Александр Форш - Дети жемчужной Медведицы Страница 4

– Вот ведь зараза! – выругался кто-то из рабочих. – Еще бы шаг, я бы сам в эту яму провалился. Сколько мы здесь уже, чего пол вдруг сейчас рухнул?

– Доска гнилая. – Якут все еще держался за руку и бросал гневные взгляды на Влада. – Сто раз пройди, на сто первый треснет. Надо новую заказывать да перестилать от греха. Ребятишки сюда постоянно шастают, сколько им ни запрещай.

Он так и не пришел. Алиса прождала брата неделю, часами просиживая в каптерке старого Михайловича, слушая его рассказы о жене, детях и внуках. Девочка машинально кивала, улыбалась, когда сторож начинал смеяться. Суть разговора до нее не доходила, все мысли были о Владе.

Алиса боялась, что он мог пострадать: попасть под машину, нарваться на банду хулиганов или просто потеряться.

Несколько раз в день приходила Горгулья, уводила ее в столовую, заставляла спать в тихий час. Алиса капризничала, вырывалась, но в итоге сдавалась. Тихий час она не любила особенно. Сон к ней не шел, как Алиса ни старалась зажмуривать глаза. А с соседней кровати безмятежно улыбалась Нинка, и Алиса завидовала этой ее беззаботности. У Нинки не было совсем никого, а значит, и ждать ей было нечего. Завидовала и тут же жалела беспутную Нинку. Человеку обязательно нужен кто-то, кого можно ждать, пусть даже очень долго; с кем можно поделиться радостью или же, напротив, грустью. Ведь близкие для того и есть, чтобы принимать тебя любым. Так думала Алиса.

Сразу после тихого часа она бежала к Михайловичу. Сторож, завидев девочку, торопливо тушил сигарету и протягивал яблоко, точно зная – полдник та пропустила. Потом он уходил, ненадолго оставляя Алису одну. Девочка грызла яблоко и плакала, пока хозяин каптерки не возвращался. Всегда немного повеселевший, с блестящими глазами.

– Все ждешь, егоза. – Михайлович обращался с Алисой по-взрослому. Он не смеялся над ней и, кажется, одобрял. – Твой брат хороший парень, хоть и баламут, конечно.

Кто такой баламут, Алиса не знала, но на Михайловича не обижалась. Не мог он, похожий на доброго дедушку, говорить о ком-то плохо. Она кивала, едва сдерживая подступающие слезы, отдавала огрызок яблока и слушала длинные разговоры.

На восьмой день сам Михайлович, смущаясь, попросил Алису больше не приходить.

– Ты вот что, милая, не надо тебе тут со стариком дни просиживать. Если он придет, я сам тебя найду, даже не сомневайся. Мимо меня муха не пролетит.

Алиса послушалась, хоть и проплакала всю последующую ночь.

…мама гладила Алису по волосам и плакала.

– Ты обязательно поймешь меня, когда вырастешь. И я тебя не бросаю, просто с папой тебе будет лучше, поверь мне.

– Откуда ты знаешь, с кем мне будет лучше? – Алиса вцепилась в мамину руку мертвой хваткой. – Мне с вами обоими хорошо. Зачем тебе уезжать, мамочка? Пусть будет как раньше.

В комнату вошел папа, и Алиса обрадовалась его появлению. До этого он три дня не разговаривал с мамой, обижался, злился. Но когда папа заговорил, девочка поняла: ничего уже не будет как раньше.

– Светлана, такси приехало. Я помогу тебе с вещами.

Алиса почувствовала, как под ее ногами проваливается пол, а сама она летит в глубокую яму, у которой нет дна, только черное голодное нутро, похожее на пасть злобного чудовища. Она падала, а мама стояла на краю ямы и улыбалась. Алиса тянула к ней руки, но не могла ухватить даже за полы длинного пальто.

– Мама! – Собственный крик слышался словно со стороны. Алиса хотела бежать за мамой, удержать ее, остановить. Вот только ноги болтались в воздухе, а сама девочка не двигалась с места. Откуда-то издалека до нее доносился голос папы:

– Иди уже, Света, не видишь – у ребенка истерика. Сама как-нибудь с вещами справишься.

Мамин силуэт вдруг начал таять, покрываться сероватой дымкой, пока не исчез вместе с очертаниями квартиры.

Алиса достигла дна, хотя и думала, что его не существует. Она сама стала частью ямы: холодной и пустой. Сюда, на дно, не долетало ни единого звука, не проникал свет. Только постоянный холод и ноющая тоска. Зато здесь не было боли, даже она не могла пробиться на такую глубину. И когда невидимая сила потащила Алису наверх, девочка не захотела покидать уютного нутра своего убежища. Она все решила: останется в яме навсегда.

Ее все же подняли на поверхность. Выдернули из уютной темноты, не спросив согласия. Звуки набросились на Алису злобными волками: вгрызались в уши; рычали до хрипоты, срываясь то на визг, то в протяжный вой. Сквозь плотно сомкнутые веки пытались пробиться черные тени: приближаясь и отдаляясь, они кружили рядом… ждали. Чего именно ждали, Алиса не знала, она всеми силами старалась вернуться туда, откуда ее забрали. Но с каждым новым усилием все более отчетливо понимала: вернуться не получится.

