Инна Бачинская - Дом с химерами Страница 4

– Любовь? Это разврат, а не любовь!

– Ларка совершеннолетняя… – Художник на миг задумался. – Хотя иногда мне кажется, что пацанка. Но по паспорту совершеннолетняя. Имеет право.

– То есть вы ничего не собираетесь…

– Давайте я напишу вас! В виде… Ну, хотя бы Иродиады! С головой Иоанна-крестителя на блюде. Вы сейчас такая выразительная!

– Какая Иродиада! Что вы несете? – захлебнулась от негодования Ольга Борисовна. – Вы можете говорить серьезно?

– Я серьезен как никогда! Можете отрезать мне голову.

Он сделал к Ольге Борисовне шаг и наклонил голову. Она отскочила в сторону.

– Вы ненормальный?!

– Нормальных людей в наше время практически нет. Технологический прогресс, экология, стрессы и все такое. Думаете, вы нормальная? Извините за выражение, в хорошем смысле слова.

– Не знаю, – горько сказала Ольга Борисовна. – Не уверена. Иначе я бы сюда не пришла.

Она направилась вон из комнаты.

– Подождите! – закричал художник. – Я не хотел вас обидеть. Вы нормальная! Вы самая нормальная из всех моих знакомых дам, честное слово! Я понимаю вашу озабоченность, но что же тут поделаешь? Хотите совет?

Ольга Борисовна приостановилась на пороге.

– Оставьте их в покое! Я знаю Ларку, ей все быстро надоедает, типичный Водолей. Она его бросит, вот увидите. Мужик хоть стоящий? – Не дождавшись ответа, ответил сам себе: – Стоящий, раз вы так за него… боретесь. Даже завидно, честное слово.

Ольга Борисовна пролетела по коридору, перепрыгивая через давешний хлам, и выскочила на лестничную площадку. От возмущения она не стала вызывать лифт и побежала вниз, звонко цокая каблучками. Вениамин Павлович стоял на пороге, задумчиво смотрел ей вслед. Потом поднял с пола перламутровую пуговку, повертел в пальцах…

А Ольга Борисовна вернулась в свой кабинет, включила компьютер и стала искать… Как его? Кранах! Ага, вот и мы! Лукас Кранах. На фоне яблони, судя по красным яблокам. Ева. В чем мать родила. Рядом Адам. Длинные бледные тела, рыжеватые волосы, несовременные пустые лица. Шестнадцатый век, Германия. Плоско, скупо, четко. А вот еще – «Три грации»: все те же белые тела, мягкие тряпичные фигуры, невыразительные лица… И ее в таком же стиле? Этот плакатный мазила предложил изобразить ее в виде… Евы? Это как – обнаженной, что ли? Ольга Борисовна порозовела от возмущения. Неужели она такая же… бесцветная? Разумеется, по сравнению с его женой – уж она-то раскрашена, как все эти… Ольга Борисовна споткнулась, даже в мыслях не желая произносить это слово. «Да чего там, скажи! Ты же одна! – подначила она саму себя. – Как все эти – шлюхи, да?» Ну, шлюха, а что это меняет? Факт остается фактом. Интересно, сколько ей? Этой… Ларе!

«Сорок лет! – вдруг вспомнила она. – Он сказал – сорок лет! Свинья! Неужели…» Она нашарила в ящике стола косметичку, достала зеркальце. Попыталась рассмотреть собственное отражение, но тут же с досадой захлопнула косметичку, бросила обратно – разве в этом крошечном зеркальце что-нибудь увидишь? А она, дура, поспешила доложить, что тридцать четыре! Да пусть думает что угодно! Хоть пятьдесят! Кого волнует его мнение? Сказала вслух: «Скотина! Мазила!»

Покосилась на дверь, строго кашлянула и придвинула к себе пачку бумаг. Но ей не работалось. Говорят, муж и жена – одна сатана. На мужа она уже посмотрела – неудачник, пьяница, разгильдяй. А Лара?..

«Господи, ну на что польстился? – подумала она о собственном муже. – На жену этого… депрессивного мазилы из жэка!» – Ольга Борисовна имела в виду мрачноватый речной пейзаж.

Как будто, окажись Вениамин Павлович, скажем, директором банка, ей было бы легче!

«Да, легче, – сказала она себе. – Конечно, легче!»

Почему – Ольга Борисовна не знала. Просто она так чувствовала. Жену директора банка она могла себе представить, а Лару – жену дешевого художника – нет. Жена директора банка – знакомое зло, причем из их круга, а эта Лара… Черт его знает, что за штучка! Все эти богемные тусовки, натурщицы, пьянство, скорый секс, наркотики для нее, Ольги, – терра инкогнита. Сегодня она получила первое представление об их мире.

Про Лару ей рассказала приятельница Татьяна. Увидела, как Толя высаживал ее из машины, и они целовались. Увидела и узнала – они пересеклись на какой-то выставке, эта женщина тусовалась там полуголая и сильно на взводе, при живом муже, тоже художнике! Причем он, кажется, даже выставлялся. Его картину Татьяна не запомнила, но фамилия в памяти застряла.

