Мрачные сказки - Ши Эрншоу Страница 4

Перед моими глазами – горная дорога, резко заворачивающая влево, и одинокий домик. Единственный на несколько милей в округе, он стоит, спрятавшись за соснами; и лампочка на крыльце высвечивает серую входную дверь. Здесь живут мистер и миссис Александеры. В этом приземистом одноэтажном домишке они провели сорок три года – большую часть своей жизни – и были в нем, когда полицейские обнаружили автомобиль Мэгги. Дознаватели потратили много времени на допросы Александеров. Судя по полицейскому отчету, мистер Александер явно попал под подозрение следователей, которые даже перекопали весь задний двор в поисках улик: бедренной кости, сережки, любых доказательств того, что Мэгги нашла свою погибель именно здесь. По одной из версий полиции, машина Мэгги сломалась (хотя завелась она сразу, как только подъехал тягач для буксировки); в надежде на приют и помощь молодая женщина постучалась в дом Александеров. Но вместо этого мистер Александер затащил ее в свой гараж, запятнанный каплями крови. Правда, впоследствии выяснилось, что это кровь грызунов: мистер Александер обрывал страдания мышей, угодивших в мышеловку, увесистым молотком. Однако мнение полицейских не изменилось; для них он остался главным – и единственным – подозреваемым.

В деле Сент-Джеймс не было множества зацепок, и местные следаки, истоптавшие этот участок дороги вдоль и поперек, никуда не продвинулись. Такие дела зачастую не раскрываются, повисают «глухарями». Чем больше времени проходит, тем меньше шансов их раскрыть. Без тела, без следов крови или признаков борьбы… Быть может, Мэгги Сент-Джеймс просто решила исчезнуть, как предположила кассирша с заправки. И преступления в этом действительно нет…

Сунув руку в рюкзак на пассажирском сиденье, я достаю крошечный серебряный амулет. В ушах усиливается звон. Амулет выполнен в виде миниатюрной книги с узким корешком и тонкими металлическими страницами; по размеру он не больше ногтя на моем мизинце. Эту вещицу мне отдали родители Мэгги, объяснив, что дочь носила ее на цепочке, которую никогда не снимала. На цепочке было пять амулетов-подвесок – пять крошечных серебряных книжечек (по числу книг цикла «Лисий Хвост»). И на каждой подвеске был выгравирован номер. На той, что лежит в моей ладони, значится цифра 3.

Этот амулет – единственный намек на возможную борьбу – полицейские нашли в нескольких футах от багажника «Вольво». Кто-то мог силой вытаскивать девушку из машины, а она сопротивлялась как могла – брыкалась, лягалась, царапалась. И во время драки подвеска слетела с цепочки и упала на гравий дорожной обочины. Но никаких улик в подтверждение этой версии найдено не было. Ни волос, ни сломанных ногтей, ни волокон ткани. Ничего…

Амулет очень легкий, почти невесомый. Закрыв глаза, я сжимаю подвеску в руке, ощущаю ее острые уголки и представляю, как она, стиснутая четырьмя другими схожими амулетами, свешивалась с серебряной цепочки Мэгги – в ауре тепла, исходившего от ее груди. Воздух вокруг меня начинает вибрировать: уши закладывает, горло сдавливает. Еще миг – и я сижу в зеленом «Вольво» Мэгги, в точности так, как сидела она, и ленивый летний ветерок просачивается в открытое окно внутрь салона.

Приемник включен; по радио транслируют старую кантри-песню в исполнении Уэйлона Дженнингса: «Она славная, добрая женщина. Полюбила мужчину, охочего до развлечений. И продолжает его любить, хотя и пребывает в недоумении – по причине его поведения». Музыка разносится из трескучих динамиков, вырывается из салона наружу в открытые окна; и с ней вместе из глубинных недр моего сознания на поверхность всплывает воспоминание. Только принадлежит оно не мне и походит на слайд-шоу из искаженных, деформированных образов-изображений со старой кинопленки, воспроизводимой барахлящим проектором.

Открыв дверь пикапа, я ступаю на снег. И хотя меня окутывает холод, я ощущаю кожей теплое послеполуденное солнце, а под ботинками – жар, поднимающийся от раскаленного асфальта. Я чувствую то же, что и Мэгги. Прошло пять лет с тех пор, как она здесь была, но воспоминания оживляются и воссоздаются в моем мозгу так, словно в тот тихий день я стоял рядом с ней.

Мы все – мертвые или живые – оставляем после себя следы: визуальные, тактильные, вибрационные. Где бы человек ни находился, за ним повсюду тянется не только энергетическая аура, но и его материальные эманации, трасосфера – помеченное пространство, которое сохраняет память о нем даже после смерти. Если знать, как различить эти знаки, можно проследить весь путь человека.

Но, как и все прочие вещи, эти остаточные следы блекнут со временем, становятся менее ясными, менее четкими, менее ощущаемыми и в конечном итоге исчезают, замещенные следами других людей, прошедших тем же путем и пометивших его своими эманациями. Я способен видеть послеобраз человека и воспоминания, хранимые о нем предметами.

Хрустнув костяшками заиндевевших на холоде пальцев, я сжимаю кулак. Стараюсь воскресить в маленьком амулете память о Мэгги, которая привела меня сюда. Пыль и яркое полуденное солнце заставляют прикрыть глаза. Воспоминания сотрясают все мое тело; я прохожу несколько шагов вперед – до того места, где Мэгги остановилась. На растущей поблизости сосне щебечет птица, перелетая с ветки на ветку и назад, к своему гнезду. Но когда я открываю глаза, птицы нет. Дерево все облеплено снегом. И никаких гнезд. Никаких высиживающих яйца соек и зябликов. Они все улетели зимовать на юг.

Я перевожу взгляд с сосны на дорогу – мой пикап припаркован в снегу у самой обочины. Других автомобилей нет. И грузовиков, вывозящих бревна из леса, – тоже. Но летом здесь наверняка царило большее оживление. Какая-нибудь семья направлялась на уик-энд в горы – в турпоход по берегам одного из отдаленных озер; местные жители ехали в поселок, чтобы заправиться бензином и затовариться пивом.

И тем не менее никто из тех людей не видел женщины, вылезающей из своего автомобиля. Или они ее видели, да только не говорят. Молчание может хранить сотни нерассказанных историй.

Лампочка на крыльце Александеров мигает, расцвечивая блестками снег на перилах и старых ступенях. А сам дом будто бы намеренно врос в землю, изо всех сил пытаясь не разрушиться до основания. Я слышу дыхание Мэгги, биение ее сердца – она не испытывала ни страха, ни паники. Ее машина не сломалась вопреки версии, изложенной в полицейском отчете.

Остановившись в стороне от дорожного полотна, Мэгги вытянула руки над головой – похоже, только для того, чтобы снять напряжение в ногах и убрать скованность в суставах после длительной езды. Прищурив от солнца глаза и сделав глубокий