Шарль Эксбрайя - Самый красивый из берсальеров Страница 4

— Вернись к нам, о мой Нино! — шутливо взмолился он.

Берсальер вздрогнул и, открыв глаза, увидел капрала Арнальдо Мантоли, одного из самых близких своих приятелей. Тот опустился на одно колено и, сложив на груди руки, с самым уморительным видом молил отринуть мечты и выслушать то, что просил передать сержант Фаусто Скиенато. От одного этого известия у Регацци кровь застыла в жилах. Что еще за гнусную шутку приготовил для него сержант? Капрал встал.

— Поторопись, парень! В проходной тебя ждут два богатеньких и очень важных синьора. Оба уверяют, будто должны сообщить тебе необычайно серьезную новость, если, конечно, ты пожелаешь приклонить слух!

— Два синьора?

— Говорю ж тебе: два богатых и важных буржуа!

По правде говоря, берсальер совершенно не представлял, чтобы у кого-то из его недавних подружек могли оказаться состоятельные отец с дядей.

— Может, родичи какой-нибудь из твоих красоток явились требовать, чтобы ты загладил вину? — саркастически бросил Мантоли.

От одной мысли об этом у Нино пересохло во рту. Если потребуется, он, конечно, узаконит отношения, но кодекс позволяет сделать это только один раз, если ради берсальера Регацци не сделают исключение и не разрешат многоженство!

— Ладно, Арнальдо, — чуть дрогнувшим голосом проговорил он, — я иду за тобой.

Вид посетителей сразу же произвел на Нино сильное впечатление — бесспорно, буржуа, и не из мелких! Даже по тому, как они смотрели на окружающих, чувствовалось, что оба привыкли повелевать.

— Нино Регацци из Растро? — спросил старший из них.

— Да, синьор.

— Можем мы где-нибудь поговорить с вами наедине?

Под любопытными взглядами солдат и сержанта Нино увел посетителей в комнату для свиданий. Минут через пятнадцать он снова вышел, проводил гостей до ворот и низко поклонился седому синьору, а тот снисходительно протянул парню руку. Сержант Фаусто Скиенато насмешливо фыркнул:

— Вот дела! Можно подумать, ему предложили корону где-нибудь у дикарей!

— Ну, по-моему, лучше быть королем у варваров, чем капралом у берсальеров, — с горечью отозвался Мантоли.

— Что за бред!

— Не бред, сержант, а плод размышлений. У дикарей я бы командовал, а здесь, если хотите знать мое мнение, все наоборот: мной командуют дикари!

Скиенато соображал медленно, зато отличался большим упорством.

— Мне бы хотелось, чтобы вы объяснили свою мысль поподробнее, капрал, — вскинув брови, заметил он.

К счастью для Мантоли в ту же секунду на пост прибежал Нино. Парень так и подпрыгивал на месте, не в силах скрыть буйную радость. Все немедленно окружили его и стали расспрашивать. Вместо ответа Регацци вытащил из кармана пачку банкнот. Сержант быстро прикинул, что там никак не меньше тридцати тысяч лир. Коченея от зависти, он стал мысленно подыскивать предлог лишить Нино Регацци сегодняшней увольнительной до полуночи. А красавец берсальер, не подозревая, какие козни против него затеваются, воскликнул:

— Ну, ребята, завтра я всех угощаю! У меня куча денег!

— Тогда почему бы нам не выпить сегодня? — спросил практичный Мантоли.

— Потому что сегодня, мой дорогой Арнальдо, я должен увидеться с одной не в меру приставучей барышней и дать ей достаточно бабок, чтобы она наконец оставила меня в покое!

По вечерам комиссар Ромео Тарчинини особенно тяжко переживал одиночество. В этом большом городе у него не было друзей — только коллеги, которых нисколько не волновало, чем занимается веронец в нерабочие часы. Ромео провел в Турине уже десять дней, и от одной мысли, что командировка рассчитана на три недели, у него сжималось сердце. Богатое воображение рисовало картину вечного изгнания, и Тарчинини без труда представлял, будто никогда больше не увидит ни Верону, ни Джульетту, ни малышей. Этого вполне хватало, чтобы оплакивать горькую судьбу, и окружающие жалели так тяжко страдающего беднягу, даже не догадываясь, что Тарчинини с упоением проливает слезы над вымышленными несчастьями, в которые, если докопаться до самой сути, и сам даже не слишком верит.

Но уж таковы веронцы. Тому, кто хочет, как встарь полагать, будто Ромео и Джульетта все еще среди нас и возрождаются в каждом новом поколении, волей-неволей приходится отметать логику и ставить на первое место сладкие грезы.

