Елена Арсеньева - Клеймо красоты Страница 4

Где-то за стенкой методично капало из крана. И это был единственный звук, нарушавший тишину. Сигнализация в коридоре не пищала. Человек усмехнулся, вспомнив рассказ того, кто его сюда послал. Все, что Псих смог сделать, – это в сердцах сорвать проводку, хотя следовало бы обмотать ее вокруг шеи этой твари и покрепче затянуть. Не удалось. И на крутых, значит, старух бывает проруха. А строит-то из себя…

Он досадливо оскалился и невесомо двинулся к дивану, на котором белела постель. Прищурился: диван был застелен на ночь, но пуст. Значит, она все-таки на кухне. Или в ванной. Там, где капает вода.

Огибая углы – тесная комнатенка была заставлена мебелью, – он переместился в узенький тамбур, ведущий в кухню.

Дверь закрыта. Потянул ее на себя – и ворвался в крошечное помещение, с трудом удержавшись, чтобы не нажать на курок.

Пусто!

Отпрянул в коридорчик, дернул дверь в ванную (в двери зияла россыпь крошечных дырочек).

Пусто!

В прихожую, стукнув кулаком по выключателю, – пусто! Дернул входную дверь – заперта.

Ну-ну…

Теперь, когда он уже обнаружил себя, можно было не таиться. Хозяйка, конечно, забилась в какую-нибудь щель в безумной надежде, что ее ночной гость поудивляется пустоте квартиры и уберется восвояси. А зря надеется! Он найдет ее: в нише, в шкафу, под диваном, под столом – куда бы она ни спряталась в паническом страхе. Если понадобится, он поднимет каждую доску пола!

Он включил свет и первым делом рванул дверку стенной ниши, которая исполняла в этой маленькой комнатке роль гардероба.

Обыск был закончен за минуту. После этого человек с пистолетом остановился посреди комнаты и тупо уставился на пол, словно и впрямь вознамерился поднимать доски.

Похоже, ему оставалось только это: квартира была пуста.

Девчонка плакала около автобуса.

Плотная, широкоплечая, круглощекая, с разноцветными перышками волос, она то стискивала руки на груди, то бросалась вперед и начинала стучать в стекло.

– Позвони мне! – кричала она. – Позвони, ну пожалуйста! – И вдруг: – Я тебя люблю! Люблю!

Люди, стоявшие на остановке, пялились на нее во все глаза, шофер тоже посматривал в зеркальце заднего вида, но не трогался с места. Он хотел, чтобы полупустой автобус заполнился. И ему было все равно, что человек, которому это адресовалось, явно мечтает провалиться сквозь землю.

На него оглядывались. Кто-то понимающе вздыхал, кто-то откровенно ухмылялся. Есть такие люди, которые считают, что они вправе откровенно ухмыляться над теми, кто попал в затруднительное положение. Их довольно много развелось на свете, этих ухмылял…

Катерина не удержалась и оглянулась тоже. Ладненький, хорошенький парнишка, сидевший на заднем сиденье, то натянуто улыбался своей неистовой подружке, то воровато озирался. Встречал обращенные к себе взгляды – и горбился, опускал голову, украдкой махал через стекло: уходи, мол, но девчонка то ли не понимала, то ли просто не в силах была уйти.

– Позвони, ну пожалуйста! – кричала она сорванным голосом, тиская на груди футболку.

– Пьяная, что ли? – слишком громко сказала какая-то женщина, одна из тех, которые считают себя вправе во всеуслышание высказывать самые грубые и нелепые свои предположения…

Дверцы громко закрылись, и Катерина услышала, как парнишка испустил вздох нескрываемого облегчения.

Руки у девчонки бессильно упали.

– Я же люблю тебя! – отчаянно выкрикнула она и вдруг ударила себя по щекам – сильно, отчаянно. Сперва по одной, потом по другой.

Автобус сильно взял с места, словно испугался. Катерина отвернулась.

Она смотрела в окно, но ничего не видела, кроме пухлых короткопалых ладоней, которые били по тугим щекам.

За что она себя так? Почему любовь заставила ее возненавидеть свое лицо? Ну да, она понимает, что не нравится, не может понравиться этому тихому хорошенькому парнишке с густыми, словно расписными бровями и длинными, нарядными ресницами, слабым подбородком и ярким ртом. Таким нравятся нежные блондинки со смазливыми личиками и развязной походкой, длинноногие, тоненькие. И она избивала себя за то, что не уродилась именно такой, а значит, этот парнишка никогда…

Автобус бодро промчался по опустевшей улице, но не успел проскочить светофор и рывком затормозил. Прямо напротив Катерины образовалось огромное лицо, от которого она испуганно отшатнулась, не сразу сообразив, что видит перед собой рекламный плакат. Лицо на плакате было разделено на две половинки: одна – вся какая-то сморщенная, непроходимо уродливая, а вторая – неописуемой красоты, ну натуральная Мэрилинка! Вернее, ее половинка. Многоцветная надпись просто-таки кричала о сети косметических салонов «Аллюр», где любая и каждая особа могла бы из дурнушки стать несусветной красавицей с помощью каких-то там липостероидов, выращенных на космической станции «Мир».

