Артур Ландсбергер - Приключение доктора Хирна Страница 4

Все отошли в сторону. Хирн подошел к этому господину, который торжественно протянул ему руку.

– Согласен! – сказал Хирн, и они ударили по рукам. Затем Хирн поспешно удалился, оставив Пино и всю компанию в большом волнении. На этот раз Хирн вышел через парадный вход. Внизу его с нетерпением ожидал Петер, беспрерывно поглядывавший на часы.

– Господин доктор, через десять с половиной минут отходит наш поезд.

– Я знаю, – ответил Хирн и поспешно вскочил в автомобиль. – Пусть шофер гонит вовсю!

Автомобиль остановился у Штеттинского вокзала. Петер открыл дверцу, и Хирн быстро вышел.

– Отправьте багаж в Копенгаген! – крикнул он громко и поспешил к кассе.

– Есть ли вагоны третьего класса в поезде на Копенгаген? – спросил он чиновника.

– Нет.

– Тогда вы поедете во втором! – крикнул он Петеpy. – Значит, один билет первого класса, один – второго.

Петер удивился, что доктор Хирн против обыкновения говорит так громко, что окружающая публика обратила на них внимание.

– Да, вот что, – сказал он, заметив по дороге вокзального швейцара, – чуть было не забыл! – Он достал свое «вечное перо» и кусок бумаги и набросал телеграмму:

«Датскому Пароходному Обществу. Копенгаген. Заказываю на завтра парусную яхту. Направление – Ставангер.

Доктор Хирн».

Петер хотел сдать телеграмму, но Хирн сделал отрицательный жест рукой и обратился к швейцару:

– Может быть, вы будете так добры? – спросил он и протянул ему телеграмму. – Это будет стоить одну марку и восемьдесят пфеннигов. Вот вам три марки.

Швейцар поклонился и обещал тотчас же сдать телеграмму. Затем Хирн и Петер поднялись по лестнице и прошли через перронный контроль.

– Где стоит поезд на Копенгаген? – спросил Хирн, хотя это было ясно написано на дощечке. Чиновник указал ему поезд.

– Спальный вагон номер одиннадцать, место пятое! – крикнул доктор Хирн Петеру. Петер, несший чемодан Хирна, влез в вагон. Он хотел положить чемодан в сетку, когда Хирн очутился перед ним.

Хирн старательно прикрыл за собой дверь и велел ему сесть на приготовленную уже постель. Затем он вплотную подошел к нему и сказал коротко и решительно:

– Раздевайтесь!

– Как… что… я?

– Живо!

И в то время, как Петер удивленно и растерянно начал раздеваться, Хирн продолжал:

– Вы поедете без меня. И поедете, как доктор Хирн.

– Я… я… должен…

Не обращая внимания на растерянность Петера, Хирн открыл один из чемоданов, достал оттуда костюм и продолжал:

– Вот это вы наденете!

Петер исполнил приказание и с лицом, изображавшим полнейшее изумление, натянул на себя брюки доктора Хирна. Хирн подал ему пиджак и жилет. Петер беспрекословно надел их.

– В Копенгагене вы наймете себе лакея. Вы будете вести себя так, как обыкновенно веду себя я. Мои чемоданы в вашем распоряжении. – Затем Хирн снял свою шубу и надел на Петера, который ничего не соображал и никак не мог решить, происходит ли все это во сне или наяву. – Сидит, как на заказ! – заметил Хирн.

– Я должен в этом…

Хирн не дал ему договорить.

– Посмотрите, что у вас в правом боковом кармане! – приказал Хирн. – Петер послушался и вынул из кармана бумажник, который он протянул Хирну. – Нет, бумажник остается у вас! – решил Хирн. – Вы найдете там все, что вам нужно. Из Копенгагена вы протелеграфируете моей жене: «Остановился Метрополь-отель, возвращусь пятницу вечером 10 часов 32, Лэртский вокзал. Сердечный привет. Хирн». Это все, что вам придется сделать.

Петер беспомощно кивнул головой.

– В день вашего отъезда вы закажете у фирмы «Конс и Ко» живого тюленя, которого вам доставят в гостиницу.

Несмотря на господскую шубу, по спине Петера пробежал неприятный холодок.

– Тюленя вы сдадите в багаж на Берлин. У Петера потемнело в глазах.

– Ведите себя, как благовоспитанный человек, и окажитесь достойным моего имени! До пятницы вечером вы останетесь в Копенгагене. Затем вы отпустите своего лакея и поедете домой через Варнемюнде. В субботу вечером в 10 часов 32 минуты я вас встречу на вокзале. Если вы не вернетесь вовремя или будете по дороге делать глупости, будете уволены.

