Ольга Тарасевич - Последняя тайна Лермонтова Страница 4

Это дело – распределение – на самотек пускать нельзя. Иначе будут доставаться, предположим, одному эксперту исключительно нашинкованные в капусту трупы, а работать со множественными ножевыми ранениями, их измерять, осматривать, описывать – тот еще геморрой. Кроме элементарного порядка (позволяющего узнать, кто из экспертов в какой секционной и с какими телами работает) мне в этом расписывании элемент справедливости видится, что ли...

Гнильем слегка тянуло еще у проходной, и молодые ребята-охранники, всегда такие улыбчивые, пропустили меня через вертушку без ехидных шуточек и ремарок.

В крыле, где находились кабинеты экспертов, запах чувствовался еще сильнее – и это было необычно, секционные располагаются в противоположной части здания этажом ниже. Как правило, пахнет в нашем коридоре исключительно цветами. Маринка (как эксперт руки из задницы, но цветы растут у нее, словно бешеные; думаю, если она веник в горшок воткнет, то он обязательно вырастет в какой-нибудь симпатичный бамбук) постаралась, оранжерею устроила. Любой ботанический сад нашим розам обзавидуется. Только вот если внизу находится уж очень «лежалый» труп – тогда, действительно, чуть попахивает. Как сегодня.

– Мужчина-то симпатичный? Ой, Валер, ну вот никогда бы не подумала, что ты такой нежный. Дышать нечем, надо же! Слушай, дай денег!

Я вру и издеваюсь. Конечно же, никакой мой начальник не нежный. Все в порядке у него с принципами восприятия. Вот честно – меня аж трясти начинает, когда к нам кто-нибудь из ментов или следаков забежит, а потом нос воротит. «Страшно, противно, пахнет плохо». Родные вы мои! Не обижайтесь, но вы в этой жизни ничего не соображаете! Это по улицам сегодня ходить страшно. Наркоман за пятьдесят рублей ножиком как пырнет – и плевать он хотел на детей ваших малолетних и прочие жизненные обстоятельства. В морге, я вас уверяю, намного безопаснее, приличнее и спокойнее. Только вот не пугайтесь, если встретите странного парня, гуляющего по коридорам с головой женского манекена. Это мой сосед по кабинету Витя. Когда от него ушла жена, он приволок к нам эту страшную пластмассовую бабу и сказал, что отныне она – его любовь навек. Спорить я не решилась: все-таки развод, как ни крути, серьезный стресс. В праздники, слегка подшофе, Витя выносит свою любимую на прогулку. В наших тускло освещенных коридорах вид шкафообразного парня, с умильной мордой лица прижимающего к груди блондинистую голову – зрелище, действительно, не для слабонервных. В общем не пугайтесь, если что, это Витя. И у него теперь такая любовь.

Но я вообще про Валеру начинала рассказывать. Он – уникум, таких больше нет. Когда особо упертый следователь захотел что-то уточнить по вскрытию бомжа, а эксперт, работавший с тем телом, по закону бутерброда ушел в отпуск, начальник сам в подвал полез, поковырялся в полуразложившемся гнилье. И ничего, корона с головы не упала. Кстати, ему с его высоким ростом в наших катакомбах было действительно очень неудобно, мог и послать кого-нибудь из подчиненных для выполнения столь «приятного» поручения.

Что-что? Почему в подвале морга гниют трупы? Понятия не имею. Холодильники не резиновые, к тому же «свежий урожай» каждый божий день подвозят. Не знаю, что за служба ведает захоронением за госсчет, но работу свою она выполняет хреново. В подвале скапливаются сотни тел, их просто не забирают из морга. Перед тем как спуститься вниз, мы заматываем обувь полиэтиленовыми пакетами. А что делать – весь пол залит вытекающей из трупов жидкостью, при прямом соприкосновении с которой туфли можно выбрасывать, запах смерти сильнее любых моющих средств. Валерка как-то построил этих козлов из службы захоронения – они увезли часть трупов, теперь тела лежат по крайней мере в один слой. Наверное, надо постоянно теребить эту контору на предмет похорон – бомжей осталось все равно много, у них часто случается туберкулез, а от этой инфекции маска не защищает. Ну что за дела, а?! Никому ни до чего нет дела! Убила бы – если бы только знала кого. Единственный плюс всего этого инфекционного рассадника – можно без проблем разыскать «своего» бомжа, если следователь решит, что эксперт что-то пропустил.

Почему эксперт может что-то пропустить? Как бы это помягче сказать. Уж не знаю, кем рассчитана годовая норма вскрытий на одного эксперта – 100 трупов. Считается, что это много – вроде бы в ближайшее время утвердят показатель 85 вскрытий в год. А реально у меня лично только в прошлом месяце было 89. Граждане, не убивайте друг друга с таким энтузиазмом, пожалейте судебных медиков! Что ж это такое творится – годовая норма работы в месяц?!

