Марина Серова - Полный финиш Страница 4

Выпитый мартини будоражил мозг, во всем организме растекалась приятная сытость, а в крови закипало желание… нет, не то желание, а желание немного проучить этого самодовольного грубияна, который к тому же явно не расположен к Саше. К Воронцову, который мне так понравился.

— Только без рук, — сказала я, отстраняясь от второго братка — того, с девушкой, — который протянул свою клешню с целью бесцеремонно ухватить меня за локоть. — Я сама прекрасно хожу.

И я ободряюще посмотрела на бледного как смерть Воронцова, который расплачивался по счету с подошедшим официантом…

На выходе из ресторана Борис подошел к черному «мерсу-320», открыл его и сказал с неприкрытой угрозой в звучном голосе:

— Садитесь.

— Обсудим дела наши скорбные, как говорил Горбатый, — добавила я.

— Какой еще Горбатый?

— Из «Места встречи изменить нельзя». А садиться мне к вам в тачку незачем. В общем, так, дорогой мой Борис… не стану скрывать, что я сделала неутешительные для тебя выводы… Хорошо, постараюсь изъясниться на твоем языке, — поспешно добавила я, взглянув на его свирепую физиомордию. — В общем, так: берегов ты не чуешь, базаришь гнило и не по делу. Как разводил лошков в эпоху первоначального накопления капитала, так и сейчас по той же методике работаешь. И если ты думаешь, что меня впечатляет твой пуленепробиваемый пивной момон и голдовые цацки, которые ты на себя понацепил, так это совершенно напрасно.

И я мило улыбнулась.

Тот словно обухом по башке получил. Не ожидал, надо полагать, такой отповеди: исчерпывающей, с толком и по существу. Потом свирепо раздул ноздри и хотел что-то сказать, но я опередила его:

— Окультуриваться надо, Боря. В театр сходил бы, в Эрмитаж, в Русский музей. Своего дружка с собой не бери, он, верно, и афишу толком прочесть не может. Как тебя… Кабан, что ли?

Стоявший рядом Воронцов растерянно отхлебнул из недопитой бутылки мартини, которую он машинально — не из побуждений экономии, а просто реализуя хватательный рефлекс, возникший на нервной почве, — захватил из злополучного ресторана.

Кабан, чью бритоголовую особу я так возмутительно опорочила, уставился на меня.

Девица же, его спутница, хмыкнула, вероятно, подумав, что я точно определила сущность человека с интеллектуальным зоологическим погонялом Кабан…

— Я вижу, подвозить нас вы не собираетесь, — поспешно договорила я и нарочито эффектно — не в силах удержаться от того, чтобы пустить пыль в глаза — взяла Воронцова под руку и повернулась на каблуках, сделав затем два неторопливых шага по удалению от машины Бориса…

…В то же время проворачивала в мозгу картину того, как это выглядит со стороны и насколько красочна и впечатляюща была моя с блеском сыгранная буффонада.

Все-таки, как ни крути, а артистическая натура, за которую в свое время меня наделили лестным прозвищем Хамелеон, так и лезет наружу.

Ну не можешь ты, Женечка, без этих показушных штучек, метался в голове ироничный смешок: пустила в ход весь свой арсенал — тут тебе и театральные паузы, и речи из репертуара голливудских суперменов, и шуточки из шварценеггеровской категории «асталависта, бэби».

И тут до граждан гопов дошло.

— Стоять, сука! — услышала я за спиной, и тут же на нас с Воронцовым — он вздрогнул всем телом — надвинулось угрожающе злобное пыхтение и вопль: — Мочи их к ебеням, Кабан!

Так я и думала.

Ну никакой фантазии у мальчиков. Мочи, и все тут. И это учитывая, что в округе нет ни одного классического сортира, в котором, как известно, акт мочилова протекает в оптимальном ключе.

Одни сплошь гигиенические биологические туалеты.

…Я прихватила за шею Воронцова, в которого метил Кабан, рванула его на себя, чтобы уклонить от удара массивного кабановского кулака, а потом перехватила у Саши бутылку из-под мартини, которую он продолжал нервно сжимать в левой руке… и, повторно разминувшись с траекторией, которую вычертила правая рука Кабана, с силой опустила склянку на череп бритоголового любителя хороших ресторанов и «чтеца» театральных афиш.

Тот рухнул как подкошенный.

— Черепно-мозговая. Не женское это дело, но раз такие мужчины пошли… — с сожалением произнесла я и, остановив проезжавшее мимо ресторана такси, бодро запрыгнула туда, увлекая за собой охреневшего от быстроты разворачивающихся батальных действий Воронцова. — Поехали!

