Ксавье Монтепен - Сыщик-убийца Страница 4

Во время этого монолога Жан Жеди дошел до дома. Он сейчас же лег и проспал до утра самым спокойным сном, который дает только спокойная совесть.

Красивая женщина с черными волосами и глазами, мать прелестной блондинки с голубыми глазами, была французско-итальянского происхождения. Имя Дик-Торн было именем ее мужа, богатого шотландца, жившего в Лондоне. Этот шотландец, потеряв почти все свое состояние в неосторожных предприятиях, не имел силы пережить разорение и умер от горя. Вдова оплакивала его, но главным образом занялась тем, чтобы спасти хоть какие-нибудь остатки состояния от постигшего их крушения. Ее единственной целью и желанием было приехать в Париж.

Молодую девушку, красоту которой Филь-ан-Катр не преувеличивал, звали Оливия.

За две недели до переезда в Париж мистрисс Дик-Торн приезжала туда одна, чтобы снять дом, который был бы роскошно меблирован и находился бы в аристократической части Парижа. Дом на улице Берлин соединял в себе все эти условия, и она сняла его, заплатив за полгода вперед. Затем вернулась в Лондон за дочерью и за вещами. По особой причине она не взяла с собой никого из английской прислуги.

На другой день после приезда красивая вдова наняла горничную и кухарку, но это было сделано только на время, так как она решила поставить свой дом на широкую ногу: завести лошадей, экипажи, кучера и лакея.

Был полдень. Мистрисс Дик-Торн сейчас же после завтрака заперлась в маленькой комнате, которая служила ей будуаром и курительной, так как она курила папиросы.

Сидя перед бюро из черного дерева с инкрустациями из слоновой кости и меди, она приводила в порядок бумаги, вынутые из черного кожаного бумажника. Она доставала их одну за другой и укладывала в один из ящиков. Это было метрическое свидетельство о рождений дочери, свидетельство о кончине мужа, паспорт и счета. Сделав это, она снова взяла бумажник. В одном из его отделений лежало несколько писем и большой конверт, запечатанный тремя печатями с гербом и герцогской короной. На самой верхней части конверта был разрез. Мистрисс Дик-Торн оставила конверт в бумажнике, но вынула из него бумаги и пробежала их.

— Ну, — сказала она вслух с торжествующей улыбкой, — этого более чем достаточно для того, чтобы герцог Жорж де Латур-Водье снова стал, когда я захочу, послушным слугой своей бывшей любовницы и сообщницы Клодии Варни и повиновался бы, как прежде, всем моим желаниям. Если он все забыл — тем хуже для него, так как я все помню.

Красивая вдова встала и начала ходить большими шагами по будуару.

— Вы богаты, господин герцог, — продолжала она, зло улыбаясь, — вы страшно богаты и не менее неблагодарны. Служа вам тогда, я трудилась для себя. Моя преданность была эгоистична, я нисколько вас не любила и получила слишком маленькую часть из наследства вашего брата. Я покорно смирилась с разрывом, которого вы желали!… Вы не слышали обо мне ничего до тех пор, пока мое богатство равнялось вашему, и жили спокойно, по всей вероятности, убежденный, что между нами все кончено, и кончено навсегда…

Мистрисс Дик-Торн мрачно улыбнулась.

— А! Герцог, как вы ошибаетесь! В настоящее время я разорена и мне нужно два состояния: одно — для меня, другое — для моей дочери. Я рассчитываю на вас, чтобы получить их… и хотела бы посмотреть, как вы мне откажете. Я теперь та же, какой вы меня знали двадцать лет назад; годы прошли надо мной, не парализовав моей энергии, не уменьшив моей ловкости! Вы найдете, что Клодия Дик-Торн настоящего времени почти так же хороша, как Клодия Варни 1837 года, бывшая любовница маркиза Жоржа де Латур-Водье, брата и наследника герцога Сигизмунда!

Она положила обратно в бумажник прочитанные ею письма и, открыв стоявший перед нею саквояж, вынула пачку банковских билетов, которые положила в бюро.

— Это все, что у меня есть, — продолжала она. — Восемьдесят тысяч франков! Пустяки! Большую часть я истрачу на то, чтобы поставить свой дом на хорошую ногу. Мне следует действовать скорее и идти прямо к цели, если я не хочу оставаться без гроша… К счастью, мой план составлен, и не пройдет месяца, как я приведу его в исполнение.

Затем она положила бумажник на пачку банковских билетов, задвинула ящик и заперла бюро маленьким ключиком, бывшим на связке, с которой она никогда не расставалась.

В эту минуту тяжелый экипаж остановился на улице, послышался звонок, и две минуты спустя в дверь будуара тихонько постучались.

