Сергей Бакшеев - Математик Страница 4

α2 + β2 = γ2

в любом прямоугольном треугольнике сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. Ниже были начертаны тройки целых чисел, удовлетворяющих этой формуле, во главе с самой красивой из них: 3, 4, 5. Была здесь и ошеломляющая комбинация: 99, 4900, 4901. Такие числа ученики называли пифагоровыми тройками. Пифагор изобрел метод отыскания таких троек и доказал, что их существует бесконечно много.

Но стоило в том же уравнении всего лишь заменить степень 2 на 3, как всё непостижимым образом менялось. Заурядная задача превращалась в архисложную. Вот уже год Пифагор не мог найти ни одной комбинации целых положительных чисел, удовлетворяющих новому уравнению третьей степени. С этой же проблемой не могли справиться и его энергичные ученики. Простое на первый взгляд уравнение не давалось никому.

Великий математик погрузился в раздумья. Ему страстно хотелось отыскать эти загадочные сочетания цифр, чтобы завершить свою жизнь, наслаждаясь новой победой разума над тайнами мира чисел.

В комнате становилось жарко, сквозь щели проникали тонкие струйки удушливого дыма, но увлеченный мудрец лишь прикрыл рот тонким платком, смоченным в вине. Он чувствовал, что блуждает где-то рядом с удивительной разгадкой. Под напором огня затрещала дверь, пламя ворвалось в маленькую комнату, охватывая желтыми щупальцами стол и стул под Пифагором. Математик вздрогнул. Но вздрогнул не от языков пламени, коснувшихся его одежды, а от замечательной идеи, как вспышка молнии озарившей его сознание.

А вдруг он ищет то, чего не существует? Ведь в математике даже отрицательный результат – тоже полноценное достижение. Таких целых чисел нет вообще! И вот тому прекрасное доказательство!

Пифагор быстро записал строгие математические выкладки, доказывающие его идею. И тут же схватил рукопись, намереваясь выбраться из комнаты. Новое достижение не должно погибнуть, он обязан его спасти!

Математик рванулся к двери, проем дышал жарким пламенем. Он устремился к окну. Рука схватилась за подоконник, там – спасение! Но сверху упала горящая балка и ударила его по спине. Пифагор рухнул, попытался встать, однако почувствовал, что ноги не слушаются его.

И тогда Пифагор успокоился. Он закрыл глаза, окунувшись в умопомрачительную Красоту гениального доказательства. Огонь полз по его одежде, но сила счастья, охватившая его дух, была выше боли бренного тела.

Великий математик умер абсолютно счастливым.

4

Изумленный опер Виктор Стрельников нещадно корил себя. Где же его хваленая наблюдательность, которую так ценят коллеги? Как он сразу не узнал в этой принципиальной старушке с умным цепким взглядом ту строгую, но совершенно нестандартную учительницу математики из специализированной школы? А ее жизнерадостные присказки: «дважды два – четыре» и «дважды два – пять» – как их можно забыть? Первая, одобрительная, сопровождалась сдержанной улыбкой, а вторая – колючим ехидным взглядом.

Вишневская еще в молодости дерзко игнорировала раннюю седину и совершенно не красила волосы. В те годы серебряная изморозь только начинала отвоевывать жизненное пространство в черных локонах молодой женщины, а сейчас одержала безоговорочную победу.

Надо отдать должное, седина ее не портила. Модная одежда и современный макияж Валентины Ипполитовны всегда выделяли ее среди серых коллег, но сильная хромота в сочетании с незаурядным интеллектом и нетерпимостью к чужим ошибкам отпугивали потенциальных женихов. Она и раньше была одинокой, и сейчас Стрельников не заметил на ее безымянном пальце обручального кольца.

Валентина Вишневская раздробила левую ногу в юности в результате жуткой автомобильной аварии. Вопрос стоял об ампутации, но нашелся хирург-кудесник, который по кусочкам собрал сломанные косточки и сохранил красивой девушке живую ножку, хотя она и получилась короче и уже не такой стройной и гладкой, как невредимая правая. Так пятнадцатилетняя озорная Валя Вишневская превратилась из расцветающей красавицы в жалкую хромоножку. Одноклассники от нее отвернулись.

