Лилия Лукина - Судьбе наперекор... Страница 39

— Блинчики,— смущенно ответила Ирочка, зарываясь лицом в Васькину шерсть.

— Ах, так вы заговор блиноедов против меня устроили?! — притворно возмутилась я, стараясь развеселить ее, и радовалась, что она хоть и с трудом, но улыбается.

Не прошло и пятнадцати минут, как из кухни появилась раскрасневшаяся Варвара Тихоновна и поставила на журнальный столик рядом с диваном тарелку с блинчиками и разные баночки.

— Вот, покушайте горяченьких. Хотите с медком, а хотите с вареньем клубничным. А вот и сметанка есть,— приговаривала она.— А я сейчас чаек принесу.

— А откуда у меня в доме мед с вареньем? — я недоуменно посмотрела на Варвару Тихоновну, но она только отмахнулась.

Да, надо будет почаще в холодильник заглядывать, решила я, оказывается, там можно найти много интересного. Но где же эти чертовы врачи? Наконец они приехали.

— Ну что можно сказать? — прощаясь со мной в коридоре, сказали они.— Стресс, конечно. Но у девочки потрясающе крепкая нервная система и психика. Можно было, откровенно говоря, обойтись и без нас: дать ей прореветься и напоить валерьянкой. Укольчик успокаивающий мы ей сделали, пусть поспит. И на всякий случай желательно, чтобы в ближайшее время не было никаких раздражителей.

Провожая врачей, я открыла дверь и увидела, как по ступенькам взбегают, тяжело дыша, Матвей и Пан. Владимир Иванович тут же уцепился за врачей, а Матвей бросился ко мне.

— Что с Ирочкой?

Но я молчала, боясь расплескать бушевавшую во мне злость, меня переполняло чувство такой неистовой ярости, что я готова была задушить их обоих голыми руками. Тем временем Пан, выслушав все, что говорили ему врачи, подошел к нам — я все так же продолжала стоять в дверях, загораживая вход в квартиру — и похлопал Матвея по плечу: мол, все в порядке.

— Вот и чудненько! — улыбнулась я им улыбкой гиены.— Теперь вы успокоились, знаете, что с ней ничего плохого не произошло, и можете катиться отсюда к чертовой матери! — я источала яд всем своим существом и шипела, как змея, которой прищемили хвост.—Я помню, что замки в моей двери для ваших людей, Владимир Иванович,— я ощерилась в его сторону,— сложности не представляют, но стрелять я еще не разучилась и с предохранителя снять не забуду,— тут я с не меньшей издевкой посмотрела в сторону Матвея.— Все! Целую, Муся!

— Лена! Леночка! — уговаривал меня Матвей.— Я прошу тебя, успокойся. Я готов выслушать все, что ты скажешь, и согласиться с этим. Но только объясни сначала, что там произошло. Володя выдернул меня с круглого стола у губернатора, чего он никогда не стал бы делать по пустякам, но он и сам ничего толком не знает.

— Лена, мне позвонили и сказали, что ты увезла Ирочку из архива почти без сознания,— объяснил Пан.

— Кто доложился? — ехидно поинтересовалась я.

— Ну какая разница? — он смотрел на меня, устало покачивая головой.— Мы понимаем, что тебе пришлось за последнее время пережить очень многое, что нервы у тебя вздернутые... Если тебе станет от этого легче, можешь наорать на нас или даже попробовать побить.— Тут я не выдержала и хмыкнула — интересно, что бы после этого от меня осталось? В лучшем случае — ровное мокрое место.— Но только сначала расскажи, что там случилось.

— А ведь кто-то мне обещал, что «все будет хорошо»,— выпустила я последнюю парфянскую стрелу, на что Пан только вздохнул.— Ладно, пусть с вами, идите на кухню, и чтоб вас не было ни видно, ни слышно — Ирочке волноваться нельзя.

Я пропустила их в квартиру, и они на цыпочках прошли в кухню — презабавное было зрелище, в другой раз я бы обязательно над ними посмеялась. Мывшая посуду Варвара Тихоновна изумленно на них посмотрела, но я быстренько отправила ее домой, пообещав, что домою сама. Я достала диктофон, поставила на стол и включила:

— Наслаждайтесь! — и ушла в комнату к Ирочке.

Она лежала на диване, прижимая к себе Ваську, и хотя еще не успела уснуть, но глаза уже слипались. Я поправила подушку и плед и присела с краю.

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, спасибо,— говорила она сонным голосом.— Вы самый добрый человек на свете после моей мамы.

— Спи, малявка,— я начала легонько гладить ее по голове.— Спи.

— Я не малявка, я манявка.

— Хорошо,— я тихонько рассмеялась.— Пусть будет манявка. А еще ты кто?

— Топотуха,— она глубоко, со всхлипом вздохнула и уснула.

Я вернулась на кухню — диктофон был уже выключен.