Красный глазок светофора сменился зеленым, автобус тронулся. Интересно, видела этот плакат та девочка, что, наверное, все еще плачет на остановке? Да если даже и видела! Эти липо, или как их там, по карману небось только женам мэров и губернаторов. Или женам «новых русских». Хотя «новые-то русские» и так женятся исключительно на красавицах, которым не нужны никакие вспомогательные средства.

Катерина оглянулась, но плакат уже остался далеко позади. Да и черт с ним! Ну что, в самом-то деле, такое красота и почему ее, так сказать, обожествляют люди? Не родись красивой, а родись счастливой!

А счастье – это любовь…

Катерина вдруг ощутила острое, почти неодолимое желание поменяться судьбами с той крепко сбитой, невысокой, до одури влюбленной девчонкой, отдать ей свое стройное, вернее сказать, худое тело, свои длинные ноги, русые волосы и равнодушное сердце. И свое неумение плакать – вот так горько, отчаянно, навзрыд и напоказ. Забрать ее острое, мучительное горе, которое когда-нибудь избудется, потому что даже сейчас, ненавидя себя, девчонка сердцем надеется: это пройдет, жизнь и время залечат раны, появится другой человек, которому нравятся именно такие складненькие, плотненькие дурешки с простодушными мордашками…

Вот на это самое и махнулась бы Катерина не глядя: на надежду! На умение жить в ожидании чуда. Мечтать о счастье, которое не имеет конкретного образа вовремя выплаченной зарплаты или еще какой-нибудь такой же ерунды: просто счастье будущего.

Чего не дано, того не дано. Наверное, раньше, лет десять назад, она тоже была такой, так же таращилась в далекие дали, но уж и не вспомнить теперь, когда это минуло.

Автобус-экспресс промчался мимо ярмарки, свернул на мост, потом на набережную, и картина заката, ранее скрытого высокими домами, вдруг открылась во всей красе. Солнце уже ушло в воду, виднелся только ярко-золотистый край, и это сияние размывалось серо-лиловой полосой, а выше сгущалось немыслимо малиновым цветом, бросавшим яркие отсветы на темнеющие с каждой минутой облака. К востоку их уже не было, там небо казалось лазурно-прозрачным, как дорогой шелк. И на пышную зелень, покрывшую склоны, легли золотистые блики, и Воронья башня кремля, самая красивая из всех башен, вдруг словно бы засветилась изнутри тревожным красным светом… После пасмурного дня с промельком долгожданного дождя этот немыслимый закат был как внезапный подарок. Кому?

«Да уже не тебе», – едко сказала Катерина.

И, словно подтверждая это, автобус резко повернул от Волги. Закат исчез из глаз, и пока автобус медленно тащился в гору, забираясь на площадь Минина, пока ехал по улице того же названия, а потом выруливал на Сенную, небо уже померкло, и когда Катерина вышла на своей остановке, оно было самым обыкновенным, тускло-серым. Еще не стемнело, но свет меркнул с каждым мгновением, и Катерина ускорила шаги.

На эту троицу она обратила внимание сразу. «Стекляшка» была уже закрыта, а они с выжидательным видом топтались у крыльца. Может, правду говорят, что постоянным клиентам спиртное в «стекляшке» продают всю ночь? Да, эти трое очень похожи на постоянных клиентов…

Катерина засмотрелась на них и споткнулась. Не приземлиться на коленки удалось только потому, что спотыкалась она довольно часто и приобрела определенные навыки в этом деле. Однако для случайного зрителя ее пируэт с подскоком выглядел, конечно, глупо, и «постоянные клиенты» дружно фыркнули.

Вновь обретя вертикальное положение, Катерина свернула во двор и с максимальной скоростью устремилась к своему крыльцу. За ее спиной по треснувшему асфальту зазвучали шаги. Эхо, что ли?

Катерина покосилась через плечо. Нет, не эхо: троица двинулась за ней. Возможно, не за ней, но в том же направлении?

За ней! Тоже вошли в подъезд, затопали по ступенькам.

Катерина замерла возле почтовых ящиков.

Пусть эти типы пройдут. А если остановятся рядом, она заорет. Заорет! Господи, да кому она нужна, уродина, ее небось и изнасиловать никому неохота будет, разве только какому-нибудь несчастному маньяку, которому совсем уж некуда деться!