Стивен Кинг - Мистер Мерседес Страница 4

Эта программа отличается от бомж-боев только диет-пилюлями и страховыми компаниями, которые прерывают действо, поэтому Ходжес полагает, что участники (а они именно участники, хотя ведущий называет их «гостями») после передачи унесут в клювике чуть больше тридцати баксов и бутылки «Ночного поезда»[5]. И никаких тебе копов, чтобы обломать кайф, потому что все законно, как лотерейные билеты.

Когда это шоу закончится, появится безжалостная дама-судья, облаченная в мантию собственной непререкаемой правоты, чтобы с едва сдерживаемой яростью выслушать жалких просителей, представших перед ее очами. Судью сменит семейный психолог, который доводит гостей до слез (он называет это «прорывом сквозь стену отрицания») и предлагает уйти, если им не нравятся его методы. Ходжес думает, что семейный психолог мог научиться этим методам, просматривая учебные видеоролики КГБ.

Ходжес вкушает эту диету цветного дерьма каждый будний день, сидя в раскладном кресле в компании отцовского револьвера – с ним отец патрулировал улицы, – который лежит на столе под рукой. Несколько раз в день он берет револьвер и смотрит в ствол. Изучает круглую черноту. Пару раз вставлял ствол между губ, чтобы понять, каково это – заряженный револьвер на языке, нацеленный в нёбо. Чтобы, как он полагает, привыкнуть.

«Если бы я напивался с удовольствием, то мог бы это оттянуть, – думает он. – Оттянуть как минимум на год. А если бы на два, желание могло и пропасть. Я мог заинтересоваться огородничеством, наблюдением за птицами, даже живописью. Тим Куигли начал рисовать, уехав во Флориду. Поселился в городке отставных копов». Судя по всему, Куигли рисовать нравилось, он даже продал несколько своих работ на Арт-фестивале в Венисе. До инсульта, разумеется. После инсульта он пролежал восемь или девять месяцев с парализованной правой половиной тела. Рисование для Тима Куигли закончилось. А потом он ушел. Так-то.

Удар боевого гонга, и да, обе женщины набрасываются на костлявого парня в безумном галстуке, мелькают накрашенные ногти, развеваются длинные волосы. Ходжес вновь тянется к револьверу, но лишь касается его, когда слышит, как хлопает крышка почтовой щели на входной двери и корреспонденция шлепается на пол.

В эру электронной почты и «Фейсбука» ничего важного через дверную щель не доставляется, но Ходжес тем не менее встает с кресла. Он посмотрит, что там принесли, и оставит отцовский АП до завтра.

Когда Ходжес возвращается к креслу с небольшой стопкой конвертов, ведущий драчливой передачи прощается и обещает зрителям, что завтра перед ними предстанут карлики. Телом или духом – не уточняет.

Рядом с раскладным креслом стоят два небольших пластиковых контейнера. Один для стеклянных бутылок и банок, второй – для мусора. В мусор летит письмо из «Уол-марта» с уведомлением о СНИЖЕННЫХ ЦЕНАХ, предложение похоронной страховки, адресованное «НАШЕМУ ЛЮБИМОМУ СОСЕДУ», сообщение о том, что в течение недели все DVD в «Дисконт электроникс» будут продаваться с пятидесятипроцентной скидкой, мольба с просьбой прийти к урнам для голосования и отдать «ваш важный голос» за одного из кандидатов на освободившееся место члена городского совета. Фотография кандидата имеется, и он живо напоминает Ходжесу доктора Оберлина, стоматолога, которого в детстве он боялся до смерти. Еще одно письмо приходит от «Альбертсонс». Его Ходжес откладывает (на время накрывает им револьвер отца), потому что оно набито купонами.

Последнее в стопке письмо – настоящее, на ощупь достаточно толстое, в конверте «делового» формата. Адресовано дет. К. Уильяму Ходжесу (пен.), дом 63 по Харпер-роуд. Обратного адреса нет. Вверху слева, где его обычно пишут, – второй смайлик в сегодняшней корреспонденции. Только не подмигивающий, обещающий снижение цен в «Уол-марте», а из тех, что используют в электронной почте: в черных очках и скалящий зубы.

Смайлик что-то напоминает, что-то нехорошее.

Нет, думает Ходжес. Нет.

Но вскрывает конверт так быстро и резко, что из него вываливаются четыре отпечатанные страницы – отпечатанные, разумеется, на принтере, однако шрифтом, напоминающим шрифт пишущей машинки.

Дорогой детектив Ходжес! – начинается письмо.