— Павел,— с искренним восхищением сказал домывший посуду Владимир Иванович, вытирая руки.— Какая это будет графиня Матвеева!

— Ну, помечтайте, помечтайте! — остудила я их пыл.— Насколько я помню, она и раньше замуж не рвалась, а уж после сегодняшнего тем более. А ведь я вас, Пан, предупреждала, говорила, где Ирочка работает. Что ж вы так небрежно к этому отнеслись?

Матвей сидел и молчал. Его обычно ярко-синие глаза, как с ним это всегда бывает в минуты гнева, потемнели, став аж угольно-черными, он сидел, уставившись в одну точку на стене, а сжатые в кулаки руки побелели от напряжения. От него исходили просто физически ощутимые волны неистовой, бешеной ярости, которые бились о стены моей маленькой кухни, отскакивали от них, сталкивались друг с другом и снова отлетали к стенам, отчего воздух сгустился так, что трудно было дышать. И молчание Матвея было еще страшнее, чем если бы он кричал и бросался всем, что попадет ему под руку. Намного страшнее. Поэтому, когда он заговорил, лично я испытала огромное облегчение.

— Кому вы поручили охрану Ирочки, Владимир Иванович? — спросил он таким тоном, что у меня, хотя этот вопрос ко мне и не относился, пробежал по спине холодок.

— Сидору,— сразу став серьезным, ответил тот, садясь в Васькино кресло, и недоуменно пожал плечами.— Что за чертовщина с ним приключилась? Ведь до сих пор нормально работал.

— Вы ошиблись в нем, Владимир Иванович,— Матвей продолжал смотреть в одну точку.— Да и всем остальным не следовало так себя вести по отношению к Ирочке.

— Я все понял, Павел Андреевич,— кивнул головой Пан, чье лицо оставалось при этом совершенно спокойным, даже безразличным.

Я смотрела на них и понимала, что Кострову с компанией ждет что-то очень-очень нехорошее. Постепенно глаза Матвея приобрели свой естественный синий цвет — видимо, он немного успокоился.

— Давайте чай пить, что ли? — я осмелилась подать голос.— Имеется замечательный торт, немного блинчиков и для особо нервных — коньяк. Кому что?

— Всем и все,— сказал Матвей, поднимаясь со стула и направляясь к двери в комнату.

— Ты куда? — цыкнула я.— Ей раздражители противопоказаны.

— Да я только из дверей хотел посмотреть, как она спит,—начал он оправдываться.—Я тихонько — только гляну и назад.

— Ну если так, то можно,— милостиво согласилась я и, посмеиваясь про себя, стала смотреть, как человек, держащий в руках всю нашу область, осторожно крадется, чтобы хоть одним глазком взглянуть на Ирочку, которая ходит в ситцевых платьях со старенькой маминой сумочкой, потому что в этой бедной девочке отныне и навсегда заключалось счастье всей его жизни.

Вернувшись в кухню, Матвей радостно сообщил нам:

— Спит и улыбается, наверное, ей что-нибудь хорошее снится.

Как ни больно мне было спускать его с небес на землю, но приходилось.

— Павел, а ты знаешь, почему я сегодня вообще в архиве оказалась? — Он отрицательно покачал головой.— Меня Ирочка попросила приехать, и голосок у нее от радости не звенел.

Матвей сразу посмурнел.

— Понимаешь, Лена. Нина Максимовна категорически против наших с Ирочкой отношений. Хотя их и отношениями-то назвать нельзя. В общем, она мне сказала, что мы с Ирочкой не пара. Я граф Матвеев, а она... Сама знаешь... Да и старше я ее чуть ли не вдвое.

— И ее можно понять — она боится за свою дочь. А вот что сама Ирочка на это говорит? Кстати, она знает, что ты в «малолетке» четыре года был?

— Да. Я ей еще в самом начале все о себе рассказал и объяснил, чтобы для нее эта новость потрясением не стала, если ей кто-нибудь другой об этом скажет. Как видишь, так и получилось,— Матвей метнул в сторону Пана сердитый взгляд.— А говорит? А что она может говорить? Она уже тогда в усадьбе все сказала. Спасибо, что не прогоняет. Ходим с ней в театры, на концерты. А теперь еще эта история. Если Нина Максимовна о ней узнает, то выгонит меня взашей и будет права.

Говоря все это, он ковырял ложечкой кусок торта, превратив его в крошево. Взглянув на дело своих рук,он смутился.

— Веришь, Лена, первый раз в жизни со мной такое,— он горестно вздохнул.

— Ох, Павел, сказала бы я тебе кое-что, да ладно! Успокойся! Если бы Ирочка все для себя решила, то не позвала бы меня, чтобы посоветоваться. Значит, шансы у тебя есть. Точнее, были,— я посмотрела на часы — без десяти пять.— Надо Нину Максимовну предупредить, что Ирочка у меня ночевать останется, нельзя ее сегодня домой отпускать. Что бы придумать такое, правдоподобное?