Юрий Перов - Косвенные улики Страница 4

Глава IV

Прежде чем отправиться в отделение, я решил зайти в исполком. Там работала Надя Власова, племянница Егора Егоровича. Самого Власова я пока не хотел беспокоить. Действительно, не стоит зря его волновать. Подходило время моего дежурства, и я был вынужден позвонить в отделение и предупредить, что задержусь.

К телефону подошел Зайцев.

— Следователь прокуратуры Зайцев слушает.

— Это говорит инспектор уголовного розыска старший лейтенант Сохатый.

— Я вас слушаю, — ледяным тоном произнес Зайцев.

Я ему попытался коротко изложить причину моей задержки.

— А почему вы не хотите заняться самим Власовым?

Я объяснил почему.

— Либеральничаем, старший лейтенант Сохатый, а с момента убийства прошло уже десять часов. Вам ясно, товарищ Сохатый? — очень многозначительно закончил он.

Надя удивилась моему приходу, особенно когда я попросил ее выйти со мной в коридор из комнаты жилищного отдела, где она работала инспектором и где всегда толпился народ.

— Наденька, — сказал я, — вчера вечером вы где были?

— Как где? В клубе. Вы что же, не помните? Мы еще с вами поздоровались…

— Ах да, совсем забыл. Конечно, конечно… — Я так и не смог вспомнить, чтобы мы поздоровались. — Вы, разумеется, уже знаете, что вчера произошло.

— Знаю. — Она кивнула и погрустнела.

— А что ваш дядюшка говорит по этому поводу?

— Что говорит? Говорит, что зря человека не убьют… Сегодня утром встал злой, а как я ему рассказала, еще больше разозлился. Выпросил у меня трешку. Как-никак они вместе воевали с Никитиным…

— Значит, он считает, что его убили за дело?

— Нет, — она пожала плечами, — он так не сказал. Он вообще по утрам злой, похмельный. Ему чего ни скажи — все так и надо.

— А что же он, только сегодня и узнал? А вчера?

— Так он же вчера спал пьяный. Его и пушкой не разбудишь.

— Вы во сколько пришли домой?

— Часов в одиннадцать, а точнее, в начале двенадцатого.

— И Егор Егорович спал, когда вы возвратились?

— Спал! Так нахрапывал, что стекла дрожали.

— Значит, вы на танцы не остались?

— Какие уж танцы… — сказала она обиженно, потом задумалась и озабоченно спросила: — Почему вы меня обо всем спрашиваете? Опять он что-то натворил?

Она подняла на меня глаза, полные такого испуга, что я поспешил ее успокоить:

— Да нет же, все в порядке. Просто Егор Егорыча у нас вчера не было, вот я и решил справиться. Не случилось ли чего с ним. А то видите, какие происшествия в нашем городе…

Я попытался улыбнуться. На самом же деле улыбаться мне совсем не хотелось. Вот ведь как получается: двое видели Власова без пяти одиннадцать, а в одиннадцать десять он уже спал. На него это не похоже. Обычно он засыпает не так скоро — уж мне-то известно. Прежде чем захрапеть, он минут двадцать сидит на кровати и беседует сам с собой о жизни. Потом лежа выкуривает папиросу, произносит свой последний монолог и уже тогда забывается. Да, неувязка. Выходит, или те двое ошибаются, или Егор притворялся, что спит. Мне очень не хотелось, чтобы Власов хоть чем-нибудь был причастен к этому делу. Я за семь лет работы в этом городке настолько привык к нему, что он стал уже необходимой, неотъемлемой частью моей жизни.

Я сколько мог успокоил Надю и пошел не в отделение, как мне следовало бы, а направился к дому Егора.

Дом Власова был заперт на большой висячий замок. Я несколько раз обошел вокруг дома, внимательно исследовал каждую вмятину на дорожке от калитки к крыльцу. Ничего, только кругленькие ямки от Надиных каблуков, чуть побольше углубление от деревяшки Егора Егорыча да засохшие с прошлого дождя рубчатые следы от его резинового сапога. В глубине двора был выкопан неглубокий колодец, я заглянул и туда, но ничего не увидел. Слишком темно, а фонарь я не захватил.

Где находится ключ от замка, знал не только я, но и все отделение. Мы так часто отвозили Власова домой, что наловчились находить ключ на ощупь, в любую темень, под первой ступенькой крыльца. Это было всего лишь несколько дней назад… Теперь же я не мог воспользоваться этим ключом. Теперь наши отношения с Егором вступали в новую, непривычную и нелепую стадию… Я не верил в серьезность своих изысканий и все-таки обрадовался, заметив электрический фонарик, висящий на гвоздике возле запертой двери.

