Ян Флеминг - «Risico» Страница 4

Когда стул занесли в кабинет, Энрико Коломбо жестом приказал метру удалиться и запер за ним дверь. Он подошел к стулу, снял толстую подушку сиденья и отнес ее на стол. Расстегнув молнию сбоку, он вытащил наружу магнитофон. Остановив его, Коломбо перемотал пленку назад и отрегулировал скорость и звук. Затем он сел за стол, закурил и стал слушать, время от времени подстраивая звук и заново прокручивая отдельные места. Наконец, когда металлический голос Бонда произнес: «Так вот кто она», — и последовало долгое молчание на фоне ресторанного гула, Энрико Коломбо выключил «Грюндиг» и, не шевелясь, просидел целую минуту, глядя на магнитофон. Его лицо отражало сосредоточенную работу мысли. Затем он поднял глаза и, уставившись невидящим взором перед собой, произнес тихо и отчетливо: «Сукин сын». Он медленно поднялся из-за стола, подошел к двери и отпер ее. Потом, обернувшись на магнитофон, сказал еще раз, теперь уже громче и с чувством: «Сукин сын», — и, выйдя в зал, вернулся за свой столик.

Быстро и горячо он начал что-то говорить девушке. Та кивнула и бросила взгляд через зал на Бонда, уже вставшего с Кристатосом из-за своего стола. Неожиданно она низким и злым голосом сказала Коломбо:

— Ты омерзительный тип. Меня все предупреждали об этом и советовали не связываться с тобой. Теперь я вижу, что они были правы. Накормив меня в своем вонючем ресторане, ты уже решил, что можешь оскорблять меня грязными предложениями. — Голос девушки становился все громче. Она схватила сумочку и выскочила из-за стола, загородив Бонду и Кристатосу дорогу к выходу.

Лицо Энрико Коломбо потемнело от гнева. Он поднялся со стула.

— Ах ты, дешевая австрийская сучка…

— Не смей оскорблять мою страну, ты, итальянская жаба. — Девушка проворно дотянулась до своего бокала с вином и выплеснула его прямо в лицо мужчине. Разъяренный Коломбо шагнул к ней, и она, попятившись, налетела на Бонда, который вместе с Кристатосом стоял рядом, терпеливо ожидая возможности пройти.

Энрико Коломбо остановился, утираясь салфеткой. Задыхаясь от бешенства, он прошипел:

— Чтоб духу твоего здесь больше не было. — И, плюнув ей под ноги, он развернулся и большими шагами ринулся в свой кабинет.

Метрдотель поспешил вслед за хозяином. Все в ресторане оторвались от еды, с любопытством разглядывая девушку. Бонд взял ее за локоть.

— Разрешите посадить вас в такси.

Она резким движением вырвала руку, озлобленно бросив: «Все мужчины — скоты», — но тут же опомнилась и сдавленным голосом поблагодарила: «Вы очень любезны».

Заносчиво вздернув подбородок, она поплыла к выходу с Джеймсом Бондом и синьором Кристатосом в кильватере.

По ресторану прокатился приглушенный гул и стих, возобновился стук ножей и вилок. Сцена явно доставила удовольствие всем присутствующим. Метрдотель со скорбным видом стоял у входа, придерживая открытую дверь.

— Прошу прощения, месье, — обратился он к Бонду. — Мы очень признательны вам за помощь.

На улице показалось свободное такси. Метр призывно помахал и, бросившись к затормозившей машине, распахнул дверцу.

Девушка села в такси. Бонд решительно последовал за ней, захлопнув за собой дверь.

— Я позвоню вам утром, договорились? — бросил он Кристатосу через окно и, не дожидаясь ответа, откинулся на сиденье. Девушка отодвинулась от него, забившись в самый угол.

— Куда вам?

— Отель «Амбассадор».

В течение нескольких минут они ехали молча. Затем Бонд сказал:

— Может, заедем куда-нибудь выпить сначала?

— Нет, спасибо. — Было видно, что она колебалась. — Вы очень любезны, но сегодня я устала.

— Тогда завтра вечером?

— Спасибо, но завтра я уезжаю в Венецию.

— Я тоже туда собираюсь. Не согласились бы вы пообедать со мной завтра вечером в Венеции?

Девушка улыбнулась.

— А я считала англичан робкими. Вы ведь англичанин, не так ли? Как вас зовут? Кто вы?

— Да, я англичанин. Мое имя Джеймс Бонд. Я писатель. Сочиняю детективные истории. Сейчас пишу роман о контрабандистах наркотиков. Действие происходит в Риме и Венеции. Но беда в том, что я знаю предмет недостаточно хорошо. Вот и решил немного попутешествовать, чтобы собрать материал. Вы мне не поможете?

— Теперь мне понятно, почему вы обедали с этим Кристатосом. Я его немного знаю. Опасный тип. А помочь вам я не смогу. Я знаю только то, что известно всем.