«Хватит!» – оборвала себя Ольга Борисовна. Она была недовольна собой – не нужно было идти, нарываться на оскорбления, этот тип ни на что не способен, недаром его жена завела любовника. И он ей не помощник. Тут ей пришло в голову, что ведь и Толя завел любовницу…

«Это унизительно, в конце концов! – сказала она себе. – Что же делать?»

Она пребывала в растерянности, и лекарство тут было лишь одно: работать, работать и работать. Вкалывать до полной отключки мозгов. Как многие трудоголики, Ольга Борисовна чувствовала себя комфортно только с бумагами, цифрами и компьютером. Она решительно взяла верхний листок из пачки и углубилась в его изучение. Но мысли ее постоянно возвращались к художнику… как его? Вениамин Павлович! Она вспоминала его лицо в полумраке дешевой забегаловки, в бликах красного и синего от витражного окна, что делало его похожим на Мефистофеля. Она фыркнула: Мефистофель, как же! Смешно! Дешевый мазила из жэка! Алкаш! Как он припал к кружке… Присосался прямо! Только кадыком дергал. Сразу видно, что пьющий. И дружбаны того же пошиба, так и стреляли глазами, и она сидела, как на витрине… Они небось подумали, что они… гм… друзья… близкие. Фу, глупость! Да пусть думают что хотят! Не нужно было соглашаться… И вообще. Ничего не нужно было. Не нужно было встречаться с ним… На что, интересно, она рассчитывала?

Ольга Павловна задумалась. Она представляла себе встречу с мужем Толиной любовницы иначе… Был когда-то похожий фильм с Марчелло Мастроянни и Джулией Эндрюс. Она думала, что они, как товарищи по несчастью, обсудят создавшееся положение и наметят план действий – что-то такое мнилось ей, какие-то картины рисовались… Они пьют кофе по-венски в приличном кафе, пахнет ванилью, горят светильники Тиффани, на стеклянных абажурах – яркие выпуклые бабочки и стрекозы, на столах – тугие скатерти и живые цветы… Художник, красивый, прекрасно одетый человек с шейным платком – коричневым в желтую крапинку… Он печален, в темных глазах слезы, он рассказывает ей о своей роковой любви к этой женщине… своей жене, а она, Ольга Борисовна, рассказывает ему о Толе, помешивая в чашке крошечной серебряной ложечкой…

И что в итоге? Она горько рассмеялась…

Глава 3

Старые друзья

Артист – я постепенно познаю,

Какую жизнь со мной сыграла шутку злую:

Чужую жизнь играю, как свою,

И, стало быть, свою играю, как чужую.

Виталий Вербицкий спустился в вестибюль, повел взглядом. Навстречу ему поднялся с дивана тощий, скромно одетый молодой человек. Около дивана стоял небольшой черный чемодан. Режиссер всмотрелся. Долгую минуту мужчины изучали друг друга…

Режиссер Молодежного театра Виталий Вербицкий был видным мужчиной: рост под два метра, зычный голос, коса-блонд до пояса. И одевался он нестандартно, с огоньком: туники, тоги, широченные слаксы, бусы и цепи. Сандалии римского легионера с заклепками, предмет гордости – отдельная тема. Вербицкий рассекал по улицам города – и авто тормозили, и происходили ДТП, и народ пялился. А некоторые даже бежали следом с мобильником и фотографировали. Слава, однако! И в Молодежный театр не попасть, билетики за три квартала с тройной переплатой, и репертуар сомнительный. То есть репертуар в полном порядке: известные имена, известные названия, крутая классика. Но тексты подавались в обработке режиссера или, как принято сейчас говорить, по мотивам. Причем с налетом как бы нездоровой эротики, кстати и некстати, чаще некстати… Хотя кого этим сейчас удивишь! По мотивам «Пигмалиона», по мотивам «За двумя зайцами», по мотивам «Дяди Вани» и так далее. Одна мысль постоянно будоражила город: а что наш Виталя выкинет на сей раз? Представление на площади? Уличное шествие в театральных костюмах? Балаган в городском парке с клоунами, скоморохами и полуприличными частушками в псевдонародном стиле? Даже те, кто был в театре в последний раз еще в детском саду, с удовольствием включались в обсуждения и таким образом приобщались к искусству. Как сказал один средней руки чиновник из управления культуры, человек читающий и не чуждый интеллигентского как бы диссидентства: «Если бы Виталия Вербицкого не существовало в природе, то его следовало бы выдумать». Город гордился Виталием. Сам же он называл себя «бродителем умов» или попросту «бродилкой». Театр два раза закрывали, снова открывали, неоднократно публиковали о нем ядовитые материалы, но слишком колоритной фигурой был режиссер, чтобы взять его голыми руками. Тем более у него были видные поклонники и, главное, поклонницы. А еще по городу ходили слухи, что столичные театры все пороги истоптали в надежде наложить лапу на культового режиссера, но не тут-то было! Лапы прочь от нашего Витали! Режиссер позиционировал себя как патриота, верного горожанина и одного из столпов общества в области прекрасного.