– Не знаю, симпатичный ли мужчина, – Валера взял стоящую на столе табличку, завертел ее в тонких длинных пальцах. «У всех заботы, у меня – забавы. У всех работа – у меня игра. У все проблемы – у меня задачки на сообразительность». Что-то есть в этой фразе, которую шеф распечатал на принтере, заламинировал и иногда перечитывает. Я собираюсь завести себе такую же табличку, но все время забываю. – От него осталось... Мало что от него осталось, в общем. Только ясно, что мужчина. А денег я дам потом, после зарплаты, хорошо?

– Плохо! Так что за труп? Значительные гнилостные изменения или расчлененка?

– Гнилая расчлененка. Пока только туловище у нас.

– Ладно, побежала работать.

Я тороплюсь в свой кабинет и провожу аутотренинг: надо просить у коллег деньги хотя бы через день.

Мне нужна уйма денег! Нет, не буду скромнее, слышать ничего не хочу! Я же не для себя стараюсь! Для собачек, шавочек ненаглядных, дворян моих мохнатых-усатых-хвостатых. В городе так много бездомных собак... А я помогаю одному из приютов, в котором содержатся животные. Нет сил видеть песиков, которых тьма-тьмущая ошивается возле помоек. Больные, хромающие после аварий, плешивые, недоверчивые. И это ведь люди сделали их такими. Предали и забыли, равнодушно оставив в каменных джунглях наедине с голодом, чумкой, клещами, лишаем и бесконтрольным размножением, увеличивающим собачьи страдания в геометрической прогрессии. В приюте собакам лучше: сыты, здоровы, не мерзнут. Но сколько средств требуется на этих бедолаг! Бюджетного финансирования никакого: все строится на частных взносах и энтузиазме сотрудников. У меня давно сформировалась такая привычка: сначала здороваюсь с человеком, потом сразу прошу денег. Раньше еще пыталась прощупать на предмет пристраивания собак: «Вам нужен щеночек! Собака – счастье!» Отучаюсь, отучаюсь. То, что легко дается, не ценится. К доставшемуся на халяву – никакого снисхождения. Погрызла собака диван, написала на пол – хорошо, если в приют перезвонят, мол, заберите. А ведь очень часто – просто за дверь. Ох, ну если медведя можно плясать заставить – что, нельзя пса приучить пипи на улице делать?! Нет необучаемых собак, есть тупые хозяева, люди-звери! Не могу больше узнавать, что шавочку, взятую вроде бы хорошей семьей, выбросили на улицу. Средства собирать могу, пристраивать собак – уже нет, что-то там в душе оборвалось, лопнуло, что-то, отвечающее за надежду и веру людям...

Витя в отпуске, так что выгонять мне перед разоблачением из кабинета просто некого. Головы его любимой женщины стесняться глупо. И потом, мы с ней подружки по несчастью, одинаково страдаем от Витиных сигарет, я кашляю, у нее волосы сереют. В общем, все условия для стриптиза, и я быстро раздеваюсь, снимаю с себя все до белья. Одежда мгновенно впитывает запахи, не хочу тащить за собой острый морговский шлейф. Вариант накинуть халатик – не про наше ведомство, приходится полностью переодеваться. Мои рабочие брюки, пижамка – всегда голубые или салатовые. Не люблю белые халаты, скучные они какие-то.

Вдох-выдох, вдох-выдох! Глубже, чаще!

Все в порядке, пока спустилась к секционным, принюхалась наконец.

Санитар негодующе сверкнул глазами. Худенький, в интеллигентных очечках. Но все равно...

Я тебе позыркаю, сейчас как позыркаю! Тебя сюда на работу враги привели, в кандалы заковали? А если сам пришел – то не выпендривайся, эксперт знает, что ему делать, а твое дело – труп на каталке привезти, не философствовать, не сверкать тут гляделками! Вообще, наши санитары – отдельный и не очень веселый разговор...

Заждавшийся меня мужчина уже положен на стол. Не такой уж он и страшный, бледно-зеленовато-серый с облезлой надкожицей. Сам серый – половые органы розовые. По-разному расположены сосуды – и процессы гниения развиваются не одинаково. Руки, ноги и голову мужчины пока не подвезли. Интересно, найдут ли? Туловище на секционном столе выглядит довольно небольшим.

В общем, бывает и хуже – догнивают до грязно-зеленого цвета, с гнилостной эмфиземой и отслаивающейся надкожицей, частью в виде пузырей с мутно-красной жидкостью.

Ссадин и ран (кроме линий отделения конечностей) на туловище моего усеченного парня при визуальном осмотре нет. По башке его шандарахнули, что ли? А потом расчленили. Что ж, меньше работы, пока, во всяком случае, не надо в черепе ковыряться. Не Берлиоз мой парень – край остатков шеи неровный, тут не отрезали, похоже, пилили, никакого трамвая, вероятнее всего ножовка...