Бонд с энтузиазмом воскликнул:

— Да ведь это как раз то, что мне нужно! Я же не высасываю сюжеты из пальца, а опираюсь на реальные факты, и мне просто не обойтись без слухов. Я имею в виду сплетни высокого пошиба. Как показывает опыт, они довольно точно отражают действительное положение вещей. Услышать добротную сплетню для писателя все равно что найти на улице бриллиант.

Девушка рассмеялась.

— Так вы говорите… бриллиант?

— Ну, как автор я не зарабатываю столько. Правда, я уже продал право на экранизацию своей будущей книги, и, если она окажется достаточно интересной, осмелюсь предположить, что у меня и в самом деле купят сценарий. — Он придвинулся к девушке и накрыл ладонью ее руку, лежащую на коленях. На этот раз она не отняла руки. — Вот именно, бриллиант. Скажем, бриллиантовая брошь от Ван Клифа. Идет?

Девушка убрала свою руку. Такси остановилось возле гостиницы. Взяв сумочку, лежавшую между ними на сиденье, она повернулась лицом к Бонду. Швейцар открыл дверцу машины, и ее глаза блеснули в свете уличных фонарей. Внимательно, без улыбки она изучала лицо Бонда, а затем сказала:

— Все мужчины — скоты, хотя в некоторых скотства чуть меньше, чем в остальных. Хорошо, мы встретимся, но не в ресторане. То, что я хочу рассказать вам, не для чужих ушей. В Венеции я буду каждый день загорать в Лидо. Но не на городском пляже. Я предпочитаю Альберони, где ваш поэт Байрон любил кататься верхом. Это на самой оконечности полуострова. Там в дюнах вы найдете меня послезавтра в три часа дня. Ориентир — желтый зонт. Под ним буду я. — Она улыбнулась. — Не забудьте постучать в зонтик и спросить фрейлейн Лизл Баум.

Они вышли из такси.

Спасибо, что заступились за меня в этом мерзком кабаке. — Лизл протянула ему руку. — Спокойной ночи.

Бонд ответил:

— Значит, послезавтра в три. До свидания.

Девушка повернулась и пошла вверх по стертым ступеням гостиницы. Проводив ее задумчивым взглядом, Бонд сел в такси и попросил отвезти его в «Националь». Откинувшись на сиденье, он рассеянно наблюдал, как неоновые огни за стеклом автомобиля сливаются в сплошную линию. И такси, и все события сегодняшнего вечера неслись со скоростью, не позволявшей чувствовать себя в безопасности. Но пока лишь такси находилось в его власти. Наклонившись вперед, Джеймс Бонд велел шоферу ехать помедленнее.

Из Рима в Венецию удобнее всего добираться поездом «Лагуна-экспресс», который отправляется ежедневно в полдень. Потратив большую часть утра на утомительный обмен радиошифровками с лондонским центром, Бонд едва не опоздал к поезду. Нарядные, современной обтекаемой формы вагоны экспресса снаружи выглядели гораздо комфортабельнее, чем оказались внутри. Кресла явно были рассчитаны на низкорослых итальянцев, а прислуга вагона-ресторана страдала тем же недугом, что поразил их собратьев в каждом из знаменитых поездов по всему миру — эпидемией нескрываемой ненависти к пассажирам и особенно к иностранцам. Бонд устроился в кресле рядом с проходом. За окном проносился рай земной, но его это мало трогало. От тряски вагона буквы так и норовили выпрыгнуть со страниц книги, которую он читал, а бокал кьянти на откидном столике стоял в непросыхающей луже постоянно расплескивающегося вина. Время от времени перекладывая свои длинные затекшие ноги, Бонд не уставал проклинать Ferrobie Italiane dello Stato.[12] Лишь в Местре он отложил книгу и выглянул в окно. Тонкая, абсолютно прямая стрела рельсов над водами лагуны словно рассекала офорт XVIII века, упираясь в Венецию. А затем — непроходящее потрясение вечной красотой, медленно убаюкивающее течение Гранд-канала навстречу кроваво-красному закату и апогей — «Дворец Гритти» с роскошным номером-люкс на втором этаже.

Позже вечером Джеймс Бонд самозабвенно сорил тысячелировыми банкнотами в «Валламброзе», у «Флориана» и, наконец, наверху в фешенебельном «Квадри», поддерживая репутацию преуспевающего литератора, умеющего погулять на широкую ногу. Все еще пребывая в состоянии эйфории, которую испытывает каждый приезжий в свой первый вечер в Венеции, какой бы важной и серьезной ни была цель ее посещения, Бонд вернулся в гостиницу и проспал восемь часов без сновидений.

Май и октябрь — лучшее время в Венеции. Солнце не такое жаркое, а ночи прохладные. Мягкие тона роскошных каменных декораций нежат глаз, раскаленные летом бесконечные булыжные мостовые и мраморные «терраццо» продуваются свежим ветерком. К тому же повсюду меньше людей. И хотя Венеция, пожалуй, единственный в мире город, способный переварить сотню тысяч приезжих так же легко, как тысячу, всасывая их лабиринтами улиц, концентрируя на площадях и плотно пакуя на палубах vaporetti,[13] — все же гораздо приятнее делить Венецию с минимальным количеством организованных туристов и «Lederhosen».[14]