Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми Страница 4

С тех пор много воды утекло. Мне, конечно, далеко до гигантов перевода, но слова вылетают из-под пера довольно бойко. Главное – ухватить суть и не цепляться за отдельные слова. Дать фантазии расправить крылья и воспарить.

Главная прелесть моей деятельности – свобода! Не нужно вставать ни свет ни заря, мчаться сломя голову в дождь и снег в городском транспорте на службу, и начальника над тобой нет. Один Савелий Зотов, лапочка.

Я – одинокая девушка. Прав Савелий. В свои тридцать три. Почему? Черт его знает, почему. Сначала казалось, все впереди. А потом… даже не знаю. А время бежало, часики тикали. В итоге – поезд ушел, а я осталась. Не успела вовремя, не повезло, сама не знала, чего хочу, ждала Майкла Винчестера. Да мало ли?

На инязе учились почти одни девочки, за что его называли женским монастырем, а тех двух мальчиков, что имелись в моей группе, можно было не считать. Одного звали Тимур Абашидзе, другого – Юра Шлычкин. Тимур запомнился мне добродушнейшим на свете существом, томным красавчиком и записным сплетником. Его мамой была приятная русская дама, а папой – грузин, бравый военный, полковник, кажется. Тимур любил наряды, как девочка, и всякие блестящие побрякушки – сверкающие шариковые ручки, брелоки, перочинные ножички, стеклянные шарики, которые он все время подбрасывал на ладони. У нас с ним случился роман на третьем курсе. Я помню, как мы целовались у каждого столба по дороге домой. Тимур был прекрасен, как сказочный принц: выразительные темные глаза, прекрасной формы рот, крупный, с горбинкой, нос, великолепный рост. Любимое дитя природы. По закону компенсации и равновесия начал в природе умом он не блистал, до интеллектуалов с физмата ему было далеко, но кому бы пришло в голову ожидать от него полета мысли при такой внешности? Роман наш после трех недель отцвел и сошел на нет. Сейчас Тимур видный политический деятель. Такой же красавчик. Лидер какой-то партии, в которой, я уверена, женщин больше, чем мужчин.

Юра Шлычкин, в отличие от Тимура, был беспородным, бесцветно-белобрысым парнем, молчаливым и незаметным. Учился он, правда, хорошо. Имелись еще мальчики с физвоспитания и физмата, а также курсанты высшего летного училища. Только самая неповоротливая студентка не вышла замуж за свежеиспеченного лейтенантика. Я тоже встречалась с курсантом – маме он очень нравился, но на учениях мой мальчик ударился головой о какую-то металлическую балку, получил сотрясение мозга, и его отчислили. Потом он признался мне, что никакого сотрясения мозга у него не было, просто он испугался. В учебном полете разбился старшекурсник, и вся романтика на этом для него закончилась. Сейчас я могу его понять, но тогда мне было безумно стыдно. Я мямлила что-то вроде того: да, понимаю, мол, и прятала глаза. Дура, конечно…

Почти три года я встречалась с женатым преподавателем математики из школы, где работала после института. Математик был умен, начитан и демократичен. На работу он ходил в джинсах и свитерах до колен и выглядел как студент. Манеры у него тоже были студенческие. Ученики обожали его за чувство юмора и нестандартное поведение. А он ходил с ними в походы и пел песни у костра. Мы встречались на даче его тетки. По вторникам и пятницам, с двенадцати до трех. Я все ждала, что он разведется и женится на мне, но ему было хорошо и так. Потом ему пришлось уйти из школы за роман с ученицей. Был скандал, в итоге он расстался с женой и женился на этой девочке. Я рассказывала ему о своей новой работе, о трудностях перевода, втайне надеясь, что он скажет что-нибудь вроде: молодчина, так держать, я тобой горжусь, а он в это время за моей спиной встречался со школьницей.

Около полугода я зализывала раны, утешала оскорбленное самолюбие и сочиняла сцены нашей возможной встречи в будущем. Я представляла, как скажу ему: «Подонок! Какой же ты все-таки подонок!» Или: «Как ты мог?» Или окину уничтожающим взглядом и молча пройду мимо. Или проеду на машине. На иномарке. Люська сказала: забудь, все мужики скоты! Не все! Майкл Винчестер, например, не скот. Но Майкл – штучная работа. Не с нашим счастьем.

Потом случилась еще пара скоротечных романов, которые даже в пору расцвета оставляли чувство недужности и увечности.

Около полугода назад я наткнулась в кафешке на Парковой, куда забегала выпить кофе, на Юрку Шлычкина. Кто-то окликнул меня, я оглянулась. Незнакомый мужчина смотрел на меня, улыбаясь. У Юрки всегда была какая-то стертая физиономия, из тех, которые не запоминаются.

– Юра, ты? – спросила я неуверенно.