Ходжес не глядя протягивает руку, сшибает послание «Альбертсонса» с купонами на пол, проходится пальцами по револьверу, словно и не замечая его, хватает пульт дистанционного управления. Нажимает кнопку выключения, обрывая безжалостную женщину-судью на полуслове, и сосредотачивается на письме.

Дорогой детектив Ходжес!

Я надеюсь, Вы не будете возражать против использования Вашего звания, пусть Вы и ушли со службы шестью месяцами раньше. По мне, если некомпетентные судьи, продажные политики и глупые военачальники могут сохранять свои звания и титулы после ухода на пенсию, на это имеет полное право один из самых заслуженных полицейских в истории города.

Так что пусть будет детектив Ходжес!

Сэр (еще один титул, которого Вы заслуживаете, ибо Вы – истинный Рыцарь жетона и пистолета), я пишу по многим причинам, но считаю себя обязанным начать с того, чтобы поздравить Вас со столь долгими годами службы, 27 – в детективах и 40 – всего. Я видел часть официальной Церемонии проводов со службы по телику («Общественный второй канал», который многие игнорируют) и случайно узнал, что следующим вечером состоялась вечеринка в «Рейнтри инн», рядом с аэропортом.

Готов спорить, это и была настоящая Церемония проводов.

Я, конечно, никогда не бывал на такой тусовке, но смотрел достаточно полицейских телесериалов, и хотя во многих представлена по большей части вымышленная картина «полицейской жизни», в некоторых показывали вечеринки в честь уходящих на пенсию («Полиция Нью-Йорка», «Убойный отдел», «Прослушка», и т. д., и т. п.). Мне хочется думать, что они ТОЧНО воспроизводят момент, когда Рыцарь жетона и пистолета говорит «прощай» одному из своих компатриотов. Я думаю, такое вполне возможно, потому что читал описания «прощальной вечеринки» как минимум в двух романах Джозефа Вамбо, и они похожи. Он должен знать, ведь он, как и Вы, детпен.

Я представляю себе воздушные шары под потолком, огромное количество выпивки, множество похабных разговоров и еще больше воспоминаний о Прежних днях и давно завершенных расследованиях. Вероятно, играет громкая веселая музыка, возможно, стриптизерша или две «трясут задом». Произносятся речи, смешнее и честнее тех, что звучали на официальной церемонии.

Как у меня получается?

«Неплохо, – думает Ходжес. – Очень даже неплохо».

Согласно моему исследованию, в период Вашей службы детективом Вы раскрыли в буквальном смысле сотни преступлений, и многие из них репортеры (которых Тед Уильямс[6] окрестил «Рыцарями клавиатуры») называли «резонансными». Вы ловили Убийц и Грабителей, Поджигателей и Насильников. В одной статье (опубликованной в день Церемонии Ваших проводов со службы) Ваш постоянный напарник (детектив 1-го класса Питер Хантли) отметил, что в Вас «удивительным образом сочетались следование инструкциям и блестящая интуиция».

Приятный комплимент.

Если это правда, а я думаю, так оно и есть, Вы уже наверняка поняли, что я один из тех немногих, кого Вам поймать не удалось. Я тот самый, кому репортеры дали следующие прозвища:

а) Шутник;

б) Клоун;

или

в) Мерседес-убийца.

Я отдаю предпочтение последнему!

Я уверен, Вы «сделали все, что могли», но, к сожалению (Вашему – не моему), потерпели неудачу. Я даже могу представить, что если бы Вам, детектив Ходжес, предложили назвать «перка», которого Вы хотели бы поймать больше всего, то Вы назвали бы того парня, который в прошлом году сознательно направил «мерседес» в толпу безработных, дожидавшихся открытия Ярмарки вакансий в Городском центре, убив восьмерых и покалечив многих и многих. (Должен признать, результат превзошел мои самые смелые ожидания.) Думали ли Вы обо мне, когда Вам вручали тот почетный знак на Официальной церемонии проводов со службы? Думали ли Вы обо мне, когда Ваши сослуживцы, Рыцари жетона и пистолета, рассказывали истории о том (подумать только), как Вы застигали преступников буквально на толчке со спущенными штанами, или вспоминали розыгрыши, которые устраивались в старой доброй дежурной части?

Готов спорить, что думали!

Должен сказать Вам, что повеселился я тогда на славу. (И в этом я честен.) Вы и представить себе не можете, какой у меня был «стояк», когда я вдавил педаль в пол и погнал «мерседес» бедной миссис Оливии Трелони на толпу. Билось ли мое сердце с частотой двести ударов в минуту? Спрашиваете!

Еще один мистер Смайлик в черных очках.