Энн Перри - Натюрморт из Кардингтон-кресент Страница 4

— Похоже, ей сейчас плохо. Она ощущает себя несчастной, — продолжила Шарлотта, пытаясь найти у него понимание.

— Бывает. — Томас отвел глаза в сторону, не осмеливаясь встретиться с ней взглядом, и потянулся за очередным куском хлеба и к плошке с чатни. — Боюсь, мы бессильны что-либо поделать. Я бы осмелился предположить, что ей просто скучно. — На этот раз он посмотрел жене в глаза. — И не вздумай никуда ездить, тем более в Блумсбери, пусть даже с тем, чтобы навестить давнюю подругу, собственную или подругу Эмили. Ты поняла меня, Шарлотта?

— Да, Томас, поняла, — ответила она, глядя ему в глаза. — В любом случае у меня нет знакомых в Блумсбери.

Глава 2

Эмили и впрямь ощущала себя глубоко несчастной, хотя в данный момент была просто обворожительна в шуршащем аквамариновом платье дерзкого, но элегантного покроя и сидела в частной ложе семейства Марчей в театре «Савой». Сегодня давали постановку оперы Гилберта и Салливана[3] «Иоланта», которая ей особенно нравилась. В иные минуты образ странного существа, наполовину человека, наполовину феи, наверняка не оставил бы ее равнодушной. Увы, сегодня ее мысли были заняты другим.

Причина ее подавленного настроения заключалась в следующем: вот уже несколько дней ее муж Джордж даже не пытался скрыть тот факт, что ему куда приятнее проводить время в обществе не ее, Эмили, своей законной супруги, а Сибиллы Марч. Нет, Джордж был неизменно учтив, но учтивость эта была неискренней, механической и потому хуже любой грубости. Грубость хотя бы означала, что он помнит о ней, а не воспринимает как некий смутный, неясный предмет на периферии зрения. Лишь общество Сибиллы возвращало улыбку на его лицо, именно за ней он неотрывно следил взглядом, именно ее слова пробуждали его внимание, именно ее остроумие вызывало у него улыбку.

Вот и сейчас ее муж сидел позади нее. На взгляд Эмили, наряд Сибиллы являл собой олицетворение дурного вкуса: в огненно-красном платье, резко контрастировавшем с ее белой кожей, темными глазами и пышными волосами, Сибилла напоминала чересчур пышный цветок. Несмотря на боль и абсурд ситуации, в которой она оказалась, Эмили время от времени искоса поглядывала на мужа. От нее не скрылось, что Джордж почти не смотрит на сцену. Переживания героя его нисколько не трогали, так же как и обаятельный флирт героини. В равной степени его не интересовали ни королева фей, ни сама Иоланта. Он не улыбался, лишь еле заметно постукивал пальцами в такт музыке, которая наверняка растрогала бы любого. На короткое мгновение его внимание привлекло танцевальное трио, в котором Лорд-канцлер дурашливо вскидывал вверх ноги.

В душе у Эмили постепенно нарастали страх и отчаяние. Вокруг нее царило буйство красок, веселье, музыка, улыбки на лицах тех, кто сидел вместе с ней в ложе: Джордж улыбался Сибилле, дядя Юстас Марч улыбался самому себе, муж Сибиллы Уильям — происходящему на сцене. Его младшая сестра Тэсси, которой было всего девятнадцать, худенькая, как их мать, с пышными золотистыми волосами цвета солнца на абрикосах, улыбалась главному тенору. Даже ее бабушка, старая миссис Марч, несмотря на всю свою нелюбовь к фривольным развлечениям, скривила уголки поджатых губ. А вот Веспасия, бабушка Тэсси по линии матери, напротив, была в восторге от спектакля. Леди Камминг-Гульд отличало изрядное чувство юмора, и ее давно перестало заботить, что о ней могут подумать окружающие.

Оставался лишь Джек Рэдли — единственный гость этого вечера, кто не был членом их семьи. В настоящее время он также гостил в Кардингтон-кресент. Джек был потрясающе хорош собой, имел прекрасные связи, но, к несчастью, не имел денег и завоевал сомнительную репутацию в том, что касалось женщин. Он, как и Эмили, не принадлежал к семейству Марчей, и уже этим был ей симпатичен независимо от его обходительности и остроумия. Было вполне очевидно, что мистера Рэдли пригласили, имея на него виды в отношении Тэсси, единственной из десяти дочерей семейства Марч, которая все еще оставалась незамужней. Цель этого гипотетического брака была не совсем ясна: Тэсси не проявляла к Джеку теплых чувств и явно ждала от жизни чего-то большего, чем он. Хотя его семейство и было связано родственными узами с сильными мира сего, сам он особых видов на будущее не имел.