Он дернул плечом и сделал жест рукой, который я расценила как приглашение. Мы сидели и молча смотрели друг на друга. Юрка не стал разговорчивее, но выглядел совсем неплохо. Бледные глаза альбиноса прибрели жесткий стальной блеск, красноватую кожу покрывал загар любителя тенниса, светлые волосы были коротко острижены. Худощав, подтянут, хорошо одет.

– Санечка, ты совсем не изменилась, – произнес наконец Шлычкин.

Меня сто лет не называли Санечкой, и что-то внутри отозвалось на полузабытое имя.

– Ты тоже, – ответила я, хотя это было неправдой. Но таков ритуал. Шлычкин переменился, причем к лучшему. В нем чувствовалась уверенность взрослого мужчины в отличие от вечных мальчиков, которые все время попадаются мне под ноги. Он больше ничего не сказал, только смотрел.

Есть женщины, которых нужно развлекать словами. Я отношусь к тем, с которыми можно молчать. Воображение в свободном полете довершало прекрасную картину. Юрка немногословен. Если говорит «да», то это действительно «да». Если «нет», то «нет», и так далее. Был какой-то старый анекдот на эту тему. Надежен. Спокоен. Не суетится. Не заигрывает. Не бросается бурно вспоминать былое. Не тормошит, не хватает за пуговицы, не орет: «А где Ленка Ерохина? А Тимур? А Нонка Сидоренко?» Не навязывает свой стиль поведения. Надо сказать, что я легко подпадаю под влияние. И если мой собеседник громко орет и размахивает руками, то я невольно начинаю делать то же самое.

Шлычкин молчал, но это было не спертое молчание, когда не знаешь, что сказать и мечешься в поисках темы, чтобы забить паузу. Это молчание единомышлеников, которым некуда спешить.

– Ты работаешь? – спросил он.

– Работаю. В издательстве «Арт нуво», переводчицей.

– Молодец, – похвалил Юрка.

– А ты? – спросила я в свою очередь. – На учителя ты не похож.

Юрка улыбнулся:

– Я банкир.

– Банкир? – изумилась я.

Банкир в моем представлении был толстым дядькой с круглой физиономией, быстрым волчьим взглядом и большим животом. Непременно лысый. А Юрка походил скорее на тренера по плаванию или спортивным играм.

– Опять не похож? – улыбнулся он.

– Совсем не похож!

– Как должен выглядеть банкир, по-твоему?

– Жирный, с пухлыми щеками, сопит.

Мы переговаривались, как телеграфисты. Юрка все-таки навязал мне свой стиль общения.

Он не позволил мне заплатить за кофе. И пошел провожать. На улице было шумно, и мы молчали всю дорогу. У дома Юрка покраснел и пробормотал:

– Саша, ты мне всегда нравилась.

Вот это да! Никогда бы не подумала. В том, как он это сказал, не чувствовалось скороспелой мужской выдумки на всякий случай. Он посмотрел мне в глаза, и я подумала, что у него мужественная внешность, он похож на Майкла Винчестера. Слегка.

– Хочешь, я позвоню? – спросил Юрка, продолжая смотреть мне в глаза. Хороший, честный, прямой вопрос.

– Хочу, – ответила я так же честно и прямо.

Он позвонил на другой день. Я пригласила его к себе. Он пришел и принес торбу всяких деликатесов из «Магнолии», включая мой любимый ликер «Бейлис».

– Откуда ты знаешь? – удивилась я.

Юрка слегка развел руками, что, видимо, означало: «Все вы одинаковы».

Он оказался умелым и ласковым любовником, и я не переставала удивляться прекрасным метаморфозам. Я попыталась вспомнить, каким же он был в институте, но у меня не получилось. Я просто не помнила, каким он был. Никаким. И нате вам!

– Как же ты стал банкиром? – спросила я.

– Сам не знаю, – ответил Юрка, подумав.

Он не говорил о себе. Он не говорил о своей работе. О своей семье он тоже не говорил. Даже мое буйное воображение иногда требует пищи и отказывается работать на голодный желудок. Я рассказывала ему о своих книгах, но он молчал в ответ, и я в конце концов тоже заткнулась. Мы любили друг друга молча. Однажды, когда он позвонил, я притворилась, что меня нет дома. Он перезвонил, и я снова не сняла трубку. Я злорадно смотрела на заливающийся телефон, испытывая чувство удовлеворенной мести.

– Давай, давай, – шептала я, – ну, еще разок! Ну, скажи что-нибудь!

Он, наверное, понял. И не настаивал. Спустя пару месяцев мы столкнулись в том же кафе, когда я уже уходила.

– Санечка, рад тебя видеть!

– Я тоже рада, – ответила я искренне. Он действительно мне нравился. Ну подумаешь, неразговорчивый флегматик! Мужчина должен быть весом и немногословен.