Луиза Пенни - Эта прекрасная тайна Страница 4

– Суббота. На дорогах пусто.

Гамаш рассмеялся:

– С каких это пор ты стал таким оптимистом? Буду ждать, когда бы ты ни приехал.

– Я быстро.

Бовуар тут же сделал несколько звонков и отдал организационные распоряжения. Потом побросал в сумку разную одежду.

– Многовато белья, – заметила Анни, усевшись на кровать. – Это надолго?

Тон был беспечным, но в ее позе ощущалось напряжение.

– Ты же меня знаешь, – ответил Бовуар, отвернувшись, чтобы засунуть пистолет в кобуру. Анни знала, что он берет оружие, но не хотела этого видеть. Даже для женщины, умеющей принимать реальность, оружие было штукой слишком уж реальной. – Слава богу, у нас есть вантуз, иначе мне бы требовалось больше трусов.

Она улыбнулась, и это его порадовало.

У дверей Бовуар остановился и поставил сумку на пол.

– Je t’aime[10], – прошептал он на ухо Анни, прижимая ее к себе.

– Je t’aime, – прошептала она в ответ. – Береги себя, – сказала она, когда они разомкнули объятия. А потом, когда он уже начал спускаться по лестнице: – И пожалуйста, присматривай за моим отцом.

– Непременно. Обещаю.

Когда его машина исчезла из виду, Анни Гамаш закрыла дверь и прижала руку к груди.

Неужели точно такое же чувство все эти годы испытывала ее мать?

Что чувствовала ее мать в такие моменты? Так же приникала к двери, глядя, как исчезает из виду ее сердце? Отпустив его…

Анни подошла к книжным шкафам в гостиной. Минута – и она нашла то, что искала. Библию, подаренную ей родителями на ее крещение. В церковь они не ходили, но ритуалы соблюдали.

И Анни знала, что, когда у нее появятся дети, она их тоже будет крестить. Они с Жаном Ги подарят им Библии в белом переплете с их именами и датами крещения.

Она посмотрела на плотную первую страницу. Да, конечно, там стояло ее имя. Анна Дафна Гамаш. И дата. Написанная рукой ее матери. Но вместо крестика под ее именем родители нарисовали два маленьких сердечка.

Анни села на диван, глотнула остывшего кофе, принялась листать незнакомую книгу и наконец нашла то, что искала.

Матфей, 10: 36.

– «И враги человеку – домашние его», – вслух прочла она.

Глава вторая

Открытая алюминиевая лодка рассекала волны, то и дело подпрыгивая, и брызги холодной воды летели в лицо Бовуару. Он мог пересесть ближе к корме, но ему нравилось сидеть на крохотном треугольном сиденье на самом носу. Он наклонился вперед, подозревая, что выглядит как возбужденный ретривер на охоте.

Но это его не волновало. Он только радовался, что у него нет хвоста, который подмочил бы его репутацию молчуна. Да, хвост для следователя убойного отдела стал бы большим недостатком.

Рев мотора, подскоки, рывки – все это воодушевляло Бовуара. Ему нравились даже бодрящие брызги и аромат свежей воды и леса. И едва ощутимый запах рыбы и червей.

Пока не возникало необходимости перевозить следователей убойного отдела, эта маленькая лодка явно использовалась для ловли рыбы. Не на продажу – для таких дел она не вышла размером, и к тому же это отдаленное озеро не предназначалось для коммерческой ловли, – а для удовольствия. Лодочник забрасывал блесну в прозрачные воды скалистой бухты. Сидел весь день, время от времени закидывал блесну. И крутил катушку.

Закидывал. И крутил. Наедине со своими мыслями.

Бовуар взглянул на корму. Большой обветренной рукой лодочник держал румпель подвесного мотора. Другая его рука лежала на колене. Он тоже наклонил корпус вперед, как его научили еще в детстве. Его пронзительно-голубые глаза смотрели вперед. На бухты, островки и проливы, издавна знакомые ему.

«Какое, наверное, удовольствие, – подумал Бовуар, – всю жизнь заниматься одним и тем же. Прежде одна эта мысль вызывала у него отвращение. Рутина, повторы. Настоящая смерть. Или как минимум смертельная скука. Скука предсказуемой жизни.

Но в последнее время Бовуар начал сомневаться в своей правоте. Вот сейчас он несся в открытой лодке к новому делу. Брызги и ветер хлестали ему в лицо. А ему хотелось сидеть рядом с Анни и читать вместе с ней субботние газеты. Заниматься тем, чем они занимались каждый уик-энд. Снова и снова. Снова и снова. До самой смерти.

Но уж если он не может быть рядом с Анни, то вот его второе любимое занятие. Он окинул взглядом леса, скалы на берегу, пустынное озеро.

Ему попадались рабочие места и похуже.

