Марина Серова - Загнанная в угол Страница 4

Теперь я могла спокойно сидеть в машине и ждать возвращения Тимофеевского. Сейчас, конечно, этого делать не стоит, но вот ближе к вечеру я буду на этом посту номер один.

Оглядев все вокруг, не оставила ли после себя каких-то следов, я покинула квартиру и, оказавшись во дворе, облегченно вдохнула воздух последних дней лета.

В восемь часов вечера я уже была на месте и поджидала Вениамина Тимофеевского, моля бога о том, чтобы он был сегодня не один. Но бог моим молитвам почему-то не внял.

Тимофеевского я узнала сразу. Словно колобок он выкатился из черной «Волги», на которой его подвез личный шофер. Выкатился и тут же вкатился в полутемный подъезд. Больше я его не видела. Увидела только вспыхнувший в его окнах свет, подумала, что, если он обнаружит мою камеру, то мне она больше не принадлежит, и поехала восвояси.

Что ж, придется наведаться сюда и завтра. И как же долго это будет продолжаться? Да, вот такая у меня работа.

На следующий день было то же самое: черная «Волга», колобок, подъезд, свет в окне, и все. Создавалось впечатление, что Вениамин Михайлович самый порядочный человек на свете. К восьми утра уезжает на работу, вкалывает там почти до девяти вечера, то есть тринадцать часов подряд, и уж какие ему там любовные похождения. Да надо еще принять во внимание, насколько у него трудная и нервная работа.

Но вот на четвертый день, когда я уже стала сомневаться в доверительных признаниях Елизаветы Андреевны, Тимофеевский решил-таки расслабить нервы и отдохнуть по полной программе. Случилось это в пятницу.

Я опять сидела в своей машине с восьми вечера и наблюдала за аркой, в которую по обыкновению ввозили номенклатурного чиновника. Обычно он появлялся в половине девятого, когда уже начинало смеркаться, и я, кстати, отметила про себя, что если бы получила подобное задание в июле, то ничего бы у меня не вышло: освещение в июле не то. Но сегодня Тимофеевский задержался дольше обычного.

Я в очередной раз взглянула на часы. Они показывали четверть десятого. «Уж полночь близится, а Германа все нет», — пропела я вслух, и в этот момент черная «Волга» медленно вкатилась во двор. Только вкатилась она не из той арки, из которой я ее поджидала, а из противоположного места, из соседнего проходного двора. И хотя было уже совсем темно, я сразу поняла, что за рулем не шофер-профессионал, почерк которого чувствовался издалека, а лишь автолюбитель, сам господин Тимофеевский. Я мысленно потерла ладони. Неужели сегодня наконец свершится то, чего с нетерпением ждали сразу три человека? (Я имею в виду Вениамина Михайловича, его юную зазнобу и себя.)

Между тем черная машина с госномером остановилась возле детской площадки, которая находилась напротив подъезда Вениамина Михайловича и почти рядом со мной. Мне пришлось немного осесть вниз, чтобы не быть замеченной. В этот момент обе передние двери «Волги» одновременно распахнулись, и я увидела, как герои моей будущей киноленты ступили на землю. Поскольку одного из них я уже имела счастье лицезреть, то все свое внимание сосредоточила на другом, вернее, на другой. Это действительно была юная особа лет этак двадцати трех. Волосы у девицы были ярко-рыжие, достающие почти до поясницы, ноги произрастали от коренных зубов, и ростом она на голову превышала своего спутника. Одета красотка была в узкие светлые джинсы и легкий бледно-сиреневый джемпер. Единственное, что ее портило, это чрезмерная плоскость фигуры, но так, кажется, и полагается выглядеть фотомоделям.

Рыжеволосая, не проронив ни слова, направилась к подъезду. Я посмотрела ей вслед и отметила про себя еще один недостаток: несколько неуклюжую походку. Нет, в фотомодели с такой походкой ее бы не взяли. Но на фоне Вениамина Михайловича она, конечно, выглядела подлинной королевой. Он же, повесив на локоть большой полиэтиленовый пакет, содержимое которого при этом знакомо звякнуло, запер машину и торопливо засеменил за девицей. Догнал он ее уже у самого входа, галантно раскрыл перед ней дверь и, когда она шагнула вперед, изловчился-таки шлепнуть ее по слегка оттопыренной попке. Девица на это никак не прореагировала. Во всяком случае, я не услышала ни возгласа возмущения, ни одобрительного хихиканья, как это бывает в таких ситуациях, нет, скорее было похоже на то, что рыжеволосая просто выполняет свою работу. Причем, если она обычная проститутка, то выполняет она ее, на мой взгляд, неважно. По крайней мере, сейчас. Злая она какая-то.

И я, наверное, ошибалась, предполагая, что она ждала этого свидания с нетерпением. Так что, возможно, Елизавета Андреевна и права, сомневаясь в серьезности отношений своего мужа с этой особой.

