Валерия Вербинина - Письма императора Страница 4

У Амалии заныло под ложечкой. По опыту она знала, что всякий раз, когда агенту говорят, что от него многого не потребуется и что ему дают самое простое поручение, все как раз и оборачивается так, что хуже некуда, и тогда приходится напрягать все силы, чтобы выбраться из сложившейся ситуации с наименьшими потерями. Однако вслух она только сказала:

– Я буду счастлива оправдать доверие его величества.

– Вот и прекрасно, – одобрил Петр Петрович. – И помните: мы надеемся на вас!

Глава 2

Еще несколько часов, и она будет в Париже. Амалия сладко зевнула и потянулась, пользуясь тем, что в роскошном купе, кроме нее, никого нет. Забавно – в Петербурге еще весна, май, в то время как по всей Европе уже наступило лето. Всякий раз, когда Амалия пересекала границу, ей приходилось прибавлять двенадцать дней к привычному календарю, а возвращаясь обратно, те же двенадцать дней отнимать, что представляло массу неудобств. Иногда получались прямо-таки фантастические построения – к примеру, выезжаешь из Вены десятого числа, а прибываешь второго числа того же месяца, то есть, считай, еще раньше, чем выехал. Для Амалии, которая превыше всего ставила логику, такое положение вещей было особенно мучительно.

«Однако все это глупости, – сказала она себе. – Главное – выкупить письма царя и доставить их в Петербург. Честно говоря, мне не терпится получить их в руки, потому что… потому что, как только я подумаю о той бумаге, которую везу с собой, мне даже становится не по себе».

Бумагой, которая повергала в трепет обычно храбрую Амалию, был вексель, выписанный на парижский банк Ротшильдов. По этому векселю банк обязался выдать предъявителю 75 000 франков наличными в любое время и по первому требованию. А поскольку 75 000 были в названное время более чем внушительной суммой, то легко понять беспокойство Амалии. От того, как она выполнит поручение царя, зависело ее будущее, и залогом его была эта красивая бумага, снабженная едва ли не полусотней печатей и подписей. Если вексель вдруг попадет не к тому человеку, для которого он предназначен… Чтобы ничего подобного не произошло, Амалия захватила с собой оружие и в поезде спала лишь урывками, тщательно запирая дверь купе.

Но вот и Северный вокзал с его суетой и толчеей. Гудят отъезжающие и прибывающие поезда, суетятся носильщики, потерявшаяся собачонка – смешная, рыженькая и лохматая – мечется кругами, заливаясь пронзительным лаем. На перроне баронессу Корф встретил Иннокентий Добраницкий, чиновник из русского посольства. Амалия хорошо помнила этого человека – он был на ее свадьбе с бароном Корфом.

– О, Амалия Константиновна! Все так же прекрасны, как всегда… и даже еще прекраснее! Осторожно, здесь ступенька… Где ваш багаж?

Добраницкий говорил, не закрывая рта. Пока слуги переносили чемоданы баронессы в экипаж, он успел рассказать Амалии о последних театральных премьерах, о скандальном разводе дочери какого-то пэра, о трех свадьбах в парижском высшем свете, двух нашумевших кражах и девяти дуэлях. Когда Амалия и Иннокентий Петрович наконец сели в экипаж, в ход пошли слухи о том, кого из сослуживцев повысят, а кого понизят, сплетни о том, кто с кем живет, и новейшие литературные новинки. Амалия рассеянно кивала, улыбалась и про себя думала, какой же ее знакомый пустой, невыносимый болтун.

А Добраницкому было просто неловко находиться с ней рядом. Он дружил с Александром Корфом, знал, что тот души не чаял в своей жене, и то, что Амалия могла бросить такого человека и подать на развод, вовсе не красило ее в глазах чиновника. Он чувствовал себя не в своей тарелке и, чтобы Амалия не догадалась об этом, пытался вести непринужденную беседу, не замечая, до чего же, наоборот, неестественно она выглядит. Поэтому Иннокентий Петрович был донельзя рад, когда экипаж наконец подъехал к зданию посольства.

– Граф Шереметев примет вас немедленно, – доложил Амалии представительный лакей.

Граф был русским послом во Франции. Он встретил Амалию весьма любезно, осведомился, как поживает ее супруг, и тут же перешел к цели ее визита. Стало быть, именно ей поручено выкупить юношеские письма императора? Что ж, похвально, весьма похвально. Очень жаль, конечно, что подобные бумаги оказались в столь неподходящих руках, но…

– Вы хорошо знаете месье де Монталамбера? – спросила Амалия. – Не могу ли я опасаться какой-либо каверзы с его стороны?