— Куда?

— Куда-нибудь вперед, дорогой! Потом решим!

— А-а, — понимающе протянул тот.

Сзади прогремел взрыв Борисовой ругани, а затем звучный бас бандита потонул в визге шин — и растворился в шуме смыкающегося за нашими спинами огромного города…

Глава 2 Сомнения тети Милы

Несколько минут мы проехали в полной тишине. Мне даже казалось, что я слышу стук сердца, не только собственного, но и сердца Воронцова. Он был бледен, на висках выступили мелкие бисеринки пота, а тонкие длинные пальцы, гибкие, как у пианиста, конвульсивно переплетались и сжимались, словно издыхающие в агонии змеи.

Только когда мы проехали несколько кварталов от злополучного ресторана, он заговорил:

— Я уже думал, что все… Гитлер капут.

— А что это за Борис такой? Ведет себя, как будто он по меньшей мере хозяин этого ресторана.

— Да если бы, — выдохнул Воронцов. — Скотина… А этого Кабана ты здорово приложила… как это тебе удалось?

— Да, здорово. Придется немного в больничке поваляться, — отозвалась я.

— Но как тебе это удалось? Ты же на него не смотрела, а меня буквально выдернула из-под его кулака… Я даже вздохнуть не успел, а ты его уже вырубила. Как это? — Он пытливо уставился на меня и снова, как тогда в ресторане, стал похож на ученика одиннадцатого класса, который просит учительницу растолковать ему, скажем, закон Бойля — Мариотта.

Я загадочно улыбнулась и ответила сакраментальным:

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Куда везти-то? — спросил водитель. — На этот раз более точно определитесь, а?

— Да, конечно, — сказала я, взглянув на по-прежнему бледного, но тем не менее уже немного успокоившегося Сашу, — поедем поточнее. Как ты смотришь на то, чтобы заехать ко мне на чашечку кофе с коньяком, Саша?

И, не дожидаясь ответа Воронцова, продиктовала улицу и дом, в котором жила одна из моих подруг, Наташа Калиниченко. В данный момент она была то ли в Чехии, то ли в Германии и оставила мне ключи. Правда, она сорвалась из Питера при странных обстоятельствах: уехала, не сказав, когда вернется и куда направляется.

…Первый раз за последние два года я сама, первая, предложила мужчине зайти ко мне в гости. Последний раз это было с Костей Куриловым, но с тем мы к тому моменту были знакомы (дай бог памяти) уже не меньше недели, а с Сашей Воронцовым мы познакомились только сегодня.

Так странно и глупо… я уже отвыкла думать о себе таким образом, но, по всей видимости, этот человек с почти мальчишеской внешностью, невысокий и хрупкий, сумел поднять со дна твоей души, Женя Охотникова, что-то такое, что замутило твои обычные жизненные критерии… как поднимается ил со дна тихого холодного водоема, и становится страшно, потому что размывается и скрывается дно и подергиваются зеленоватой дымкой берега.

Но достаточно красивых слов в духе Джона Голсуорси: я просто-напросто влюбилась. Мгновенно. Глупо. Со второго взгляда.

Потому что с первого Саша Воронцов показался мне вполне заурядным человеком.

…Он и сейчас не выказывал ничего незаурядного, а прилипшая ко лбу мокрая прядь волос создавала почти жалкое впечатление. Но мне — тем не менее — бросался в глаза только его точеный профиль и высокая линия чуть выпуклого лба. Лба человека светлого, умного и непосредственного.

Услышав мое предложение, он медленно повернулся, и в больших, чуть замутненных волнением зеленовато-голубых глазах появилась благодарная улыбка. Она же чуть тронула его губы, когда он сказал:

— Спасибо… конечно, если приглашаешь.

Тем более что тебе, Саша Воронцов, по всей видимости, совсем не хочется сегодня переступать порог собственной квартиры — после такого-то инцидента…

— Это глупо.

Я повернулась на локте и, не обращая внимания на то, что простынка свалилась с моей ничем не прикрытой груди, спросила:

— Что — глупо?

— Глупо то, что я тебя… даже не знаю, как сказать… боюсь, что ли.

— Нормальное чувство, — улыбнулась я, — как дипломированный психолог могу сказать тебе, что боязнь часто переходит в пограничное чувство бережливого отношения к женщине, что, в свою очередь, коррелируется с любовью. Одним словом, можешь считать, что все твои страхи взаимоперетекаемы с подсознательными инстинктами, эманирующими в процессе…

— Стоп, стоп! — прервал он меня, не замечая моей лукавой улыбки. — Ты что, Женя, решила мне окончательно извилины заплести?