Арнольдо Тайлер Лопес - Семь шагов следствия Страница 4

– А про гномов?

– Правда, про них я и забыла. Их как будто бы купила первая жена Трухильо, она умерла от рака, но сначала родила старшего из братьев – Франсиско. С тех пор гномы переходят от одного члена семьи к другому.

– А кто мать Рамона Абеля?

– Не знаю. – Женщина взглянула на офицера, ожидая нового вопроса, но тот молчал, и она продолжала: – Трухильо хотел дочь. Мы это знаем, потому что он постоянно упрекал Хулию в том, что она никак не может забеременеть. Хулия отвечала, что вина не ее, а он выходил из себя, топал ногами, кричал, что всю жизнь покупал куклы для дочери, а она так и не родилась. Я помню Золушку, Алису, Спящую красавицу, Белоснежку и семерых гномов.

– Семерых?

– Да. Это были очень красивые куклы. Однажды – Хосе-Мануэль уже умер к тому времени – Сабита шел на работу и столкнулся с Хулией, она предложила ему купить кое-что. Он ничего ей в тот раз не ответил, а я подумала, что гномы могут мне пригодиться, и велела Хайме их купить, если они не очень дорого стоят. Сабита купил четверых и сказал, что потом купит остальных, да забыл. Поскольку они так и остались вчетвером, их пришлось поставить в горку, больше они ни на что не годились. Там они и простояли четыре года, до сегодняшнего дня…

Женщина поднесла платок к глазам. Осорио понимал, каких усилий ей стоило говорить, и не стал больше ни о чем спрашивать. В машине Рубен записал в свой блокнот имена, продиктованные Рафаэлем Осорио:

Хосе Мануэль Трухильо,

Рамон Абель Трухильо,

Хулия Пардо.

Хулия прислонилась к раме большого окна, выходящего в сад, и посмотрела на улицу, скользнув взглядом по трем карликовым пальмам и кованым решеткам ограды. Улица была пуста. Она закрыла окно и повернулась к тому, кто находился в комнате. Хулия была стройна и красива, с лицом надменным, как у королевы, и свежим, точно у юной школьницы. Живые глаза были искусно удлинены карандашом, полуоткрытые сочные губы позволяли видеть ровную линию белоснежных зубов.

– Конечно, ты и не мог найти могилу. Хосе Мануэль никогда не был похоронен на Святой Ифигении.

Она сделала несколько шагов и села в широкое кресло, обитое китайским шелком. Комната была слишком велика для той мебели, что в ней стояла: остатки старинного гарнитура и консоль дорогого дерева с резьбой в виде цветов и завитушек. Зеркало над консолью отражало голую, без картин, стену. Вид этой гостиной наводил на мысль о переезде, когда осталось погрузить всего несколько вещей.

– Но он действительно умер? Не так ли? – Мужчина слегка выпрямился на софе.

– Разумеется, умер, как же иначе! Но похоронен в другом месте. – Хулия придала своему голосу доверительную интонацию. – Слушай, Франсиско…

– Зови меня Фрэнк, я уже не раз тебе говорил.

– Хорошо, Фрэнк, – покорно отозвалась Хулия, немного растягивая слова. – Твой папочка, похоже, любил эту игру, знаешь, когда прячут какую-нибудь вещь куда-нибудь подальше. Он допустил, чтобы правительство прикрыло все его дела, закрыло счет в банке…

– А что он мог поделать? – перебил ее Фрэнк.

– Согласна, но он такое напридумывал, чтобы запрятать деньги, которые были у него в доме!..

– Чтобы коммунисты их не нашли.

– Да, однажды оп мне сказал, что они их никогда не найдут, что деньги эти для нас.

Фрэнк с насмешкой посмотрел на нее – он знал, что Хулия лгала. Он достал пачку «честерфилда», закурил, протянул сигареты Хулии. А когда поднес ей спичку, шепнул в самое ухо:

– Семь тысяч пятьсот двадцатидолларовых бумажек.

Пламя спички отразилось в карих глазах женщины, но у Фрэнка создалось впечатление, что это вспыхнули сами зрачки.

– Я не знала, что денег так много.

– Сто пятьдесят тысяч долларов… Ты понимаешь, что это такое? Старик не был ни дураком, ни сумасшедшим.

– Дураком он никогда не был, немного помешался на своих приключенческих романах, но дураком его нельзя было назвать. Поэтому он держал дома доллары, а не кубинские бумажки.

– У старика всегда была припасена козырная карта в его игре с жизнью. Он надеялся на высадку американцев, но после провала операции в заливе Кочинос все его надежды на свержение здешнего режима рухнули. Однако в августе шестьдесят первого, когда начался обмен денег, он выбросил свою карту, которую так гениально приберег.

– Эти коммунисты перешли все границы.

– Ну и что? Мы ведь тоже собираемся это сделать, не так ли?

