Эллина Наумова - Одно к одному. Полина и Измайлов Страница 4

Ребят затормошили истомившиеся коллеги. После довольно беглого осмотра парни Измайлова внимательно изучили ту самую справку о введении в организм Лени препарата, который реагирует на алкоголь по принципу «лучше смерть». Бумажка лаконично предупреждала о возможных жутких последствиях даже крохотных и случайных доз спиртного и рекомендовала предъявлять саму себя реаниматологам в случае срыва. Если успеется, конечно.

– А на кой он себе другое зелье в вену вкатил? – озадачился Воробьев. – И так бы окочурился.

– Может, не верил, что действительно умрет от водки? – предположил Балков.

– Думал облегчить или ускорить процесс, – пояснил догадливый Юрьев.

– Или пытался самостоятельно спастись, – влезла я.

Тут безудержно завыла незаметно появившаяся на пороге кабинета Ленка. К прочим своим достоинствам еще и галантный Борис вскочил и принялся утешать новоиспеченную вдову. Поскольку тело Лени выносить не торопились, прикрыть не догадывались, а смотреть мимо никак не получалось, я выскользнула за дверь и потащилась в кухню. При этом лгала себе, будто совсем не чувствую дурноты, а просто собираюсь принести страдалице хозяйке свежей водички. За столом я обнаружила Настасью и санинструктора. Крепкие нервишками экстремалы не без аппетита поглощали яичницу с колбасой.

– Я сутки на ногах без пищи. И парень от голода еле жив, – объяснила Настасья. – Ленка проснулась?

– Она в руках оперативников, – промямлила я.

И ретировалась.

Когда я вернулась в кабинет, Ленка затихала в углу дивана, Балков с Воробьевым перебирали какие-то бумаги на письменном столе, неизвестно откуда взявшиеся эксперты снимали отпечатки пальцев со всего, что попадалось им на глаза, а уединившийся возле окна Борис Юрьев по телефону жалобно ябедничал Виктору Николаевичу Измайлову на мое невыносимое присутствие, хотя лично ему я ни слова не сказала, кроме «привет».

– Наверное, вдова пригласила, – предположил Вик.

Ну, нормальный человек, все понимает.

– Опять пришла, – застонал Юрьев.

– Гоните ее оттуда при первой возможности. Сева капризничает без мамы. Не предполагал, что она ему настолько нужна, – рыкнул полковник.

Знал, змей, что я максимально приближусь к Юрьеву, чтобы уловить, о чем речь. Борис победно посмотрел на меня, но в приличествующий его убийственному комментарию момент мне на грудь бросилась недоутешенная им Ленка. Из недр дома вылезли адвокаты и заметались в поисках валерьянки.

Полковник поинтересовался, почему все толкутся в одной комнате. Возмущение выражал крепкими словами.

– Только разгоним, снова, как саранча, слетаются, – пожаловался Юрьев. – Здесь технические неувязки с местными, Виктор Николаевич. Сейчас запрем всех приятелей Садовниковых где-нибудь. Они просьб не путаться под ногами не понимают. Правда, место происшествия далеко обходят.

Вероятно, Измайлов спросил, не с дворцовую ли залу злосчастный кабинет размером.

– Вроде того, – буркнул Юрьев.

– Не хамите там от раздражительности, – устало велел полковник. – Особенно за Балковым следи.

Кое-как вытолкали в соседнюю курительную хозяйку с адвокатами, но меня не успели.

– Довольно филонить, – разъяренно фыркнула я. – Технические неувязки у них! Плохо стороживших сторожей будем опрашивать?

– Уже, – выдохнул Сережа Балков. – Они хорошо сторожили, Поля, не греши.

– А где эта клиника для пропойц? Где врач, который его лечил?

– Найдем завтра утром, – неутомимо демонстрировал миролюбие Сергей.

– Отчитайся перед ней, отчитайся, – проворчал Юрьев. – Ее полковник велел домой к сыну гнать.

Я дышала ему в затылок, когда он говорил с Виком, и все слышала. Но таким образом Борис намекал, что ко всем моим недостаткам добавляет глухоту и слабоумие. Я снова не обиделась, потому что засмотрелась на труп Лени. Хоть тресни, придраться было не к чему. Самоубийство. Громадный кабинет в строгом порядке. По стенам картины. Высокие книжные шкафы. Кожаные диваны и кресла. Потухший камин. Возле него изящный резной столик и оттоманка, заметно облегчающие сдержанный стиль помещения. Они совершенно не вязались со шприцами, жгутами, ампулами. Даже с бутылкой – Леонид предпочитал хрустальные графины. Впрочем, сама смерть с этим милым предкаминьем не вязалась. «Почему? – терзалась я. – Зачем этак-то? Ему и пистолет купить – не проблема, и быстрого яда достать. Ведь и обкуренный доктор, и адекватная Настасья уверяли, что он умирал мучительно и совсем не молниеносно»…

– Виктор Николаевич когда-то сказал, что многие так себя наказывают, – словно откликнулся на мои сомнения Борис Юрьев.

