Александр Трапезников - Механический рай Страница 4

— Это о чем вы тут? — спросила мать, входя на кухню.

— О бабах, — ответил Гера. — Дядя Вова меня уму-разуму учит.

— Ты бы лучше спать шел, — сказала она мужу. — Совсем вымотался. — Это прозвучало так, словно он только что вернулся после трудовой смены.

— И то дело, — согласился труженик, но неожиданно взгляд его вдруг вновь упал на Герасима и из мутного стал кроваво-красным. — Падла, — просипел отчим, — ты почему «здрасьте» не говоришь?

— А вали-ка ты на фиг! — огрызнулся Герасим.

— Убью-у! — Отчим вцепился одной рукой в стол, пытаясь достать пасынка кулаком, но его повело, он завалился на бок и растянулся на полу. Гера отскочил к плите, на которой закипала кастрюля с бульоном из говяжьих мослов.

— Ну хватит, будет тебе. — Клавдия попыталась поднять мужа, загораживая от него сына, но сама тут же получила удар кулаком в бок, сдавленно охнула и отлетела к стене.

— А-а, твари!.. Сговорились! — заорал отчим, встав на ноги и схватив бутылку за горлышко.

И в это мгновение кипящий бульон выплеснулся ему на голову.

Гера юркнул в коридор, слыша за спиной звериные вопли отчима.

Карина еще продолжала в истоме прижиматься щекой к его плечу, но уже исчезала, растворялась во сне, уходила в единственную для каждого страну, ив такие мгновения он всегда глупо боялся, что жена не вернется обратно никогда. Почему — он и сам не мог себе объяснить. Ночь, темнота, все, что связано с луной, тяготило его, таило некую опасную тайну, к которой Владислав боялся прикоснуться. Порою он ощущал себя просто большим ребенком, вынужденным притворяться и играть во взрослого, не понимая и не принимая навязываемых ему правил. Возможно, именно поэтому он и выбрал столь редкую профессию — кукольный мастер. Может, именно оттого и находил больше смысла в жизни детей, чем в жизни тех, кто их породил. Жена что-то прошептала во сне. Он не разобрал, скорее, почувствовал: что-то ее тревожит. Сам он сейчас думал про этого паренька, который случайно вторгся в их жизнь. Хотя, собственно, ничего и не произошло: ну, сначала нахамил, потом напакостил в туалете… И что? Выкинуть его из их крохотного семейного мира, выбросить из головы и больше не замечать. Еще лучше — надрать уши. Но воспоминания о нем невидимо звенели в темноте, словно комар, способный превратить ночь в бессонный ужас, когда приходится постоянно вскакивать с постели, зажигать свет, искать зловредное насекомое по всем уголкам и, не найдя, валиться в изнеможении обратно, стараясь заснуть, а потом ждать, напряженно ждать, когда оно все-таки обхитрит тебя и вонзит свой острый хоботок в твою кожу. Было в этом ожидании новой встречи с мальчиком что-то мистическое, инфернальное, будто предопределенное судьбой, и Владислав чувствовал это. Они как бы наконец-то сошлись, идя несколько лет навстречу друг другу. Странно, странно…

Потом мысли кукольного мастера перекинулись к появившейся сегодня в его мастерской новой игрушке. И это также показалось ему не случайным, наоборот, чрезвычайно важным, знаковым событием. Кто-то словно разбрасывал перед ним метки, в которых он должен был разобраться. Стоило только тому старикану выложить на стол куклу, высвободив ее из простыни, Владислава кольнуло в сердце: что-то знакомое проявилось в чертах лица металлического мальчика. Он уже видел его утром — в этом не было никаких сомнений. Та же улыбка, тот же овал лица. И, что самое удивительное, взгляд. Хотя как можно всерьез говорить о каком-то взгляде у безжизненного куска железа, пусть даже и приобретшего форму человеческого тела? И все же, все же… Ведь и вещи умеют смотреть на своего нового хозяина. Старик, мастер и кукла — все трое улыбались друг другу, как попавшие в одну клинику тяжелобольные, ожидающие операции и не ведающие, что ждет их впереди.

Владислав заворочался, потревожив спящую жену, и та отвернулась, разметав черные длинные волосы по подушке. Приподнявшись на локте, он стал всматриваться в ее бледное, словно выточенное из мрамора лицо. Галя унаследовала черты матери, подумал он. Восточная кровь сильнее славянской. Карина, будто почувствовав его взгляд, тяжело вздохнула, веки ее дрогнули.

— Спи, милая, спи, — прошептал Владислав, склонившись ниже, не зная, как оградить их всех от неведомой опасности, притаившейся в темном углу комнаты.

Он осторожно отодвинулся, встал, прошел на кухню, где, наконец-то, включил свет. Хотелось пить, было душно, хотя из открытого окна доносилась ночная прохлада. На новом месте все кажется таким неуютным, необжитым, тревожным, хотя и вселяющим какую-то надежду на счастливые перемены. И тут же он подумал, что никаких особых перемен ему в общем-то не нужно. Зачем? Все и так слава богу! Не надо желать слишком многого. Сохранить бы то, что даровано тебе как величайшая милость, — семью, дом, любимое дело, покой. Никто не сможет отнять их у него. Разве что смерть.