– Конечно, заберем деньги у них из-под носа и подадимся в Штаты. Когда, ты говорил, мы уедем?

– Я ничего не говорил.

– А мне казалось, ты называл число.

Уловки Хулии вызвали у Фрэнка усмешку.

– Мы уедем в воскресенье рано утром.

– Тогда надо поторопиться.

– Согласен, но сначала мне нужно найти место, где покоятся останки моего папочки.

– Это так важно?

– Конечно, не притворяйся дурочкой. Из-за этих гномов денежки чуть не ушли у нас из рук.

– Я не знала, что они представляют такую ценность для…

– Ба! – Фрэнк поднялся с недовольной гримасой и сделал несколько шагов к консоли. Хулия до пояса отражалась в зеркале. – Если б я немного задержался, ты, наверное, продала бы кровать, на. которой спишь.

– Должна же я на что-то жить! А на коммунистов я работать не стану.

– Ладно! Где старик?

Хулия носком туфли раздавила на полу сигарету. И в зеркале нашла взглядом глаза Фрэнка.

– На кладбище Ла-Сокапа.

– В бухте, напротив Сьюдамара?

– Я вижу, ты не забыл…

– Мы жили там какое-то время, но местность я плохо помню.

– Еще бы, ты уехал в Штаты ребенком. Жаль только…

– Короче. Там много народу?

– Всего несколько семей, ты же знаешь, как здесь обстоят дела. Морской клуб теперь перестраивают для черни, и мы сейчас не ездим на пляж. Кроме того, кладбище расположено в глубине бухты, напротив Кайо-Смит, теперь переименованного в Кайо-Гранма.

– Отлично, сегодня же ночью отправляюсь туда.

– С ним вместе?

Фрэнк повернулся спиной к зеркалу и оперся о спинку кресла.

– Он еще не пришел?

– Нет.

– Придется вместе, другого выхода нет. Без него не обойтись, по крайней мере пока. Но уж очень он жесток…

– Со сторожем из зоопарка иначе было нельзя. Он не желал возвращать гномов.

– Знаю, но это может осложнить все дело…

– Разумеется, однако некоторых вещей невозможно избежать. Ты обратил внимание, как он держится? Весьма и весьма уверенно, прямо другой человек, будто родился заново или воскрес к новой жизни.

При аутопсии на теле мужчины негроидной расы, рост 150 см., вес 165 фунтов, обнаружены ссадины и рваные наружные раны на лице, грудной клетке и верхних конечностях, нанесенные когтями животного, а также проникающее ранение в области предсердия между шестым и седьмым ребрами, на расстоянии приблизительно шести сантиметров от середины грудной кости.

Микроанализ показал, что рана, нанесенная в область сердца, проникает в перикардит и левый желудочек сердца. Между сердцем и перикардитом обнаружен тромб, образовавшийся в результате внутреннего кровоизлияния. Рана глубиной около 5 см проникает через подкожную клетчатку и околосердечную сумку в левый желудочек сердца. Смерть наступила, очевидно, ранним утром в четверг. Предположительно ранение было нанесено шилом или сходным орудием.

– Сделай милость, переведи мне это на испанский язык. – Рубен насмешливо прищурился и провел рукой по своим непокорным каштановым кудрям. – Писания этих медиков только они сами и могут понять.

Осорио было улыбнулся, но сейчас же принял строгий вид. Его смуглое лицо выражало озабоченность.

– Все очень просто. Это означает, что Хайме Сабас умер от раны в сердце, которая была нанесена оружием, похожим на шило.

– И произошло это утром?

– Да. Медицинская экспертиза установила, что время смерти совпало с визитом усатого и того, что похож на адвоката.

Было слышно, как в соседней комнате печатают.

– Принеси мне, пожалуйста, вещи, найденные на теле Сабаса. – Голос Осорио перекрывал ритмичный стук машинки.

Рубен встал, открыл металлический шкаф, вынул из ящика папку, к которой был прикреплен нейлоновый пакет с вещами Сабаса, и положил ее на стол. Осорио листал толстую тетрадь.

– Думаешь, эти гномы имеют какое-то отношение к «Белоснежке»? – спросил Рубен.

– Не знаю, но похоже, что Сабас так считал. Иначе невозможно объяснить, почему у него была при себе эта книжка.

– Логично.

– Не очень-то доверяйся логике. Иногда и она обманывает. – Рубен улыбнулся.

– Знаю, ты предпочитаешь факты.

– Да, но и с ними нужна осторожность. Я бы сказал, что мы в своем деле должны быть диалектиками. Логика, как и факты, основывается на очевидном. Но правда может казаться ложью, а ложь правдой.

– Значит, никогда нельзя быть уверенным…

– Лишь тогда, когда установишь точно, что правда – это правда, а ложь – это ложь.