Я обалдело подняла глаза на телепата. А, Боря читал лекцию Балкову и Воробьеву:

– Люди думают, что предсмертными добровольными страданиями искупят грехи.

– Сплошь и рядом такое, – хмыкнула я. – А то еще прочитают грамотные «Смиренное кладбище», в котором подшитый герой сводит счеты с жизнью с помощью алкоголя, и трясутся от благодарности подсказавшему способ автору. «Делать смерть с кого», знаете ли.

Мой сарказм был защитой. Леонид Садовников в отличие от многих имел совесть и, наверное, мог совершить самосуд в состоянии аффекта. Только не слабо ли в этом самом состоянии попасть себе в вену? Нет, как обычно, у меня не получалось резко разочароваться в человеке. Мама часто называет меня медведицей в том смысле, что надо слишком долго возить мордой по асфальту, чтобы достать по-настоящему. Все я норовлю объяснить и простить человеческие слабости. Леня же мне ничего плохого не сделал. Наоборот, хвалил за предприимчивость и инициативность, считал красивой женщиной и не скрывал этого. Меня потряхивало от необъяснимой жажды подвигов. Я, словно, собиралась бороться за него с убойным отделом Измайлова. Дескать, врете, Ленька не мог сам себя казнить. И спиться не мог. В то же время передо мной лежал квиток из лечебницы и убеждал: приятель недавно, что называется, влился, дабы бросить пить для начала на год. Но, если он счел это необходимым, то мне, Настасье, Ленке, наконец, давно пора вшиваться. И еще трем четвертям наших общих знакомых не помешает. Сейчас уже точно не знаю, но, вероятно, я еще пыталась защитить наше право на рюмочку-другую, когда быт дожмет. Но сподобься я предвидеть последствия своей упертости, струсила бы. Легче было смириться с самоубийством Лени и с горя навсегда завязать.

А в тот поздний вечер в дом понаехали заместители Лени и его друзья, и как-то вдруг все закрутилось. Народу прибавилось, но мешать сыскарям перестали. Пока они с одним разговаривали, второй брался доставить в морг патологоанатома с кафедры, чтобы тело долго не держали. Принимались за второго, первый уходил в курительную и вынимал из кармана айфон. Люди тревожили гробовщиков, священников, портных, гримеров, парикмахеров, поваров, хотя заняться ими можно было и с утра. Но все оторванные от заслуженного за день отдыха до единого изъявляли фанатичную готовность начать трудиться хоть сейчас. Нет, ничегошеньки я в этом мире не понимаю. И, наверное, никогда не пойму.

Глава вторая

Домой я вернулась за полночь. Мы с Настасьей оказались очень кстати, потому что в раже организационных хлопот и обсуждения последствий случившегося о Ленке постоянно забывали. Каждый думал, будто ей сейчас выражает соболезнования кто-то другой. В итоге, если бы не мы, сидела бы она одна в спальне, не имея сил даже плакать.

Сначала мы откачивали Ленку словами. Самое идиотское занятие на свете – говорить с тем, кто не может слушать. Хочет, ищет в звукосочетаниях утешения и не находит – все не то, не так, никто страждущего не понимает. Когда до нас это дошло, Настасья вспомнила, что она врач и прихватила из клиники нечто мощно успокаивающее. Его она Ленке и вкатила с чувством. Десять минут ступора, и вдруг наша приятельница порозовела и разговорилась. Она норовила вспомнить всякую минуту, проведенную с Леней, в том числе интимную.

– Ты что ей ввела? Сыворотку правды? Мечту извращенца, практикующего телефонный секс? – тихо спросила я после часа предельной сосредоточенности.

– Поль, я извиняюсь, лошадь с такой дозы давно заснула бы, – сокрушенно прошептала докторица. – Перевозбуждение очень сильное. Давай потерпим, добавлять нежелательно. А то она завтра никакая будет.

– Святое, потерпим, – согласилась я.

Несчастная Шехерезада отключилась на описании тысяча второй ночи с Ленечкой.

– Я предпочла бы этого не знать, – буркнула Настасья. – Скучновато любились.

– Ладно, главное, что им нравилось, чего уж теперь.

– Теперь ничего. А потом новый муж. Она ведь все наследует, Поль, да?

– Она.

– Везет.

– Настя, что ты несешь!

– Ну, подруга, после того, что я сейчас выслушала, Ленку впору с освобождением от брачных уз поздравлять. Имей ввиду, если, расслабившись, она разболталась об интиме, значит, проблемы были именно с ним, проклятущим.