– Но… я…

– Без возражений! Вам ничего не придется делать, всего только восемь дней держать себя точно так, как держал бы себя я. Ведь вы знакомы уже больше десяти лет с моими привычками. Ешьте и пейте, что и сколько вам захочется, но только не заводите по возможности никаких знакомств. В моем бумажнике вы найдете четыре тысячи крон. Это больше, того, что можно израсходовать за восемь дней.

Хирн быстро надел пальто Петера, высоко поднял воротник и надвинул на глаза его фуражку. Затем он открыл дверь, подал Петеру руку и, крепко пожав ее, громко сказал:

– Счастливого пути, доктор Хирн! – Он выскочил из вагона в тот момент, когда поезд тронулся. У закрытого окна стоял изумленный Петер. В уме его возникали теперь тысячи вопросов, и он что-то стал говорить оставшемуся на перроне Хирну. Но тот, не оглядываясь, поспешно направился через толпу к выходу.

Между тем в гольф-клубе откупорили еще несколько бутылок и выпили за победу Пино, в которой никто не сомневался. Затем знаменитый сыщик занялся своим делом и поехал на виллу Хирна. Прислуга, у которой совесть была не совсем чиста, вся собралась в передней и ожидала возвращения доктора Хирна. Вместо него приехал Пино. Сначала они отнеслись к нему с подозрением и упорно молчали. Но когда он открыл им, кто он, они облегченно вздохнули и стали общительнее.

Они начали оживленно рассказывать все разом, перебивая друг друга, историю нападения.

Все, что осталось в их памяти от чтения бульварных романов, все, что рисовало себе их воображение под влиянием выпитого вина, – все это они смешивали с действительностью – отчасти нарочно, отчасти бессознательно. В конечном итоге, когда Пино хотел составить себе представление о каждом рассказе в отдельности, он пришел к заключению, что тут было чуть ли не десять совершенно различных версий. Только настоящей среди них не было.

Пино решил придерживаться вещественных доказательств. Поэтому он остановил свое внимание на разбитом стекле. Так как Фифи утверждала, что стекло было выбито только после грабежа, за мгновение до выстрела, то у такого криминалиста, как Пино, были основания заподозрить фрейлейн Фифи в соучастии или укрывательстве. И первый след преступника, казалось, действительно указывал на какого-нибудь ее возлюбленного.

Пино был убежден, что своими неправдоподобными показаниями она хотела навести его на ложный след. Но несмотря на его придирчивые расспросы, часть мужского персонала подтвердила показания Фифи.

По его мнению, это произошло только оттого, что настроение хорошенькой камеристки передалось и им, или же все эти свидетели принимали участие в заговоре. Смешно было бы предполагать, что преступник, находясь в доме, с шумом выбил стекло, когда он мог бесшумно открыть его, чтобы выбраться в сад. Кроме того, Фифи утверждала, что окно стояло целый вечер открытым и было закреплено крючками, а это только лишний раз доказывало ее стремление запутать совершенно ясное положение вещей. Пино выказал все свое искусство, спрашивал и переспрашивал, пока не запутал Фифи до того, что она стала отвечать неуверенно и под конец созналась, что она, может быть, и ошибается.

Таким образом, предположение, что преступник влез в разбитое окно, было установлено, благодаря вещественным доказательствам и сбивчивым показаниям прислуги. Конечно, это было несущественно и ничего не доказывало. Большее значение имела кепка, которую внимательный взгляд Пино заметил среди осколков в непосредственной близости от окна. Но Пино не заслуживал бы титула «короля сыщиков», если бы бросился необдуманно к этой находке и торжествующе поднял бы ее. Если возлюбленный Фифи действительно был преступником, то у нее было достаточно оснований постараться удалить фуражку, которая могла бы его выдать.

– Поищем в соседней комнате, – сказал он и пропустил прислугу вперед. – А вы, сударыня, – обратился он к Фифи, – останьтесь, пожалуйста, здесь и внимательно следите за окном! Как только вы заметите что-нибудь подозрительное, дайте мне тотчас же знать.

Фифи сделала удивленное лицо.

– Почему именно я? – возразила она. – Я камеристка, а не сыщик, и у меня нет никакого желания подвергаться опасности.

Несколько комплиментов со стороны Пино изменили ее решение. Она осталась, в то время как все остальные отправились в бильярдную. Она внимательно стала следить за окном. Действительно, свет, падавший со звездного неба в открытое окно, рисовал какие-то фантастические узоры. Она ясно видела на стенах тени, которые пробегали мимо и казались безгранично высокими и тоненькими, но все-таки они должны были происходить от живых существ. Теперь в разбитом стекле отразилась кепка.