Наталья Костина - Яд желаний Страница 4

– Следов взлома вроде бы нет, – продолжала следователь. – А ты как, не заметил?

Бухин пожал плечами. Явных следов проникновения в квартиру покойной не было, но ответить на вопрос, открывали замок родными ключами или отмычкой, можно было только после заключения эксперта.

– Одна она жила? – допытывалась Сорокина, как будто Бухин был Господь Бог и все видел.

– Сейчас посмотрим, – невозмутимо сказал он и открыл двери ванной комнаты.

Следачка была права – жила артистка, возможно, и народная, весьма небогато. Ванная комната явно нуждалась в ремонте. Впрочем, старлей сейчас любое помещение оценивал с точки зрения ремонта. А в этой ванной ничего не делалось уже много лет. Плитка местами осыпалась, кран подтекал, потолок был залит соседями сверху. Да и саму ванну, с пожелтевшей, пористой и испещренной пролежнями эмалью, давным-давно нужно было бы сдать в утиль. Однако они с Сорокиной были не квартирными маклерами – их интересовали не интерьер и не состояние помещения, а совсем другое. Зубных щеток в стаканчике было две, также на полочке имелся крем для бритья, помазок, бритва и прочее, указывающее на проживание в квартире лица мужского пола. Конечно, можно предположить, что покойная брила определенные части тела, но то, что она пользовалась мужскими одеколоном и дезодорантом, это вряд ли.

– Похоже, муж или приходящий любовник имеется, – доложил он.

– Точно! – Сорокина также пришла к аналогичному выводу. – И я вот думаю, не наш ли это режиссер, а?

Старлею Бухину не хотелось делать скоропалительных заключений, поэтому он промолчал.

– Ладно, Саня, пока я все тут описывать буду, иди пообщайся с понятыми. Может, чего скажут. И бумажки просмотри у нее в столе, письма там или что другое, записки особенно – все внимательно…

– Слушаюсь, Маргарита Пална! – быстро согласился Бухин, потому что остановить излияния Сорокиной можно было только так.

Труп артистки, пусть и народной, уже напрочь выветрился у него из головы, потому что вчера после работы он таки успел съездить с Дашкой в магазин, и даже не без пользы – они купили мойку, унитаз и умывальник. Сегодня им обещали все это привезти, и Бухин думал только о том, как бы не опоздать домой к назначенному времени доставки. А о трупе артистки, если честно, он вспомнил с трудом.

– Саша, ты спишь, что ли? – недовольно спросил начальник, Степан Варфоломеич Шатлыгин, по прозвищу Бармалей. – Сорокина твоей крови требует. Ты позавчера на труп выезжал?

Саша Бухин поймал полный сочувствия взгляд Кати Скрипковской, выразительно поднял брови и поджал губы.

– Я, Степан Варфоломеич, – кивнул он.

– Свяжись с Сорокиной, она тебе поручение выпишет, – велел начальник.

– С Сорокиной только свяжись, – хмыкнул кругленький и невысокий капитан Бурсевич. – Она по первое число выпишет…

– А может, кто-нибудь вместо меня? – нерешительно поинтересовался Бухин. – У меня реализация наметилась на этой неделе.

– Ты, Саня, наверное, Сорокину плохо знаешь, – предположил Бурсевич. – Если она чего захочет, то непременно сделает.

– Саш, давай я с тобой, – начала Катя и осеклась – начальство инициативы могло и не одобрить.

– Да отправляйтесь хоть все сразу! – Бармалей махнул рукой. – Дело это уже на контроле в главке, а нам велено обеспечить оперативную поддержку. Кто свободен, прошу не стесняться!

– А причина смерти какая? – поинтересовался Бурсевич у старлея.

Саша пожал плечами и смолчал. Неудобно было объяснять на оперативке, что позавчера, добравшись наконец до кровати, он буквально рухнул и отключился, забыв обо всем на свете, в том числе и о трупе певицы. Он спал тяжелым, непробиваемым сном, который не смогли нарушить никакие внешние раздражители. В их с Дашкой и детьми комнату периодически наведывались все члены семьи: начиная от его матери – врача-отоларинголога, которая, включив яркий свет, осматривала орущего младенца, и заканчивая озабоченной Санькиными воплями бабушки, пытающейся утихомирить правнучку народными средствами – уговорами, колыбельными песнопениями, а также укропной и даже святой водой. Но Сашку, провалившегося в сон, как в омут, не смогли разбудить ни звуки, ни свет, ни пение. Он спал, наверстывая упущенные часы отдыха, и поднять его смогло бы, пожалуй, только ведро ледяной воды, вылитой на голову. Однако, несмотря на то что старлей пробыл в отключке больше положенных для нормального самочувствия восьми часов, отдохнувшим себя он не чувствовал. За четыре месяца он недоспал не часы, а сутки или даже недели.