Боль возвращалась постепенно, но неотвратимо, будто не могла простить бегства Алисы на дно ямы, куда ей самой вход был заказан. Боль обильно сыпала из мешка семена воспоминаний, удобряла благодатную почву непролитыми детскими слезами, получая щедрые всходы. Зеленые ростки, едва показавшись на поверхности, покрывались ядовитыми шипами, темнели и высыхали, но все же продолжали расти. Колючие плети тут же врезались под кожу: по венам с кровью тянулись к сердцу, заключая его в паутину-клетку.

Алиса выгнулась всем телом, закричала. Боль в ответ ощетинилась, зашипела, но не отступила, наоборот – стала сильнее, злее и опаснее. Чьи-то руки давили Алисе на грудь, вжимая ее в жесткий матрас, казавшийся после пребывания в «яме» пушистым облаком.

– Мама. – Язык двигался во рту куском наждачной бумаги. – Где мама?

– Тише, милая, – голос был незнакомым, и Алиса испытала нарастающую панику.

– Больно.

– Потерпи, скоро все пройдет. – На лоб легла прохладная рука. Алиса почувствовала, как снова проваливается в яму.

На этот раз дна удалось достичь быстрее, но больше не было спасительной темноты: из трещин в стенах лился едва различимый свет, а тишина не казалась абсолютной.

Позже папа рассказывал, что Алиса потеряла сознание, когда их бросила мама, и почти месяц не приходила в себя. Врачи пожимали плечами, не находя патологий.

– Девочка не хочет выходить из своего состояния, – виновато объяснял молодой доктор и добавлял: – Защитные реакции мозга не изучены полностью. Кто-то просто замолкает, реагируя на стресс, кто-то начинает много есть, а ваш ребенок спит. Конечно, назвать данное явление сном можно лишь условно, но она совершенно здорова и вам остается только ждать, когда ваша дочь сама решит вернуться.

В следующий раз она пришла в себя уже дома. Боль верным псом улеглась у порога, не ушла, просто притаилась: прядет ушами, смотрит через полуопущенные веки и напоминает о себе слабым рыком, приподняв верхнюю губу.

В комнате Алиса оказалась одна. На тумбочке горел ночник – папа всегда оставлял светильник включенным, пока она не засыпала – разгоняя по углам тени. Они так и не добрались до нее: ни там в яме, ни теперь.

Где-то в глубине квартиры работал телевизор, с улицы раздавались крики, а в нос настойчиво пробирался запах хвои и мандаринов. Алиса опустила босые ноги на пол, утопая ступнями в высоком ворсе ковра. Попыталась осторожно встать и сразу плюхнулась обратно на кровать. Голова кружилась, а притаившаяся боль задрала клыкастую морду, предупреждающе зарычала.

Вторая попытка была куда удачнее, и, прежде чем упасть, Алиса смогла преодолеть больше половины пути. Ковер смягчил падение, было совсем не больно, скорее обидно.

Когда пальцы наконец коснулись дверной ручки, девочка почувствовала прилив сил, уверенно потянула дверь на себя.

Папа спал в кресле перед включенным телевизором. В углу стояла неукрашенная елка. Раньше они наряжали елку втроем. Папа доставал с антресолей большую коробку с игрушками, и начиналось волшебство. Кроме шаров и шишек, мама всякий раз вешала на колючие ветки самые настоящие мандарины, которые потом можно было срывать и есть. Затем папа поднимал Алису на руки, и она торжественно водружала на верхушку звезду.

Теперь же елка была похожа на бедную падчерицу, которую злая мачеха выгнала под Новый год из дома: неопрятная, всеми забытая. Старая коробка с украшениями так и осталась пылиться на антресолях. И лишь на самой нижней ветке висел одинокий мандарин.

Алиса подошла к елке осторожно, чтобы не разбудить папу, присела на пол, протянула руку к оранжевому фрукту и в этот момент услышала шорох за спиной. Девочка вздрогнула и обернулась. В проеме двери стояла темная фигура: свет бил ей в спину, поэтому невозможно было разобрать лица, лишь очертания силуэта: невысокая, стройная, с пушистым ореолом волос.

– Мама? – Сердце девочки екнуло. – Мамочка, ты вернулась!

Она вскочила на ноги, едва не споткнувшись, подбежала, но обняла колени совершенно незнакомой женщины. Почувствовав, как чужая рука гладит ее по голове, Алиса отшатнулась, натолкнувшись спиной на препятствие. В ту же секунду пол провалился, а потолок, наоборот, приблизился настолько, что – протяни руку, и можно коснуться беленой поверхности. Алиса с тоской посмотрела на сиротку-елку и вдруг подумала, что они с ней очень похожи. Она все поняла, не глупая. У Мишки Спиридонова дома было точно так же. Только его мама умерла, и папа через некоторое время привел новую тетеньку, которая теперь заставляет Мишку называть мамой ее.