«Вот и славно, — подумал я, — можно будет посмотреть в колодец». Снял фонарик и нажал на кнопку. Лампочка горела ярко — батарейки были свежими.

Из колодца веяло сыростью и холодом. Луч фонаря осветил маленький круглый, предмет. Словно из воды выступал конец трубы. Откуда здесь быть трубе? Я взял комочек земли и бросил в колодец. Раздалось глухое бульканье — вода пошла кругами, и предмет, похожий на трубу, закачался.

Я опустил ведро и стал водить веревкой, стараясь подвести его поближе к заинтересовавшему меня предмету. Наконец мне удалось зачерпнуть его вместе с водой. Когда я, перебирая руками веревку, вытаскивал ведро, то, кажется, чуть не лопнул от нетерпения и любопытства. Это была гильза. Она и в ведре плавала солдатиком. Новая папковая гильза, под «жавело» двенадцатого калибра, завода «Азот» с клеймом 70-го года. Я присвистнул от неожиданности. До этого момента я не принимал всерьез ни одного странного факта в поведении Власова. Но тут я просто опешил. Я оставил ведро с водой на плоско срезанном дубовом срубе, завернул гильзу в носовой платок, положил в карман и отправился в отделение.

Зайцев, что называется, кипел на работе. Увидев меня, он демонстративно отвернулся. Дыбенко с синяками под глазами корпел над протоколами. Конечно, канцелярщина не для Зайцева.

— Как дела? — спросил я.

— Дела… — сказал Дыбенко, не поднимая головы.

— А ты почему здесь? — спросил я.

— Здесь, и все, — сказал Дыбенко.

— Определили пулю?

— Определили. Новый тип, называется «турбинка», такая штуковина, на катушку из-под ниток похожа.

— В магазине узнавали, кто покупал?

— Их привезли еще весной. Две коробки по пятьдесят штук. Коробку двенадцатого и коробку шестнадцатого калибра. Продали всего двадцать. Три человека взяли по пятку, а четвертый пяток разошелся по одной.

— И кто же покупал?

Зайцев ответил не сразу. Он выдержал паузу, затянулся сигаретой и только потом небрежно сказал:

— Первую пятерку купил Никитин, потом Стремовский, завклубом, третью пятерку — главный инженер завода Исаков. Остальные разобрали ребятишки для грузил на удочки.

— Ходили к этим двоим?

— У них пули оказались целыми. А купили они просто так, для интереса. Кого здесь у вас пулей стрелять? Они даже и не заряжали. К тому же ружья у них шестнадцатого калибра.

— А никитинские на месте?

— У Никитина мы не нашли ни одной. Кстати, пуля, которой он был убит, двенадцатого калибра. И ружье у него тоже двенадцатого. Кроме тех пяти пуль, которые купил он, двенадцатого больше никто не покупал. В коробке так и осталось сорок пять штук.

— Интересно… — сказал я и сел на диван. — И что же вы теперь думаете?

Дыбенко полол плечами, потом кивнул на Зайцева:

— Он думает, а я оформляю протоколы и сейчас спать пойду.

Зайцев ничего не ответил.

— Что-нибудь новое обнаружили?

— Ничего… никаких следов. Все чисто. Безупречная работа. А у тебя как?

— У меня сложнее, — сказал я и выложил на стол гильзу, завернутую в носовой платок. Потом рассказал все, что удалось узнать за это утро.

— Да… — внимательно выслушав меня, сказал Зайцев. С лица Дыбенко сошло сонное выражение. Он достал протокол допроса Афонина и протянул его мне.

— Нужно заниматься Егором, — сказал он растерянно. — Как же это могло быть?

— Надо немедленно проверить его ружье, — сказал Зайцев. — Дыбенко, подготовьте постановление на обыск. Совершенно напрасно, — сказал он, сурово сдвинув брови и обращаясь ко мне, — совершенно напрасно вы извлекли гильзу из колодца. Это следовало сделать при понятых во время обыска.

— Но если б я не извлек эту гильзу, у нас не было бы оснований для обыска, — невесело улыбнулся я.

— Вы должны были обнаружить ее и оставить на месте.

Я не стал ему возражать.

Егора мы так и не нашли. Вернее, я знал, где его искать, но сообщать об этом Зайцеву пока не стал.

Промолчал и Дыбенко. Обыск мы проводили в присутствии Наденьки, специально вызванной для этого с работы. Собственно, это был не обыск в обычном его понимании. Нас интересовало только ружье Власова.

В доме была идеальная чистота — дело рук Наденьки, только в закутке, где спал Егор, валялись окурки и пахло давно не мытой пепельницей и водочным перегаром с легким привкусом лука, любимейшей закуски Власова. Видимо, Надя еще не успела прибраться: спешила на работу.