Бовуар слегка улыбнулся лодочнику на корме. Это озеро было и его рабочим местом. Он высадит их, найдет себе тихую бухточку и достанет спиннинг.

И будет закидывать. А потом крутить.

Если подумать, это не так уж отличалось от того, чем занимались они с Гамашем. Закидывали удочку в поисках улик и свидетелей. А потом выуживали их.

А когда приманка была достаточно большая, они вытаскивали и убийцу.

Впрочем, если только дело не приобретало совершенно непредсказуемого оборота, они обычно не съедали свою добычу.

Перед лодочником сидел капитан Шарбонно, глава отделения Квебекской полиции в Ла-Мориси. Ему было лет сорок пять – чуть больше, чем Бовуару. Атлетического сложения, энергичный, капитан казался человеком, способным подмечать все детали.

Чем он сейчас и занимался.

Капитан Шарбонно встретил их у трапа самолета и провез полкилометра до пристани, где уже ждала лодка.

– Познакомьтесь: Этьен Лего, – представил он лодочника.

Тот кивнул, явно не расположенный к более вежливому приветствию. От Лего пахло бензином, он курил, и Бовуар отступил от него на шаг.

– Боюсь, что минут двадцать нам придется провести в лодке, – сообщил им капитан Шарбонно. – Иным способом туда не добраться.

– А вы там бывали? – спросил Бовуар.

Капитан улыбнулся:

– Никогда. По крайней мере, внутри. Но иногда я ловлю рыбу неподалеку. Я, как и все, любопытен. И потом, тут прекрасная рыбная ловля. Огромные окуни и озерная форель. Я видел этих людей издалека – они тоже ловят рыбу. Но я к ним не приближался. Думаю, они не нуждаются в чужом обществе.

Они все сели в открытую лодку и вот уже преодолели половину пути. Капитан Шарбонно смотрел вперед. По крайней мере, такое возникало впечатление. Но Бовуар понимал, что мысли этого офицера Квебекской полиции далеки от созерцания густого леса, бухточек и заливов.

Он украдкой посматривал на нечто гораздо более интересное.

На человека, сидящего перед ним.

Бовуар перевел взгляд на четвертого человека в лодке.

На старшего инспектора. Босса Бовуара и отца Анни.

Арман Гамаш был человек корпулентный, но не толстый. Как и лодочник, старший инспектор Гамаш смотрел вперед, кожа у его глаз и рта собралась в морщинки. Но в отличие от лодочника на его лице не было мрачного выражения. Темно-карие задумчивые глаза примечали все: холмы, искалеченные ледниками; леса, обретающие яркие осенние цвета; скалистые берега, на которых не встречалось ни пристаней, ни домов, ни каких-либо причалов.

Дикие места. Над ними кружили птицы, которые, возможно, никогда не видели человека.

Если Бовуар был охотником, то Арман Гамаш – первопроходцем. Когда другие останавливались, Гамаш шел вперед, заглядывал в трещины, щели и пещеры, где обитали темные существа.

Шефу перевалило за пятьдесят пять. Волосы у него на висках и за ушами чуть кудрявились и поседели. Шляпа почти скрывала шрам на левом виске. Поверх пиджака и рубашки с темно-зеленым галстуком Гамаш надел непромокаемую куртку защитного цвета. Одной большой рукой он держался за борт, и она повлажнела от холодных брызг, поднимаемых несущейся по озеру лодкой. Другая его рука покоилась на ярко-оранжевом спасательном жилете, лежащем на алюминиевом сиденье рядом с ним. Когда они стояли на пристани и смотрели на эту открытую лодку с ее удочкой, сачком и банкой, где извивались черви, с ее навесным мотором, похожим на унитаз, Гамаш передал Бовуару новехонький спасательный жилет. А когда Жан Ги попытался протестовать, шеф почти приказал ему подчиниться. Нет, он не требовал, чтобы Жан Ги надел жилет – просто чтобы взял.

На всякий случай.

И теперь жилет лежал на коленях инспектора Бовуара, и, когда лодку подбрасывало на волнах, Бовуар радовался тому, что у него есть жилет.

Он подъехал к дому шефа еще до одиннадцати. Гамаш вышел из дверей и остановился, чтобы обнять и поцеловать жену. Они замерли на несколько секунд, не разжимая объятий. Потом шеф повернулся и спустился по ступеням. На плече у него висела сумка.

Когда он сел в машину, Жан Ги ощутил слабый запах одеколона и розовой воды, и его охватило теплое чувство при мысли о том, что вскоре этот человек станет его тестем. Что его, Бовуара, дети будут сидеть на коленях у Гамаша и вдыхать этот домашний запах.

Вскоре Жан Ги станет не только почетным членом этой семьи.

Но эти мысли сопровождал шепоток: а вдруг они не обрадуются этому? Что будет тогда?