– Так чего, грохнули артисточку, что ли? – все не отставал от вялого старлея Бурсевич.

– Сама умерла, от старости, – ответил за Бухина капитан Лысенко – высокий голубоглазый блондин. – Пела, пела…

– И языком подавилась, – закончил за него начальник. – Игорь, ты вместо трепа включайся давай, а то видишь – Бухин на ходу спит. Катерина, правда, рвется в бой, но одной Катерины в этом деле маловато будет. А мне лысину уже с самого утра полируют – режиссер-то этот шустрый оказался, успел аж в Киев нажаловаться, что мы тут сидим и не чешемся…

– Так он сам ее и грохнул, – убежденно заявил капитан. – Знаем мы таких шустрых! Сам грохнул, и сам же в милицию заявил, что она пропала… так? Схема стандартная!

– Вот ты этим и займись, тем более что схема, как ты говоришь, стандартная, – тут же согласился начальник. – А то Сорокина…

– Я с Сорокиной работать не буду, – быстро сказал Лысенко и отвернулся к окну.

– Я знать не хочу, что вы там с Сорокиной не поделили! – резко поставил его на место Шатлыгин. – Или работай, как все, или увольняйся!

– Ну и уволюсь!

Лысенко вышел из кабинета, хлопнув дверью.

– Ничего, ничего, Степан Варфоломеич, – примирительно проговорил Бурсевич, который от природы обладал особым даром улаживать конфликты. – Сейчас все пойдем в театр как миленькие. И я, и Катерина, и Лысенко тоже пойдет…

– Уволится он! Артист! – все никак не мог успокоиться Шатлыгин.

В театр, однако, отправились только старлей Бухин и капитан Лысенко, поскольку Бурсевича выдернули по срочному делу, а Катерина, у которой неожиданно сдвинулся безнадежный висяк, умчалась в прокуратуру.

Идти решили пешком – до театра было недалече: подняться по Бурсацкому спуску и пройти недлинную улицу Рымарскую, когда-то тихую и прохладную, а теперь, пожалуй, ни то, и ни другое.

Лысенко был мрачен и, против обыкновения, неразговорчив. Бухин же так позавчера наобщался с Сорокиной, а потом со всеми домашними по очереди – и это не считая магазинов, – что с удовольствием шел молча. Не доходя метров пятидесяти до огромного здания оперного театра, он вдруг вспомнил, что так и не знает, отчего же все-таки умерла женщина, на смерть которой столь остро отреагировал режиссер. То, что умерла солистка, ведущая певица труппы, он узнал перед выходом. Однако о причине смерти спросить не догадался… Благодаря понятым еще позавчера он выяснил, что беспокойный режиссер, нажаловавшийся на них в столицу, был, судя по всему, ее любовником или гражданским мужем. Соседи часто видели их вместе, а в паспорте умершей штампа о браке не имелось…

– Так от чего же она умерла? – внезапно спросил он вслух.

– Ну, ты даешь, Саня! – покрутил головой капитан. – Ты же на труп выезжал – или я что-то не так понял?

Бухин пожал плечами.

– Сорокиной позвони, – мрачно посоветовал Лысенко.

Они уже дошли до театра, по обширному подиуму которого с гиканьем и грохотом катались мальчишки на роликах и скейтах, и уселись на лавочке у фонтана. Обычно словоохотливый и общительный, Лысенко молча достал сигареты и закурил, глядя куда-то в сторону парка, деревья которого уже одевались пронзительно-зеленой листвой. Бухин знал, что в прошлом году у капитана были какие-то трения со следователем Сорокиной, но у какого опера не бывает напрягов с прокуратурой? С одними следователями опера любят работать, с другими – не очень, но что случилось у Лысенко с Сорокиной, если он и дверью саданул, и даже уволиться пригрозил? Неужели?.. Но, пока из трубки шли длинные гудки, Бухин отмел свое нелепое предположение. О любвеобильном капитане Лысенко по Управлению ходили легенды, но чтобы он и Сорокина… нет, это просто невероятно. Сорокина совсем не в капитанском вкусе, да и вообще, насколько Бухин знал, Лысенко предпочитал женщин помоложе. А у Сорокиной к тому же еще и характер мерзкий. Значит… Он не успел завершить логическую цепочку, так как следователь неожиданно ответила ему.

– Маргарита Пална! – заорал Бухин в трубку, и от скамейки шарахнулся испуганный голубь. – Это я, – сообщил он, умерив голос. – Бухин. Ага, уже работаем. Конечно! Все, все работаем! Да, уже, можно сказать, на месте. Маргарита Пална, а… мне точно нужно знать… причина смерти какая? – осторожно поинтересовался он.