Уильям как-то раз цинично заявил, что Юстас спит и видит одно: как бы скорее получить дворянское звание, а со временем и пэрство, что, по мнению самого Юстаса, подняло бы его семейство в глазах высшего общества до уровня безукоризненной аристократической респектабельности. Впрочем, это замечание было продиктовано скорее злорадством, нежели соответствовало истине. В отношениях между отцом и сыном чувствовалось напряжение. Время от времени оно давало о себе знать подобно острой занозе. В данный момент Уильям сидел позади кресла Эмили — единственный, кто был ей не виден. В антракте именно он, а не Джордж, принес ей вина. А все потому, что тот стоял в углу и смеялся какой-то шутке Сибиллы. Понимая тщетность попыток поддержать разговор, Эмили тем не менее заставила себя переброситься несколькими фразами с окружающими. Увы, слова ее как будто падали в раскаленное молчание. Лучше бы она их вообще не произносила! Наконец снова поднялся занавес, и Эмили могла снова притвориться, будто смотрит на сцену.

— Уму непостижимо, и где только мистер Гилберт берет такие смехотворные сюжеты! — проворчала старая миссис Марч, когда стихли последние аплодисменты. — Ведь в них нет абсолютно никакого смысла!

— В этом вся изюминка, — отозвалась Сибилла с мечтательной улыбкой.

Миссис Марч посмотрела на нее сквозь стекла пенсне с черной бархатной лентой.

— Мне жаль тех, кто глуп от природы. Но тот, кто намеренно строит из себя глупца, находится за гранью моего понимания, — холодно добавила она.

— Охотно верю, — шепнул Джек Рэдли на ухо Эмили. — Готов поспорить, что мистер Гилберт нашел бы ее в равной степени непонятной. Иное дело, захотел бы он ее видеть?..

— Моя дорогая Лавиния, он не более глуп, чем любой из романов мадам Уида, которые вы читаете, завернув в коричневую бумагу, — заявила леди Камминг-Гульд.

Лицо миссис Марч как будто окаменело. По щекам, там, где у женщины помоложе лежали бы румяна, пошли пунцовые пятна. Лавиния Марч презирала макияж, считая его вульгарным. Женщин, прибегавших к такого рода уловкам, она величала не иначе как «дамами определенного сорта».

— Вы глубоко ошибаетесь, Веспасия, — парировала она. — Жаль, что тщеславие мешает вам обзавестись очками… Когда-нибудь вы свалитесь с лестницы или иным образом выставите себя на посмешище. Уильям! Почему бы вам не предложить руку вашей бабушке? Я бы не хотела стать центром всеобщего внимания, когда мы будем уходить. — С этими словами миссис Марч встала и повернулась к выходу. — Особенно такого рода!

— О, вам это не грозит, — парировала в свою очередь Веспасия. — По крайней мере, пока Сибилла будет отдавать предпочтение кричаще красным нарядам.

— Которые делают ее еще ярче, — непроизвольно вырвалось у Эмили.

Эти слова предназначались ей самой, однако именно в этот момент окружающие умолкли, и во внезапной тишине ее голос прозвучал довольно громко. Джордж слегка покраснел, и Эмили поспешила отвести глаза, мысленно отругав себя за то, что вовремя не прикусила язык. Сама того не желая, она выдала себя с головой.

— Я рада, что вам нравится, — невозмутимо ответила Сибилла и тоже встала. Ее самомнению не было предела. — У каждой из нас есть свой цвет, который идет только нам. Есть цвета, которых, напротив, следует избегать. Сомневаюсь, что в голубом я буду выглядеть столь же привлекательно, как и вы.

Вряд ли это был комплимент. Однако Эмили не стала отпускать в ответ колкость, призвав себе в помощь все свое обаяние. Даже сейчас Джордж улыбался Сибилле. Затем некое незримое течение вынесло их из ложи прямо в гущу людей, двигавшихся к фойе. Джордж тотчас предложил Сибилле руку, как будто иное было бы расценено как неучтивость.

Чувствуя, что заливается краской, Эмили на дрожащих ногах двинулась следом, избрав в плотной толпе в качестве ориентира седую голову бабушки Веспасии. Людской поток, вытекавший из лож, нес и толкал ее вперед. И лишь рука Джека Рэдли, что легла на ее талию, не давала ей упасть.

В фойе встреч со знакомыми было не избежать. Пришлось обмениваться мнениями о спектакле, осведомляться о здоровье, произносить прочие пустые фразы, какие обычно произносят в подобных случаях. Гул голосов, обрывки фраз — все это напоминало истинный бедлам. Эмили кивала, улыбалась, соглашалась со всякими пустяками, со всем, что только проникало в ее сознание. Кто-то спросил о ее сыне Эдварде, и она ответила, что тот остался дома и в целом прекрасно поживает. Затем Джордж резко толкнул ее локтем, и она вспомнила, что следует в ответ осведомиться о том, как поживает семья того, кто задал ей этот вопрос. Вокруг нее звучал нескончаемый хор голосов.