Вспомнив о жене, Ромео по естественной ассоциации тут же подумал и о старшей дочери, тоже Джульетте, запертой гнусным американцем в Бостоне, — Тарчинини и мысли не допускал, что его дочь может оставаться там добровольно и не без удовольствия. И комиссар клялся выложить зятю все, что о нем думает, когда тот вернется… и если это вообще произойдет.

Всякий раз, когда Ромео чувствовал, что вот-вот погрузится в беспредельную меланхолию, он заказывал хороший ужин. Лекарство срабатывало безотказно.

Поэтому Тарчинини, хоть и едва волоча ноги, но все же мужественно и целенаправленно двинулся в «Принсипи ди Пьемонте» — один из лучших туринских ресторанов. Там он дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом заказал баньякаузо[8] с бутылкой кортезе. Немного подумав, он со стоном предупредил метрдотеля, что, пожалуй, после этого замечательного блюда отведает капельку трота боллита[9] — во всяком случае, это поможет ему управиться с вином. Потом комиссар с тяжким вздохом решил сделать над собой усилие и проглотить несколько каппони[10], запивая их барбареско, затем добавить кусочек горгонцолы, ибо этот сыр удивительно вкусен с красным вином, и, наконец, завершить трапезу, «поклевав» миндального печенья. К последнему блюду он заказал полбутылки асти.

Предвкушение вкусного ужина совершенно успокоило Тарчинини, и, позабыв о недавних огорчениях, он принялся разглядывать сидевших за соседними столиками женщин.

Разговор между Стеллой и Нино сразу же принял самый неприятный оборот. Девушка начала с упреков. Опоздание любовника она сочла намеренным оскорблением, поскольку на глазах у коллег по кафе «Чеккарелло», где работала кассиршей, пришлось слишком долго ждать. Тщетно Регацци пытался объяснить, что он на военной службе и не может располагать своим временем, как заблагорассудится. Стелла не желала ничего слушать и сердито попросила парня проводить ее домой. Они сели в автобус, доехали до остановки «Риволи» и прошли пешком всю виа Джибрарио до больницы Виктории. Оба упорно хранили молчание, и, лишь миновав больницу, девушка вдруг спросила:

— Когда ты наконец придешь просить моей руки?

Этого-то Нино с самого начала и опасался больше всего. Он начал смущенно бормотать какие-то довольно туманные объяснения, пытаясь хоть на время свалить с себя ответственность, но девушка не сдавалась.

— Все это пустые слова, Нино, а сейчас не время для болтовни. У меня будет ребенок… твой ребенок, Нино… Ну, так покинешь ты нас обоих или возьмешь к себе?

— Послушай, Стелла, сейчас это невозможно…

— Но если невозможно, что меня тогда ждет?

— Я дам тебе денег… сколько захочешь…

— Нашему сыну понадобятся не деньги, а отец! Берегись, Нино! Когда Анджело узнает, что мы натворили, прежде чем выгнать меня из дому, он разделается с тобой!

Хоть берсальер и пожал плечами, показывая, как мало его трогают подобные угрозы, на самом деле перспектива столкновения с братом Стеллы представлялась ему в высшей степени неприятной. И Регацци довольно трусливо воспользовался удобным предлогом.

— Я не потерплю, чтобы ты так со мной разговаривала, Стелла! Коли тебе вздумалось угрожать, я уйду! До скорого!

И, повернувшись на каблуках, берсальер быстрым шагом пошел прочь. Вслед неслись проклятия Стеллы, и Нино нарочно напустил на себя самый беззаботный вид, словно девушка костерила вовсе не его. Однако парень напрасно так торопился, ибо, когда он заметил дома Марино, настоятеля прихода Сан-Альфонсо де Лиджори, прятаться было уже поздно. Священник крестом раскинул руки, загораживая Нино дорогу.

— Остановись на минутку, берсальер!

— Добрый вечер, отец мой…

— Не лицемерь, солдат! Тебе бы очень хотелось, чтобы я оказался за тысячу миль отсюда, но я слишком давно ждал случая поговорить с тобой, и тебе придется-таки послушать!

Цепкие руки дома Марино, старого, но еще очень крепкого крестьянина, не привыкли упускать добычу. Священник заставил Регацци пойти рядом.

— Хочу сразу предупредить, берсальер, что я не позволю тебе и дальше сеять смятение в моем приходе!

— Но, отец мой…

— Молчи! Ты хуже самого похотливого козла! Хочешь, я назову все имена твоих жертв?

— Интересно, что вы можете об этом знать?

— Не нахальничай, а то, хоть ты и солдат, получишь по физиономии! Или ты забыл, что сан повелевает мне выслушивать исповеди?.. Ну, так когда ты женишься на Стелле Дани?

— Не знаю.

— Постарайся решить этот вопрос поскорее, иначе наживешь очень крупные неприятности!..