В студенческие годы развязные парни порой обращали на Валю внимание, но с одной единственной целью. Они считали, что девушка с дефектом более покладиста и не станет возражать, если они такие крепкие и полноценные завалят ее в постель. И бывало, что Валя верила наглецам и дарила им себя слепо и беззаветно. Но после каждого такого случая ее ждало горькое разочарование. Победитель не утруждал себя ухаживаниями и нежностями, потому что искренне верил, что облагодетельствовал калеку и имеет теперь право пользоваться ею когда угодно. Особо циничные рассказывали о ней сальные истории и называли хромой давалкой. Чаще всего так поступали невзрачные парни, которых отвергли красивые девушки. Вырвавшись из-под гнета собственной неполноценности, они превращались в безжалостных нравственных уродов.

Сполна хлебнув подобного «счастья», Валентина Вишневская после окончания педагогического института уже не верила ни одному мужчине и всячески сторонилась любых знаков внимания с их стороны. Сны о красивом принце, который нежным поцелуем снимет с нее оковы хромоты, остались в прошлом. Подушка больше не намокала от девичьих слез. Вишневская сосредоточилась на работе. Не на карьере и показных результатах, а на повседневном незаметном труде школьной учительницы математики.

Она стремилась заинтересовать, удивить и увлечь учеников изучением своего любимого предмета. Свободное время она посвящала самообразованию, а сферой ее интересов являлось всё многообразие проявлений законов науки в повседневной жизни. Особенно увлекали ее неразгаданные научные тайны. Она щедро делилась полученными знаниями и часто отступала от дидактических рекомендаций школьной программы, за что ей неизменно доставались шишки на педсоветах и восторженные глаза учеников в классе.

Трудно сказать, чем бы закончилось столь своенравное поведение молодой учительницы в советской школе, если бы не случай. Мама одного из учеников поделилась сомнениями со своей подругой. Та узнала подробности и поведала о странной учительнице своему отцу, директору лучшей в Ленинграде специализированной школы с математическим уклоном. Опытный руководитель навел справки, побывал на ее занятиях, и вскоре Валентина Ипполитовна Вишневская была переведена в его школу. Здесь приветствовались увлеченные преподаватели с нестандартным подходом и широкой эрудицией.

Валентина Ипполитовна поправила яркий шифоновый платок на шее и подошла к Стрельникову, продолжавшему пребывать в растерянности рядом с портретом Пифагора.

– Вы, Виктор, учились в нашей школе до седьмого класса, а потом перешли в обычную.

– Да, Валентина Ипполитовна, у вас хорошая память.

– Пока не жалуюсь. Я даже помню ваши ошибки в контрольных.

– Они были так интересны?

– Нет. Просто у других учеников они почти не встречались, а у вас их было много. Это запоминается. Вы правильно сделали, что сменили школу. – Бывшая учительница мягко улыбнулась.

Стрельников смущенно крякнул, словно почувствовал себя на уроке.

– Это не я. Вы посоветовали родителям, – напомнил он.

– Разве? – женщина выразительно прищурилась, словно обращалась к ученику у доски. – Вы об этом жалеете?

Старший лейтенант с улыбкой покачал головой. Его глаза торопливо пробежались по книжным полкам, вернулись к портрету Пифагора, оперуполномоченный выпрямил спину и бодро отрапортовал:

– Возвращаясь к вашему вопросу, Валентина Ипполитовна, могу с уверенностью заявить, что проживающий здесь гражданин занимается математикой.

– Как дважды два – четыре.

Милиционер зарделся от давно забытой похвалы.

– Его зовут Константин Данин, – продолжила Вишневская. – Он на пять лет старше вас и был одним из лучших учеников нашей школы. Вы понимаете, что это значит?

– Догадываюсь. Ошибок в его контрольных вы уж точно не припомните.

– Зато я помню его красивые решения.

– Да-а, о каждом из нас остается своя память.

– Это лучше, чем полное забвение. Белое и черное предпочтительнее грязно-серого, – успокоила опытный педагог. – Вы были очень непоседливым мальчиком, и вот теперь – старший лейтенант милиции, сыщик! Я, признаться, всегда завидовала этой профессии. Родись я мальчишкой, глядишь, была бы вашим начальником.

Пожилая женщина вздохнула, и в этом жесте действительно чувствовалось сожаление. Оперуполномоченный вспомнил о своих прямых обязанностях и спросил:

– Где сейчас работает Константин Данин?

– В последнее время нигде. То есть работает, конечно, но дома.

– Дома? – Стрельников явно заинтересовался услышанной информацией. – Неужели нигде не ценят гения?

– Гением быть трудно, Виктор. – Учительница сделала вид, что не заметила иронии в словах милиционера. – У них несколько иные представления о том, что такое успех или счастье.