Однако граф, как и до того Багратионов, заверил ее, что беспокоиться ей совершенно не о чем. Монталамбер – человек слова, и если они выкупят у него бумаги, им больше нечего опасаться с его стороны.

– Что ж, звучит утешительно, – вздохнула Амалия. – Хотя лично я предпочла бы, чтобы этот «человек слова» с камнем на шее оказался на дне морском.

Граф Шереметев, несколько озадаченный такой ее реакцией, все же нашел в себе силы заметить, что отнюдь не все на свете складывается так, как нам хотелось бы. Амалия не стала возражать и, переменив тему, спросила, где она будет жить во время своего пребывания в Париже.

– О, тут проблем никаких не будет, – заверил ее посол. – Недавно мы приобрели у княгини Лопухиной один из ее особняков, к которому она охладела. Он полностью меблирован, а что касается прислуги, то вы можете взять любого из моих людей.

– Я бы хотела сначала взглянуть на особняк, – сказала Амалия, – а относительно прислуги я еще подумаю.

Двухэтажный белый дом оказался прелестным и сразу же понравился Амалии. На соседних улицах располагались жилища многих знатных особ – герцога Лотреамона, к примеру, – но Амалию соседи ни капли не интересовали.

– Пожалуй, я останусь здесь, – заявила она Шереметеву. – А прислуга мне не понадобится, потому что в нашем деле лишние уши совершенно ни к чему.

– Но как же горничная? Разве вы сможете обходиться без ее услуг?

Амалия ответила, что горничная ей не нужна. Она прекрасно знала, сколько дел в свое время провалилось из-за излишней болтливости горничных, и не желала рисковать. Однако граф продолжал настаивать. Положим, горничная ей ни к чему. А повар? Ведь должна же она что-то есть!

– Я думаю, будет вполне достаточно, если из посольства мне три раза в день будут доставлять еду, – сказала Амалия. На том и остановились.

По правде говоря, куда больше вопроса о прислуге Амалию занимал человек, которому она должна была отдать огромную сумму денег, и она спросила графа Шереметева:

– Когда вы сможете устроить мне встречу с графом де Монталамбером? Я бы хотела как можно скорее покончить с этим делом.

– Пожалуй, – отвечал посол, подумав, – сегодня вечером я смогу вас с ним познакомить. Герцогиня де Лотреамон устраивает бал, куда он наверняка приглашен. Если вы не возражаете, я мог бы заехать за вами в семь часов.

– Вы меня чрезвычайно обяжете, ваше сиятельство, – промолвила Амалия.

И, попрощавшись с послом, она отправилась подбирать себе наряд для вечернего приема.

– Графиня де Суассон! – возвестил лакей.

К вновь прибывшей тотчас же поспешила хозяйка – четвертая жена герцога де Лотреамона. Это была молодая и, пожалуй, даже красивая брюнетка немного за двадцать. Но оттого, что она беспрестанно улыбалась широкой, обнажающей десны улыбкой, возникало впечатление, что зубов у нее по крайней мере в два раза больше, чем нужно. За герцогиней тенью следовал брюнет с холеными бакенбардами – ее кузен Люсьен де Марсильяк, журналист и светский острослов, в меру задиристый, в меру язвительный, но безмерно привлекательный, чем он, кстати сказать, пользовался без зазрения совести. Злые языки поговаривали, что между ним и герцогиней роман, но поскольку в Париже у всех есть романы, то никто не обращал на это особого внимания, тем более что герцог де Лотреамон был не то в три, не то в четыре раза старше своей супруги и к тому же успел похоронить всех своих предыдущих жен.

– Дорогая! – проворковала графиня де Суассон. – Какое чудное платье! Ах, как я рада тебя видеть!

– А я-то как рада тебя видеть, Клер! Ты прекрасно выглядишь!

– Ах, Эглантина, ты так добра! Как твой бедный муж? Ему лучше?

На подвижное лицо герцогини де Лотреамон набежало облачко.

– Увы, нет! Доктора опасаются самого худшего. Но он держится, мой бедный Робер!

– Ах, дорогая Эглантина! – расчувствовалась графиня. – Как же это все ужасно!

– Да, моя милая Клер! Ты даже представить себе не можешь, как я страдаю!

– До чего же она отвратительна! – заявила герцогиня де Лотреамон Марсильяку, стоило Клер отойти. – Видеть ее не могу!

– Зачем же ты ее приглашаешь? – спросил журналист.

– Она дальняя родственница Робера. – Герцогиня де Лотреамон передернула плечами.

– Бабушка или прабабушка? – поинтересовался Марсильяк с невинным видом.

– О Люсьен, как ты жесток! По-моему, ей всего шестьдесят лет, не больше.

– Уверен, шестьдесят ей сравнялось еще в прошлом веке, – заявил молодой человек.