Он пил холодный, горький, вяжущий чай, искоса поглядывая в растворенное окно, на улицу, упирающуюся в парк, шумный и веселый днем, а теперь, во втором часу ночи, похожий на огромного мертвого сенбернара. «Надо бы купить собаку», подумал вдруг Владислав. Так, на всякий случай. Да и Галинка Давно просит…

Неожиданно его внимание привлекла странная картина, хотя, если разобраться, ничего особенного для этого времени не происходило. Просто по улице пошатываясь брел какой-то пьянчужка, еле волоча ноги и прикладываясь к каждому фонарному столбу. Путь он держал прямо в парк — под сень деревьев, видно, облюбовав там место для ночлега. А за ним, на некотором расстоянии, скользили три короткие тени — эти тоже останавливались возле столбов, но явно прятались. Все это имело одно объяснение: трое выслеживали одного, крались за ним, как опытные охотники. Намерения их были ясны.

— Эге-ге! — произнес Владислав, в раздумье почесав кончик носа. — А игра-то тут нечистая.

И в это время пьянчужка на всю улицу загорланил песню — одну из тех модных, в которых почти не было слов. Впрочем, он и так сократил их до минимума, а потом и вовсе внезапно умолк. Владислав понял, почему тени у «охотников» такие короткие. Это были подростки, Ему показалось, что он даже узнал одного из них. Позвонить в милицию? Выйти на улицу? Или пойти спать? Пока он размышлял, пьяный добрался до парка и шагнул в его чрево. Через пару минут туда же нырнули и его преследователи. «Разберутся сами», — подумал Владислав, впрочем, без особой уверенности. Подождав еще некоторое время и напряженно вслушиваясь в ночную тишину, он закрыл окно, ограждая свою крепость от внешнего мира.

Эту ночь он спал плохо, что случалось с ним редко. Обычно Владислав засыпал сразу же, слыша размеренное дыхание жены. Теперь же он словно погрузился в ледяной колодец, из которого никак не мог выбраться.

Над его головой, где-то высоко-высоко, зависла багровая звезда.

Глава вторая

Выскочив из подъезда, Гера решил: больше он никогда домой не вернется. Пусть делают что хотят — пьют, дерутся, убивают друг друга… Ему наплевать. Хоть бы они сгорели там заживо. Он даже представил себе эту картину: полыхающие огнем стены, мечущуюся в дыму мать, и снисходительно согласился ее спасти. А отчим пусть корчится в пламени, пока не превратится в головешку. Немного отдышавшись, Гера щелчком выдвинул из пачки «Мальборо» сигарету, прикурил от изящной зажигалки в виде маленького серебристого пистолетика. Затем неторопливо направился в сторону большого магазина, пиная по пути пластиковую бутылку. В «Барсе» продавалось почти все: от домашних тапочек и детских игрушек до видеотехники и ювелирных украшений. Держателями заведения были азербайджанцы-беженцы, изрядно процветавшие, несмотря на свой скорбный статус. Хозяин «Барса» недавно приобрел «Мерседес», вдобавок к своей новенькой «тойоте», продавцы его также прочно обжились в Москве, чувствовали себя тут уверенно, как завоеватели-конкистадоры, не церемонясь с туземцами. Благо что начальником местного отделения милиции полтора года назад тоже стал выходец с Кавказа. Столица России с некоторых пор вообще все больше превращалась в тюрко-язычный мегаполис, теряя остатки славянских черт.

У Геры к азерам было особое отношение. Он не забыл, как прошлым летом его избили трое подростков — племянники Магомета, владевшего тогда еще не супермаркетом, а обычной коммерческой палаткой, правда, с тем же названием «Барс». Гера тогда купил жевательную резинку, но не получил сдачи — какую-то ерунду, мелочь. Но было обидно, что его так нагло и откровенно надувают, словно он слабоумный.

— Я тебе гранату в окошко брошу, — пообещал Гера продавцу-племяннику. Тот выскочил из палатки. Дело происходило днем, в три часа, на улице полно народу. Азербайджанец был выше и здоровее, но Гера, увидев перед собой злобное лицо, не сдержался и двинул кулаком прямо в пляшущий кадык. Может, потом он и убежал бы, пока чернявый подросток валялся на земле, да вслед за племянником выскочили еще два его брата. Один из них держал в руке пустую бутылку, другой — кастет. Сбитый с ног, Гера ужом завертелся на горячем асфальте, увертываясь от ударов. Но от шести ног не спрячешься, как ни извивайся. Они могли бы забить его насмерть — никто не вмешивался, здоровенные мужики опасливо проходили мимо, а некоторые задерживались в отдалении — поглядеть на бесплатное кино. Наконец какая-то русоволосая девушка влетела в самый эпицентр драки, отталкивая разъяренных азербайджанцев. Напор ее, сопровождаемый криком, был так неожидан, что те опешили, остановились, а может, и испугались. Трусости, как и злобы, у них было с избытком. Племянники ретировались обратно в палатку, а девушка нагнулась над Герой, чтобы помочь ему встать.