доберман, оскалив пасть, и пошла омерзительная возня с ним, когда мне надо было тут же заставить его замолчать, а теперь надо мной возвышался Чоу, и я понимал, что он отнюдь не шутил, когда сказал, что собирается кинуть меня этим кровожадным созданиям.

- Можешь встать.

- Ос!- Я поклонился и поднялся на ноги, и тут же рычание собак обрело другое значение: они почувствовали запах смерти. Прислушиваясь к ним, Чоу на долю дюйма вскинул голову. Но его глаз по-прежнему не отрывался от меня.

- Сколько здесь? ? Я помедлил.

- Собак?

- Нет. Собак семь. - Его глаз было скрылся из виду, когда он повернул голову, и, когда я снова увидел его, в нем мелькнуло хитроватое выражение, которое подчеркивалось складкой губ. - Точнее, теперь шесть. - Выражение это исчезло, едва я успел уловить его. - Сколько человек?

- Где, полковник?

- Здесь. Какова величина армейской группы?

Матерь Божья.

Да, точно таким же тоном говорил Фосдик, когда вернулся из Карлмарксштадта со следами ожогов от электродов и таким же странным свечением в глазах восточные немцы непрестанно допрашивали его три недели, и он сошел с ума.

- Не знаю, - осторожно ответил я.

А что еще я мог сказать?

Я не знал, что пришлось вынести этому человеку перед тем, как его пытались убить, но и этой страшной раны на голове было достаточно, чтобы мозг у него помутился. Он представлял для меня столь же большую опасность, как и все в джунглях, и если мозг его поврежден, он может взорваться в любую минуту и обрушиться на меня или кликнуть псов. Единственная возможность спасения заключалась в попытке успокоить и рассмешить его.

- Но ты должен был видеть их, - сказал он. - То есть армейскую группировку.

- Я прыгал ночью, полковник. И видел под собой только джунгли.

Его лицо снова изменилось, стоило ему откинуть голову на долю градуса, и я обратил на это внимание. Его привычка "прицеливаться", пряча глаз в складках изуродованной плоти, давала представление о тех минутах, когда у него явно начинала ехать крыша. Теперь он стоял ко мне лицом и нормальным тоном задавал деловые вопросы.

- Почему ты предпочел явиться по воздуху?

- Мне сказали, что вы любите уединение.

- И все же ты здесь.

- Да. Я...

- Почему?

- Думаю, мы можем помочь друг другу.

Его голова снова поменяла положение, и волосы у меня на затылке зашевелились. Он ничего не сказал, и мне оставалось лишь ждать. На этот раз молчание длилось недолго, и его голова вернулась в прежнее положение.

- В чем?

- Чтобы уничтожить Шоду.

Должно быть, вам доводилось видеть кошку, столкнувшуюся с собакой - глаза сужены, уши прижаты к голове, пасть оскалена и из нее вырывается шипение. Я увидел нечто подобное. Мало сказать, что он яростно ощетинился. Отпрянув, он напрягся и насторожился, хотя практически не шевельнулся и не издал ни звука, что было еще хуже, чем открытое выражение эмоций: лицо его теперь выражало всепоглощающую ненависть, которая в любую секунду могла взорваться. Будь Шода здесь, она была бы уже разорвана на куски. Этот человек расправился бы с ней без помощи собак.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, и на лице его осталось лишь выражение боли, но не физической боли, а того страдания, которое он испытал, когда чудовищный удар располосовал его лицо, боли, которая не покидала его с того дня, ибо он не мог забыть, как выглядел раньше и что подумают теперь люди - особенно женщины - увидь они его. Он был еще молод, ему не было и сорока, и, должно быть, именно его я видел на снимке, висящем на стене рядом с акварелью Фунакоши - красивый мужчина азиатского типа, с высокими скулами, похожий на Юла Бриннера, большеглазый и чувствительный. Полковник Чоу пользовался успехом у многих женщин; теперь же он стал чудовищем Калибаном, заточившим себя в пещере отшельников.

- Шода... - дошел до меня шепот;

За спиной его произошло какое-то движение, и я заметил его, хотя и не понял, что там такое. Чоу продолжал пристально смотреть на меня, словно услышал откровение. Теперь он производил впечатление совершенно нормального и здорового человека, и мне пришло в голову, что лишь только одно упоминание имени Шоды вызвало у него образы, которые он тщетно пытался забыть; но пока я не понял, какое они произвели на него впечатление - то ли, вырвавшись на поверхность, они заставили его обрести здравый смысл, то ли погрузили его еще глубже в пучины безумия. У меня было ощущение, что я в темноте пробираюсь по минному полю.

Змея.

Вот что скользнуло у него за спиной, высоко в гуще лиан, которые обвивали балки и .арматуры остатков четвертой стены. Смертоносное создание висело среди листвы, уцепившись хвостом, свесив голову и покачиваясь из стороны в сторону, чувствуя тепло от земляного пола.

Тем же шепотом:

- Ты говоришь, уничтожить?

- Да. И всю ее организацию.

"Он был главой разведки в группе повстанцев, - из рассказа Чена, - которая поддерживала отношения с организацией Шоды. Он был умен и хотел идти своей дорогой, и ей это не понравилось. Она приказала арестовать его и казнить, но ему как-то удалось освободиться и удрать с такой раной на голове, в которую трудно поверить."