Через некоторое время на кухне Тимофеевского вспыхнул свет. Если учитывать показания Елизаветы Андреевны, что примерно через час-полтора девица уже покидала квартиру любовника, то их застолье может длиться не более получаса, а то и меньше. Что ж, наверное, мне пора начинать действовать.

Я протянула руку к заднему сиденью, взяла лежавшую там раскладную лесенку и направилась к облюбованному мной дереву. Забраться на него не представляло никакого труда, тем более что я два дня назад уже отрепетировала этот цирковой номер. Труд заключался в том, чтобы не попасться в столь ответственный момент на глаза публике. По счастью, двор уже опустел, местные сплетницы, постоянно сидящие на лавочках, вернулись в свои жилища и были заняты просмотром девятьсот не знаю уж какой-то там серии «Санта-Барбары», детей, от которых на площадке до сих пор стояла столбом пыль, заботливые мамаши загнали домой, так что опасаться мне нужно было сейчас лишь случайных прохожих.

Осмотревшись по сторонам и не заметив ничего, что могло бы помешать моей работе, я привязала к поясу лесенку и полезла на дерево. Вот мне уже видно, что делается в квартире первого этажа. Ну, так и есть: две пожилые дамы удобно расположились на диване возле голубого экрана. Из приоткрытой двери лоджии я слышу рассказ о том, что Иден опять потеряла память. А вот и лоджия Вениамина Михайловича. К сожалению, того, что творится на его кухне, я отсюда видеть не могла. Я только видела, что в спальне по-прежнему темно, и через открытую (слава богу) форточку слышала приглушенные голоса. О чем там беседуют возлюбленные, разобрать было невозможно.

Я добралась до удобного разветвления дерева, находящегося чуть выше перил лоджии, села на одну из толстых веток верхом, словно на лошадь, и отвязала от себя лесенку. Затем один ее конец прикрепила к стволу дерева и начала выдвигать ее. Ее длины как раз хватит, чтобы достать до края перил. На том конце лесенки есть два крюка, которые надежно зацепились за перила. Ну вот, мостик готов. Остается пройти по нему, правда, теперь уже рискуя сверзиться с почти пятиметровой высоты. Я встаю в полный рост, придерживаясь за тонкие ветви дерева, переступаю на лесенку, отпускаю ветки и присаживаюсь на четвереньки, собираясь ползти, но в это время из дверей подъезда выходит какой-то мужчина с мусорным ведром. Это именно тот случай, о котором я подумала, когда сначала собиралась при помощи той же лесенки взобраться на лоджию прямо с земли. Хорошо бы я выглядела на фоне светлой стены, но сейчас меня и лестницу скрывает густая листва, так что опасаться нечего. Нужно только выждать, когда хозяйственный мужчина опорожнит ведро и снова скроется в подъезде.

Так, теперь можно. Стараясь не смотреть вниз, я ползу вперед, тело мое слегка дрожит, сопротивляясь риску, которому я его сейчас подвергаю. Последние сантиметры даются хуже всего, теперь я начинаю нервничать, опасаясь попасться на глаза самому господину Тимофеевскому, который в любую минуту может выйти на лоджию подышать свежим воздухом. Наконец ноги мои касаются пола. Я облегченно вздыхаю и, пытаясь не производить ни малейшего шороха, достаю из кармана пульт управления видеокамерой. Теперь главная задача состоит в том, чтобы правильно расположить пульт. Мысленно я представляю, под каким углом держала его тогда, и подношу к стеклу. Хорошо, что не задернуты плотные шторы, через прозрачный тюль я смогу увидеть, как загорится на включенной камере маленькая красная лампочка. После пяти попыток лампочка наконец загорается, и в этот момент в комнате вспыхивает свет. У меня сначала создалось впечатление, что я вместе с камерой зажгла пультом и верхнее освещение. Я отпрыгиваю от окна, успевая заметить вошедшего в комнату Тимофеевского, и начинаю двигаться в обратном направлении, но уже с большей скоростью, молясь о том, чтобы он не выключил свет, иначе я буду хорошо просматриваться на фоне уличного освещения.

Добравшись до спасительного разветвления, я отцепляю лесенку от перил, складываю ее, бросаю вниз и затем спускаюсь сама. Уф! Хорошо бы сейчас глотнуть бодрящего! Как жаль, что я за рулем!

Сидя в салоне своей «девятки», я устало наблюдаю за окнами второго этажа. Шторы предусмотрительно задергиваются, а вот свет Вениамин Михайлович так и не потушил, видимо, предпочитает заниматься любовью, не только ощущая этот процесс, но и любуясь им. Ну, его-то еще можно понять, но вот бедной девице наверняка не очень-то приятно лицезреть своего сексуального партнера.