— Кто там? — спросила вдова.

— Это я, мама, — отвечал свежий голос.

— Войди, милая.

— Не могу, дверь заперта изнутри.

— Да, это правда.

Мистрисс Дик-Торн встала, отворила дверь и поцеловала дочь в лоб.

— Что такое, дитя мое? — спросила она.

— Мама, привезли наши вещи.

— Хорошо, я сейчас приду.

Вдова пошла вслед за дочерью.

Присланные вещи состояли из полдюжины чемоданов и двух длинных плоских ящиков, относительно легких, на которых большими буквами было написано: «Осторожнее!» В этих ящиках были портреты в натуральную величину Ричарда О'Донеля Дик-Торна и Клодии Варни, его жены. Картины были написаны одним из знаменитых английских художников и стоили не менее тысячи фунтов стерлингов. Клодия дорожила ими как произведениями искусства, а своим — как верным изображением ее самой в полном блеске красоты. Кроме того, она хотела выставить напоказ внушительную фигуру покойного мужа, который всю жизнь был типом совершенного джентльмена, и красивой вдове казалось, что это придаст ей вес.

Чтобы открыть ящики, позвали столяра, и портреты повесили в маленькой гостиной рядом с будуаром.

Затем Клодия оделась и поехала с дочерью к торговцу лошадьми и каретному мастеру на Елисейские поля.

Она купила пару ирландских пони и маленькое темно-зеленое купе. За все было заплачено наличными, и экипаж с лошадьми должен был быть прислан на другой день. Каретный мастер рекомендовал кучера, служившего в хороших домах, за которого он мог поручиться.

Мать и дочь поехали в Булонский лес, затем вернулись домой обедать. В этот вечер обе были слишком утомлены, чтобы снова куда-нибудь отправиться, легли около десяти часов в двух соседних комнатах и заснули почти тотчас.

Трактир «Серебряная бочка» на улице Акаций точно так же, как «Малая бойня» у заставы Ла-Шапель, был посещаем людьми, находящимися в постоянной борьбе с обществом.

Утром этого дня бывший нотариус ходил к Филь-ан-Катру за фальшивыми ключами для предполагаемой экспедиции и в то же время занял у него сорок су в счет будущего благополучия. С этими деньгами он отправился в кабачок гораздо раньше назначенного для свидания часа и в ожидании прихода приятелей пил вино.

Рауль Бриссон далеко не отличался энергией. С пером в руке, когда дело шло о подделке, он поспорил бы с кем угодно, но воровство со взломом приводило его в неописуемый ужас. При одной мысли он дрожал всем телом.

Около десяти часов явился Филь-ан-Катр и сел напротив Бриссона. В этот вечер он был неразговорчив.

Бывший нотариус хотел заговорить с ним вполголоса о предполагаемом деле, но Филь-ан-Катр заставил его замолчать и принялся курить.

Стоял страшный шум. Некоторые посетители, сильно напившись, пели во все горло; другие играли и громко спорили. За маленьким столом сидел человек, костюм и манеры которого ясно указывали, что он не принадлежит к числу обычных посетителей этой трущобы. Это был красивый мужчина лет сорока, с умным взглядом и правильными чертами лица, обросшего черной бородой, одетый в простой, но чистый и почти изящный костюм.

Под толстым пальто темного цвета на нем была темно-серая визитка, а из-под панталон такого же цвета виднелись хорошие ботинки. Касторовая шляпа до половины закрывала густые вьющиеся волосы. Одни только руки, белые и чистые, но немного загрубевшие, указывали в нем ремесленника. Он курил сигару, не дотрагиваясь до бутылки белого вина, стоявшей перед ним.

Все обычные посетители глядели на него довольно недружелюбно. Его принимали за полицейского и уже думали начать с ним спор. Но когда Лупиа, хозяин заведения, подошел к нему и любезна обнял, подозрения живо рассеялись.

— Нет, это не сыщик, — объявили бродяги. — Это друг или родственник хозяина.

Лупиа поставил на стол перед незнакомцем бутылку и два стакана, вероятно, для того, чтобы выпить с ним, но обязанности его ремесла заставили его сначала заняться клиентами.

Ему помогали два приказчика в белых рубахах и синих фартуках и, кроме того, мадам Лупиа.

Мадам Лупиа стояла за стойкой, уставленной рядом стаканов всевозможных размеров. Она выписывала счета и давала сдачу. Временное отсутствие жены заставило мужа занять ее место и сильно увеличило круг его обязанностей. Когда жена вернулась, Лупиа сейчас же подошел к незнакомцу и сел напротив, снова горячо пожав ему руку.